Дар джинна

На этот раз захватчики бросили на наши позиции огромные силы. Не менее двух сотен бронированных машин и несколько тысяч пехотинцев. Не такое уж и большое пространство перед траншеями красноармейцев было густо усыпано наступающим врагом.

Как и в прошлые атаки, до минувшей передышки немцев подпустили на пару сотен метров, местами, где был болотистый луг, и вовсе чуть более чем на сто метров. И только после этого был открыт огонь.

Огонь убийственный, точный, прокатившийся невидимым валом смертей по порядкам гитлеровцев. Зачарованного оружия в общей массе было не так и много, как выше сообщил подполковник, только каждый пятый пулемёт был обработан мной, а винтовки и пистолеты-пулемёты в массе своей были обычными. Зато из зачарованной винтовки можно поразить лёгкий танк, а из пулемёта — средний. Противотанковые же пушки насквозь дырявили средние танки 'четвёртой' серии с дополнительными экранами бронирования.

Я насчитал восемьдесят танков и самоходок всех видов и стран. Может быть, отличить 'чеха' от 'француза' я не мог, зато точно знал, как выглядит техника немцев и просто методом исключения определить 'чужаков'. И сто пятьдесят бронеавтомобилей, включая два десятка советских БА. Полагаю, немецкое командование собрало всё, до чего сумело дотянуться и бросило в этот бой, лишь бы расправиться с нами.

И у них что-то могло получиться, по крайней мере, откинуть нас назад, в сам город. Могло — да, но не вышло, так как сделали ставку на бронетехнику. А ведь пулемётчику, сжимающего гашетку зачарованного оружия, куда проще попасть по огромной цели, чем по юркому и мелкому пехотинцу. А пуле, разогнанной магией до немыслимых скоростей, что несколько сантиметров брони, что мягкая плоть — всё едино.

Уже через пять минут с момента открытия ответного огня большая часть вражеской техники неподвижно стояла. Какие-то машины дымили, чуть меньшее число пылало огромными кострами, значительная же часть с виду казались целыми. Вот только уверен я, что там ни одного живого или здорового члена экипажа нет, а броня, если на неё посмотреть вблизи, похожа на дуршлаг — вся в крошечных пробоинах с оплавленными вспененными краями.

Лучшие стрелки с винтовками моей работы разбирались с гитлеровскими офицерами и унтерами, уничтожали пулемётные расчёты и всех тех, кто пытался командовать, заменяя убитых командиров. При скорости пули около трёх километров в секунду, первые пятьсот метров она летит по идеальной прямой, практически игнорируя все воздействия. Отклонения — считаные сантиметры. Так что, выстрелить в голову, прикрытую фуражкой с высокой тульей, всё равно, что навести лазерную указку. Тут снайпером станет даже зелёный новичок.

А потом в бой Невнегин бросил наши небольшие бронетанковые силы. Одиннадцать машин — семь танков и четыре бронеавтомобиля. Советские и трофейные немецкие. Все оснащённые защитными амулетами, а три БТ-7 ещё и мощными амулетами невидимости. В эти танки я... м-м, не то чтобы влюбился, как чуть не сорвалось с языка, но сильно им симпатизировал. Небольшие, быстроходные и обладающие отличным вооружением. А после небольшой доработки в виде кронштейна на башне под пулемёт, для стрельбы из верхнего люка, его огневая мощь возросла. Амулеты убрали жирный минус — слабую живучесть в силу тонкой брони, которая пробивалась любым снарядом. Даже 'дверная колотушка' шила насквозь этот танк.

И вот сейчас они бесчинствовали среди расстроенных порядков гитлеровцев, впавших в панику при виде молниеносного уничтожения своих грозных бронированных боевых машин. Ещё оставалось полторы-две тысячи солдат в каких-то двухстах метрах от наших окопов, но идти вперёд никто из них не захотел. Да и некому уже было приказать сделать рывок вперёд. Фигурки в фельдграу залегли на поле, попрятались в воронках и за остовами подбитой техники. А когда среди них появились советские танки и броневики, демонстрирующие неуязвимость и поразительную точность, то фашисты в панике бросились назад.

