Случайный билет в детство

В кабинете, кроме Травиной, сидел представительный мужчина лет пятидесяти и читал газету.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, Серёжа, — поздоровалась англичанка.

— Добрый день, молодой человек, — на мгновение отвлёкся мужчина и опять уткнулся в газету. Странно, но показалось, что своим коротким взглядом, этот представительный субъект, прокачал меня с ног до головы. Кто он? Для простого учителя он одет просто шикарно. Дорогой костюм, фасон туфлей, необычная и дорогая оправа очков, аккуратная прическа... все говорило о том, что этот мужчина сидит тут не просто так, а ждет именно меня. Только делает вид слишком уж незаинтересованный, да и газета, как я заметил, недельной давности. Контора? Хм, не думаю, но и не исключаю. Ведь моё внезапное, для всех, знание английского языка могло привлечь внимание. Ладно, поговорим и увидим, что за фрукт.

— Присядь, — Александра Владимировна показала на стул рядом с её столом.

Я сел так, чтобы был виден этот странный тип. Боковым зрением отметил, как он сложил газету, повернулся к нам и принялся уже внимательно меня разглядывать. Нет, это точно не контора. Профессор какого-нибудь иняза, позванного проверить чистоту моей английской мовы.

— Серёжа, — начала говорить англичанка, — у тебя во всех четвертях были одни тройки. Особым рвением к изучению языка ты не отличался. Твои знания английского еле-еле тянули на тройку, и то... но вчера...

Она немного помолчала, собираясь с мыслями, и продолжила:

— Но вчера ты вдруг заговорил так... — англичанка стрельнула глазами в сторону опять начавшего читать газету мужчины, — как говорил бы британец, или как долго живший в Англии человек, по крайней мере, мне так показалось. И поэтому я в некотором затруднении. Вроде бы оценка по результатам года очевидна, но есть вопрос...

'В журнале' — мысленно улыбнулся я, но вида не подал.

— ... и вопрос в том, что я решила, что ставить тебе тройку за год будет не совсем правильно, но с другой стороны...

Травина опять сбилась.

— Вы хотите проверить, не заучил ли я тот монолог? — спросил я.

— В общем-то, да, — кивнула англичанка.

— Хорошо, проверяйте. Готов к любым вашим вопросам.

Представительный мужчина крякнул, но я и не повернулся, а Александра Владимировна достала лист и протянула, сказав по-английски:

— Напишешь маленький диктант, а потом мы немного побеседуем, — и выразительно на меня посмотрела. Мол, понял ли?

— Хорошо, давайте напишем, — так же по-английски ответил я и достал из кармана ручку.

Странный тип опять зашуршал газетой, а англичанка кивнула, взяла обложенную серой бумагой книгу, открыла в отмеченном закладкой месте и, пробежав глазами страницу, спросила:

— Готов?

— Готов.

Травина начала медленно диктовать:

— The end! It was all just a dream...

С первыми словами я узнал 'Воспоминание' Байрона. Блин, ну и совпадения! Именно этот стих я и учил когда-то. И ведь хорошо его помню. Нравится он мне. Учительница на мгновение глянула на лист, где я уже записал продиктованное и продолжила:

— There is no light in my future. Where is happiness, where the charm?

Вот черт! Как специально мне этот стих выбрали. Ведь в переводе звучит так : 'Нет света в будущем моем'. Для меня это звучит своеобразным намеком.

— Tremble in the wind wicked winter, dawn is my hidden behind a cloud of darkness...

Я вздохнул и, не дожидаясь пока Александра Владимировна продиктует произведение до конца, быстро дописал текст. Отложил ручку и задумался. М-да, 'рассвет мой скрыт за тучей тьмы...', ну точно намек на моё будущее. Нечаянный. Байрон ни при чем, и Травина тоже. Откуда они могут знать про мою ситуацию? Но совпадение странное. Если бы этот стих мне продиктовали в других условиях, то и внимания не обратил. Но тут...

— Молодой человек, — раздалось рядом. Англичанка замолчала, прервавшись на последнем предложении, и посмотрела на меня. А рядом стоял тот тип и смотрел на листок.

— Я думаю, что Вы отлично знаете этот стих. Не так ли?

Делаю невозмутимое лицо и киваю:

— Да, вы правы, я хорошо его знаю.

Он постоял немного, глядя на стих, написанный мной, затем передвинул стул, поставив его напротив, сел, положив ногу на ногу. Взял листок, опять пробежал глазами текст и пристально посмотрел на меня.

— В первый раз вижу столь молодого человека знающего классика английской литературы в подлиннике.

Я покосился на Травину. Теперь она тихо сидела, как будто поменялась ролью с этим респектабельным мужчиной. А этот 'профессор' разглядывал меня как чудо.

— А ещё что-нибудь из классиков знаете?

Я много чего знал, так как, практически, учил язык по английским книгам, которыми меня обеспечивал сокурсник. Но не уверен, что что-то ещё вспомню, поэтому, на всякий случай, ответил так:

— Только этот стих, но могу перевести на инглиш любого из русских поэтов.

И подумал — только полчаса назад этим и занимался. Кстати, надо будет Александру Владимировну за Олега попросить.

— Даже так?! — чуть улыбнулся 'профессор', и поглядел на Травину, — интересно, интересно.

Учительница пожала плечами, а он поправил очки и, наконец, представился:

— Кокошин Виктор Михайлович, декан КазГу. Факультет филологии, литературоведения и мировых языков.

Я про себя улыбнулся — правильно угадал.

Мы немного поговорили. Кокошин задавал разные вопросы, а я отвечал. Диалог велся на английском. Мои ответы декан выслушивал внимательно, иногда чуть улыбаясь. Наконец он сказал по-русски, обращаясь к Травиной:

— Вы были правы, Александра Владимировна, у молодого человека ярко поставленный английский, без вкрапления американизмов. Но некоторые слова он произносит не совсем правильно. — Он опять взглянул на лист. — Удивительно, что в написании стиха не допущено ошибок, даже орфографических.

Повернулся ко мне:

— Сергей... э-э-э...

— Александрович, — подсказал я.

— Сергей Александрович, откуда вы так хорошо знаете язык? У вас родители им владеют?

— Нет, родители изучали немецкий. А я... (чего сказать-то?) просто начал понимать, а потом и говорить...

— Да? — удивленно поднял брови декан, — интересный поворот. Ну, не хотите говорить... впрочем, неважно.

Кокошин чуть помолчал, пристально меня разглядывая, затем сказал:

— Сергей Александрович, вы бы не хотели перейти в школу с углубленным изучением английского языка? С последующим поступлением в университет. Это даст вам в будущем очень большие перспективы.

Усмехнулся про себя. А если, например, я сейчас запою, как Карузо, то в консерваторию позовёте? И про будущее говорит. Уж про него-то я лучше вас знаю. Всё что случится... Нет, конечно, предложение заманчивое, ничего не скажешь, но не стоит торопиться. Надо хорошо подумать.

— Я вас не тороплю, — продолжал Кокошин, — подумайте, — будто прочел мои мысли. — Конечно, можете и эту школу закончить, Александра Владимировна отличный учитель, я её прекрасно знаю. А после десятого класса, я буду ждать вас в приёмной комиссии. Кстати, Александра Владимировна, — Кокошин взглянул на учительницу, — я рекомендую поставить Сергею высокую оценку. Заслужил.

Он взглянул на свои часы (золотые) и поднялся.

— К сожалению, мне пора. До свидания, Александра, — поклонился декан Травиной, повернулся ко мне, — до свидания, молодой человек.

— До свидания, — кивнул я в ответ, тоже поднявшись.

Декан направился к двери, а я повернулся к англичанке:

— Александра Владимировна, Савин Олег тоже хочет стих рассказать.

Кокошин, услышав мои последние слова, задержался в дверях:

— Что, ещё один феномен?