Вслед им понеслись пулемётные очереди и мины, снаряды. А чуть позже за моей спиной подала голос еврейская батарея, начавшая обстрел цели где-то впереди. Судя по шуму взрывов, обстреливали они что-то находящееся в пяти-семи километрах от нас.

— Разве дистанция у особого оружия настолько невелика, что нужно было подпускать врага так близко к своим траншеям? — донёсся до меня вопрос старшего майора, обращённого к комполка.

— Эм-м... тут дело-то в том, товарищ старший майор, — ответил тот, — что значительная часть особого оружия товарища Глебова использует трофейные боеприпасы. Вот чтобы не ходить далеко и не давать шансов трофейщикам противника уволочь к себе назад подбитую технику и собрать патроны с винтовками, мы стараемся бить врага как можно ближе к себе. Тем более, особая защита позволяет свести потери к минимально допустимым. А ещё при такой тактике мы наносим самый большой урон врагу.

К вечеру были подведены потери и достижения. Сначала стоит сказать о грустном: в результате массированного артналёта и последующей атаки, несмотря на все мои чары, дивизия потеряла двести шестнадцать человек убитыми и сто сорок одного раненого. Сто из них были тяжелыми. Больше двухсот винтовок и пистолетов-пулемётов, десять ручных пулемётов и одно орудие вышло из строя. Около половины укреплений были уничтожены. Теперь там требовалось заново отрывать траншеи, изготавливать щиты из досок и жердей, перекрывать блиндажи и ДЗОТы.

Немцам досталось куда больше. Убитыми мы насчитали свыше тысячи гитлеровцев, плюс взяли в плен триста восемьдесят человек. Сто сорок девять танков и бронеавтомобилей остались на поле перед нашими позициями. В лазарет в Пинск были отправлены ещё шестьдесят семь серьёзно раненых захватчиков (добивать было запрещено строжайше, краем уха я услышал, что туда должны прибыть корреспонденты и сделать десятки снимков о том, как обращаются с пленными в СССР, заодно будет показан разгром сильной группировки войск Германии на Пинском направлении). Чуть позже вернулся Воронцов, сообщивший, что уничтожил двадцать шестиствольных реактивных миномётов и восемь тяжёлых гаубиц со всеми расчётами. А это почти двести человек.

Всего несколько часов сражения, включая и артобстрел, а итоги как после длительного боя, как бы даже не многодневного.

У Рогачёва и Корша всё было куда менее радужно. Хоть немцы атаковали их куда меньшими силами, но и по насыщенности зачарованным оружием их бойцы сильно уступали невнягинским. Дело дошло и до рукопашной. К счастью, противника им удалось отбросить. Корш потерял убитыми и ранеными половину личного состава. У Рогачёва кроме потерь в живой силе было уничтожено одно судно и ещё одно серьёзно повреждено.

— Завтра в три часа вы должна атаковать немцев и занять Иваново, — огорошил нас всех комиссар, прибывший вместе с Дроздовым. — Мы с товарищами увидели, что у вас достаточно сил, чтобы выполнить этот приказ.

Невнягин помрачнел от этих слов.

— Хочу заметить, что моя дивизия, к слову, и так не отличающаяся численностью, сегодня потеряла треть личного состава, — холодно произнёс он. — Остальные устали, сейчас все заняты на восстановлении разрушенных укреплений.

— Они практически не сражались, — отмахнулся от него гость. — Позиции им не понадобятся ко всему прочему, так как в приказе указано, что вам следует занять населённый пункт Иваново и там закрепиться. На ваше место придут другие части.

— Да вы с ума сошли! — не выдержал генерал. — У меня со всеми, кого могу бросить в наступление — ополченцами и призывниками — наберётся от силы семьсот человек. Треть ещё толком не научилась винтовку в руках держать!