— Нет, Виктор Михайлович, — улыбнулась англичанка, — Сергей просто за товарища просит, чтобы тот оценку по предмету исправил.

— А, это хорошее дело, — тоже улыбнулся тот, и подмигнул мне, — удачи, молодой человек. Я буду ждать вашего решения.

И дверь за ним закрылась.

— Так можно ему прийти и исправить двойку?

— Хорошо, пусть прямо сюда на перемене приходит. А тебе я четвёрку в табель ставлю за год. Уж извини, пятёрку никак не могу...

— Спасибо, Александра Владимировна. Мне четвёрки хватит.

Вышел из учительской в приподнятом настроении и быстро пошел к кабинету литературы. Надо успеть к концу урока, так как, выходя, посмотрел на настенные часы. Пять минут до звонка. Перемена всего десять минут, а Олегу ещё стих надо учительнице рассказать. У двери кабинета литературы меня застал звонок на перемену. Тишина тут же взорвалась стадионным рёвом, который я приглушил, закрыв дверь за собой. Одноклассники уже встали из-за парт, учительский стол окружили девчонки и о чем-то говорили с учительницей, пацаны занимались кто чем. Савин сидел и смотрел в окно, подперев голову рукой. Под любопытные взоры прохожу через класс. Олег сразу оживляется:

— Ну что?

— Четыре, — я не стал уточнять детали, сразу спросил, — ты выучил?

— Ага. И отрывок из Онегина успел тут прочитать. Пятёрку получил, — похвастался Олег и перешел на шепот, — чуть по-английски его не прочел. Представляешь?

— Представляю, а я, насчет тебя уже с англичанкой договорился. Она тебя сейчас в учительской ждёт.

— Как в учительской! — воскликнул Савин так, что к нам разом все обернулись.

— Нельзя было где-нибудь отдельно, или потом? — уже шепотом спросил он, — туда же сейчас все учителя припрутся.

— Ну, уж прости, — развел я руки, — так получилось. Пошли, а то времени нет. Провожу тебя до кабинета.

По дороге Олег читал выученный текст, а я поправлял не только ошибки, но и произношение. Нагнали Щупко, она как раз входила в учительскую. У двери мы остановились.

— Давай, иди. Ни пуха... — и я ободряюще пожал плечо Олегу. — Я тебя в классе подожду.

Савин как-то жалобно на меня взглянул, тяжело вздохнул и выпалил:

— К черту! — И, открыв дверь, решительно шагнул в кабинет.

Скрестил за Олега пальцы и направился обратно. В переходе между корпусами увидел идущего навстречу хмурого Макса Громина. Он тоже меня заметил. Согласно нашей договоренности развернули головы в разные стороны и спокойно разминулись. Уже за спиной, сквозь школьный гам, различил его тяжелый вздох. Ну-ну, не нравится? А что ты думал? Впрочем, черт с этим Громиным. Не надо себе хорошее настроение портить.

Только я подошел к своей парте, как меня сразу окружили пацаны. Как оказалось, по той же теме, что пытались подойти перед уроком литературы:

— Сегёга, здорово ты врезал Громозеке!

— А как в бок ему дал!

— А в нос!

— ... обалденно ногой так...

Я переводил взгляд от одного к другому. Интересно — откуда они знают такие подробности? Ведь не было в скверике никого кроме Громинской компании, меня и Савина. А издалека очень трудно было бы что-то разглядеть, кусты и деревья мешают.

— А откуда знаете? — спрашиваю.

— Так вся школа об этом говорит, — ответил за всех Ульский.

Обалдеть! Никто ничего не видел, а знают всё, как будто лично присутствовали на разборе. И кто проболтался? Савин? Так он никогда излишней болтливостью не отличался. Толще, Вершине и Громину вообще это не выгодно. Не от этого ли, кстати, Макс так сегодня хмур? Его проблемы. Тогда кто же? Не тот ли, четвёртый, что всё время за забором сидел, а потом сбежал, как только я метнул нож?

Одноклассники продолжали спрашивать и одновременно отвечать на свои же вопросы. Я им не мешал, думая о своём, и тут услышал такое, отчего чуть со стула не упал:

— ... и ведь как ножом махнул... махаловка до крови была...

— Стоп, — гаркнул я. Все сразу замолчали, даже девчонки у доски. Сказал уже тише:

— Повтори, что ты сказал про нож?

Переходников удивился, но медленно повторил:

— Ты ножом махнул, а Громозека отскочил...

Мля, а вот это уже серьёзно. Слухи слухами, но они имеют свойство преумножаться самыми нелепыми и фантастическими дополнениями. Каждый, пересказывая новость другому, прибавлял какую-нибудь отсебятину, чтобы было гораздо круче и интереснее. В результате, от множества подобных пересказываний, получалось вовсе другая история, кардинально отличающаяся от первоначальной. В моём случае это то, что я, будто бы, дрался с Максом на ножах. Для всех это круто, но для меня...

Тут к холодному оружию гораздо серьёзнее относятся. Не помню, какая статья сейчас, но в российском кодексе это двести двадцать вторая, четвёртая часть, как минимум...

Если дойдёт до взрослых, то будет скандал. Наш участковый хваток, и сразу возьмет на карандаш. Правда ответственность идёт с шестнадцати лет, и ничего такого мне не грозит, но неприятностей для родителей будет много. Поэтому надо эти слухи пресечь.

— Короче, — негромко хлопнул я по парте, — никаких ножей не было.

— Но как же...

— Никаких, — повторил я, — махались по-честному.

— Но ведь до крови...

— Да, до крови, — подтвердил кивком, — но я не резал Макса, а просто разбил ему нос. И всё! НИКАКИХ, — повторил с расстановкой, — ножей не было. Понятно?

Все переглянулись.

— Понятно, — пожал плечами Переходников.

— Можете всем это рассказать. Чтоб не придумывали нелепости, — сказал я и, отвернувшись к окну, добавил, — и хватит об этом.

Зазвенел звонок. Я продолжать разговор не стал. Пацаны потихоньку разошлись по своим местам. Вздохнул, глядя в окно. Вот и стало понятно, почему с утра меня в школе так все встречали. Герой дня, блин, вчерашнего. Такая популярность, конечно, льстит, только это мне ни к чему. Я, вдруг, оказался на вершине этакой странной славы, как 'хозяин горы' в детской игре. Будто эфемерный пояс чемпиона надел. Только такое положение вещей мне совсем не нравится. Всегда найдётся претендент меня оттуда сбросить. Посмотрит на Макса, потом на меня, и...

Сам бы отдал кому-нибудь этот титул. Даже Максу бы вернул, только, как это теперь сделать? Второй день в детстве, а проблемы нарастают как снежный ком. Не уверен, что теперь и дня не пройдёт без приключений.

Блин! Узнают родители, сразу примут меры. Решат по-своему оградить меня от проблем. Если у отца, наконец, решится с отпуском, то мы, наверняка, всей семьей укатим к родственникам, на родину предков. А если с отпуском выйдут задержки, то просто отправят в какой-нибудь пионерский лагерь, а чего я там не видел? Надо как-то затихариться на время. Перестать удивлять окружающих. И так всколыхнул все устои, что были до моего провала сюда. А всё от того, что головой перестал думать. Ребенок, блин, сорокалетний.

На стол упала записка. Я оглядел класс — все занимались своими делами. Девичья группа у доски распалась на более мелкие, которые переместились ближе к своим партам. Пацаны, в основном, сидели на местах, иногда что-то между собой обсуждая. Зеленина о чем-то шепталась с соседкой по парте. Так и не определив, кто кинул, развернул записку. На маленьком листочке, аккуратно было написано: 'Давай после школы встретимся?'. Хм, оригинально. Звучит как вызов. Подписи нет и почерк незнакомый. Девичий, судя по аккуратности. Опять огляделся. На меня посматривали только пацаны, девчонки шептались сидя парами. Ладно, потом узнаем — кто это писал?