— Вы забываетесь, — процедил Дроздов, вмешавшись в беседу.

— Прошу прощения, — буркнул Невнягин и бросил быстрый взгляд на меня.

Увы, я ему ничем помочь не мог. Меньше всего хотелось влезать в эти дрязги. Тем более, не сильно и разбирался во всех этих военных игрищах. С моей колокольни: неправильно наступать, когда тебя справа и слева зажали и вот-вот вообще окружат. С другой стороны, удар вперёд на несколько десятков километров заставит немцев запаниковать и перебросить в нашу сторону дивизию-другую с других направлений и, возможно, оттянуть те части, которые нависли с севера и юга над Пинском.

— Это приказ Ставки, — ответил московский комиссар. — Тем более, вам поможет товарищ Глебов. Не так ли? — и повернулся в мою сторону. — В донесениях я читал, что в считаные секунды вам по силам уничтожить роту пехоты или несколько самолётов.

— Я атаковать не собираюсь, уважаемый, — скривился я.

— А что же собираетесь? — вновь прорезался старший майор.

— Заниматься делом, а не выполнять глупые приказы и рисковать городом, подготовленным к обороне рубежом и подразделением! — чуть повысил я голос. В ответ наступила такая тишина, что стало слышно, как скрипят кожаные ремни в такт дыханию. Сначала подумал, что все опешили от моей резкой отповеди. Потом дошло: я назвал приказ Ставки — глупым. А кто у нас там верховодит? Вот-вот, то-то и оно.

'Да и плевать, априори он не гениальный, даже не умный этот приказ', — произнёс я про себя с досадой.

— Вас будет поддерживать сводная танковая бригада генерал-майора Аратьянова, два стрелковых батальона и батальон НКВД из Мозыря. Они прибудут сюда уже ночью, — сказал старший майор.

— Сколько это будет в граммах? — посмотрел я на него и увидел, как в его глазах мелькнуло полное непонимание. — Шучу. Количественно — это сколько?

— Около пятисот человек и тридцать два танка. Большая часть бэтэ, есть несколько тридцатьчетвёрок и кавэ, — дал мне он ответ.

— Надо тысяча пятьсот и сто тридцать два танка тэ тридцать четыре! — ударил себя кулаком по ладони Невнегин. — Не смотрите на меня так. Окажись вы на моём месте, то вели бы себя ещё непригляднее. Товарищ Глебов, — он посмотрел на меня.

— Да?

— Мне нужно больше защитных амулетов. Несколько сотен.

— Сколько? — искренне удивился я. — К завтрашнему наступлению?

— К послезавтрашнему... товарищи, приказ я выполню, но на день позже. Иначе ни о каком успехе просто не стоит и говорить. Вся дивизия поляжет в наступлении, — ответил мне и тут же обратился к московским гостям, на лицах которых синхронно полезли гримасы возмущения, когда услышали, что генерал изменил сроки в их плане.

Ну, и до меня кое-что дошло.

— Я понял. Хотите загнать меня под купол ускорения времени, — вздохнул я. — Только оттуда и нате — лезь, товарищ дорогой, обратно.

— Сейчас всем приходится рвать жилы, — тяжело посмотрел на меня комдив. — Легко только мёртвым, но легче ли от этого их родным? Сегодня погибли несколько сотен человек. Завтра погибнут ещё, если им не помочь...

— Да хватит уже, — прервал я его. — Не маленький и всё сам понимаю. Но не люблю, когда меня ставят перед выбором: или-или. Думаю, любой из всех здесь собравшихся по себе знает, что всегда тянет выбрать тот вариант, который неприятен собеседнику, хоть и ударит он по обоим. Сделаю я амулетов, но на несколько сотен даже не рассчитывайте. Несколько десятков.

— Хоть столько, — кивнул тот. — И особого оружия.

— Ладно.

— Что за купол? — тут же спросил Дроздов, как только мы с Невнегиным замолчали.

— Увидите сами.

Глава 11

Восемьдесят индивидуальных защитных амулетов, пять больших для техники, пятнадцать зачарованных пистолетов-пулемётов и дикая усталость после восьми суток непрерывной работы под куполом, созданным амулетом ускорения времени. Вместе со мной там томились почти сто человек: раненые, несколько медработников, несколько моих телохранителей, навязанных Масловым, и Дроздов с двумя энкавэдешниками. Этим всё было интересно, даже завели дневник и каждый день опрашивали под протокол пять-десять человек из окружающих, щёлкали "лейками", совали свой нос всюду, пытались пройти сквозь магический непроницаемый барьер. Эта троица и ко мне бы в палатку нос обязательно сунула бы, но отвращающая магия не давала подойти к жилищу на десяток метров. Да и, между нами говоря, я посадил на них метки, которые даже с амулетами моих телохранителей не пускали москвичей в мою сторону.

А вот нечего мешать людям, когда те работают!

Восемь суток, несколько десятков килограмм алюминия, несколько сотен карат драгоценных камней и полное опустошение моего резерва маны. Вот чего мне стоили все эти амулеты. Купол пропал поздним вечером. Самое время для отхода ко сну, но мне пришлось плестись в штабной блиндаж, передавать свои поделки, узнавать новости и возвращаться назад в свою палатку.

А утром в восемь часов загрохотала вся наша немногочисленная артиллерия, чуть-чуть увеличившаяся подкреплением со стороны Мозыря. Кроме обещанных резервов в живой силе и танках, к нам прибыла рота мотоциклистов, батарея МЛ20, но с совсем небольшим количеством снарядов.

Ещё ночью в сторону врага ушли тридцать разведчиков под командованием Воронцова. Разбившись на небольшие группы, они занялись террором: уничтожали ДОТы, расчёты орудий и пулемётов, выводили из строя технику, рвали провода и делали многое другое, отчего немецкое командование начинало метать икру... неприятного цвета и консистенции.

Кроме нас в наступление больше не пошёл никто. Корш остался защищать город, ему пришлось растянуть своих бойцов частью на наши позиции, где оставалась всего одна рота с несколькими бронетранспортёрами и зачарованными пулемётами. А Рогачёв и рад бы двинуть суда по реке на запад, да после немецкой атаки два дня назад были повреждены шлюзы, и кораблям речной флотилии пришлось туго. Да и потеряв две единицы, Рогачёв сильно ослаб в технике, а морячки у него далеко не морская пехота, которая в скором будущем будет до инфаркта пугать гитлеровцев своим знаменитым кличем 'полундра!'.

Для немцев, которые всё ещё не оправились от шока позавчерашнего разгрома, ещё большим потрясением оказалась наша атака. Как-то привыкли, что мы прочно удерживаем свои позиции и не лезем вперёд, да наши разведчики ночами (амулеты невидимости и отвода взгляда лучше работают, когда условия им подыгрывают) устраивают Содом и Гоморру.

И тут вдруг сначала на головы посыпались снаряды, часть которых оставляли после себя многометровые воронки, куда легко пару танков можно спрятать, а потом со стороны Пинска раздался едва слышимый клич 'ура', который становился всё громче, так же как и рокот мощных моторов.

Наступали несколькими штурмовыми группами, где на взвод приходилось по пять шесть бойцов с амулетами и магическим оружием. Именно они собирали на себе всё внимание врага и уничтожали огневые точки и выковыривали из укрытий гитлеровцев. Почти так же дело обстояло с бронетехникой. Первыми и на самых опасных направлениях шли танки и броневики, защищённые амулетами. За ними двигались машины из сводной бригады, прибывшей позавчера ночью в Пинск.

Всего пара танков и взвод красноармейцев, прикрытые магией от вражеских пуль и осколков, в считаные минуты разбирались с любым сопротивлением. К тому же, перед этим тут всласть повеселились разведчики, внеся раздрай в работу точной германской военной машины.