После Пламени. Венец Феанора

— Мелькор задумал использовать его против Амана? — уточнил я.

— Думаю, да, — согласилась Ральтагис. — Хотя он так толком ничего и не объяснил. Сказал, что это его творение, особенно ценное, да и все.

— Может, он и сам еще не знает, что делать со своим нолдо? — предположил я. — А может, хочет сюрприз нам устроить, с него станется.

— Или то, что сделает наш Вала, будет сюрпризом для него самого, — усмехнулась Ральтагис. — Это с него станется тоже.

— Кстати, Талло, а как твои-то дела? — спросил Глор. — С Маэдросом что-нибудь получилось?

— В таких вопросах спешка только во вред, — назидательно ответил я. — Нам важен результат, а не скорость его достижения. Я работаю с Маэдросом.

8

Пахнет дымом. Вулкан пробуждается.

Нет... горят корабли.

Багровые отблески на облаках... вправду? Кажется?

Наши паруса были такими же. Белыми в красных пятнах. Потом — в бурых. Ветер тогда подул не сразу, словно брезговал касаться забрызганных кровью полотнищ. Только волны раскачивали корабли, гнали их все дальше от берега. И тела на пристани издали казались просто яркими пятнами. Словно тэлери приготовили праздничные дары, чтобы везти на Эрессеа, и сложили в ожидании погрузки. Это было даже красиво. Если смотреть, не думая, на что смотришь. Вообще ни о чем не думая.

Страшно вспоминать. А ведь тебе там жить, Фингон. Каким оно было, ваше возвращение? Порой я думаю, что нам здесь все-таки легче. Нам — не жить на земле, где мы сделались изгоями, едва ли не врагами. Нам — не смотреть в глаза тем, кого мы убили, когда погибшие выйдут из Мандоса.

Хотя нет, Фингон. Наша судьба не лучше. Мы явились...

... захватчиками во владения Мелькора...

... в край, где за каждой скалой, в каждом овраге таится неведомая опасность...

... чтобы продолжить кровопролитие, начатое в Альквалондэ...

... чтобы биться с Врагом...

... чтобы убивать хозяев этих земель и отбирать то, что принадлежит им...

... чтобы отомстить за короля...

... погибшего по собственной глупости...

... и за отца, сломленного Морготом...

... осознавшего ошибки и стремящегося спасти нолдор...

... чтобы вернуть Сильмариллы...

... которые тебе предлагали, Маэдрос, отчего же ты не взял то, ради чего пролил столько крови?

"Тебе?" "Ты?"

— Кто здесь?

Я не узнал собственного голоса: он был глухим и хриплым, словно я разучился говорить за все эти... Дни? Годы?

Никого — ни на земле, ни в небе.

Выходит, я говорил сам с собой.

9

Мелькор понимал, насколько трудно Феанору привыкнуть к Ангбанду. И дело было не только в Музыке: тому, кто стал другом Восставшему, вряд ли сильно резала слух его Тема. Разлука с близкими? Но мастер и в Амане редко стремился к их обществу, предпочитая работу. Одиночество? Властелин Ангбанда не мог проводить много времени с Феанором, а майар больше не стремились присмотреться к нолдо, скорее избегали его. Впрочем, едва ли это мешало мастеру радоваться жизни. А вот вынужденное бездействие — да. И проблему следовало решить.

Коридоры крепости раз за разом норовили привести Пламенного то в кузницу, то в ювелирную мастерскую, то к спуску в шахты. Да и сам Мелькор частенько, словно бы невзначай, упоминал в разговорах металлы и камни. И старательно сдерживался, чтобы ничем не выдать горечи и тревоги: сможет ли сам когда-нибудь взять инструменты в руки, заживут ли ожоги? Феанор, если и чувствовал настроение друга, ничем этого не показывал, за что Восставший был ему благодарен.

Усилия Мелькора в конце концов возымели действие: нолдо начал-таки приживаться в новом доме. Обустроил себе покои и мастерскую в северной башне, облюбовал одну из кузниц, несколько раз спускался в рудники — и вышел оттуда не с пустыми руками, уж об этом Властелин Ангбанда позаботился.

И однажды, поднявшись в башню к Пламенному, Вала обнаружил, что дверь заперта. Ему хватило бы одного прикосновения, чтобы резные створки распахнулись: не от друга мастер закрылся, это явственно слышалось в мелодии. Но входить Мелькор не стал. Улыбнулся и направился к лестнице.

Цель была достигнута: Феанор работал.

10

Никого ни на земле, ни в небе.

Иногда мне кажется, что и меня самого нет, осталось только гаснущее эхо сознания.

В пустоте

Стань -

Стань -

Сгорело -

Вязкие серые тучи липнут к скалам, медленно подползают к моим ногам. Когда-нибудь они поднимутся выше, и я задохнусь. Или растворюсь в них.

...А может, уже растворился.

Плети свои

Медленно качается склон вулкана, и кажется, что Тангородрим вот-вот рухнет вместе со мной. От ветра качается — нет, от смеха, и я невольно смеюсь вместе с ним, сам не зная, над чем. Беззвучно смеюсь: слишком страшно слышать собственный голос. Я отвык от него.

Сойти

по крупицам -

Сквозь темень -

...Дождь стекает по щекам. Холодные капли. Горькие.

Если я чувствую вкус дождя, может быть, я еще жив?

11

Я высыпал на стол гранаты, найденные в одной из пещер на северо-востоке, и залюбовался. Удивительно насыщенный цвет, в Амане не добыть таких камней. Там все оттенки мягче, словно разбавлены или дымкой подернуты. Во владениях Мелькора гранаты яркие, словно брызги свежей крови, топазы — медово-желтые, хризолиты напоминают сочную нежно-зеленую листву Лаурелина, пронизанную золотым светом... чего, к счастью, не замечает Восставший, иначе наверняка изменил бы их цвет. А может, и оставил бы все, как есть. Еще вопрос, что было создано раньше: Железные горы или Древа. Да и нет больше Древ, а горы — вот они, целы, даже Войну Стихий пережили.

Разумеется, пережили: Мелькор же рассчитывал на войну, ждал войны. И все-таки проиграл ее. Или — не проиграл? Вряд ли он смог бы нанести более сильный удар по Аману, сложись обстоятельства иначе. Впрочем, ответного шага он все еще опасается, так что война с Валар не закончена.

Зато закончена война с нолдор, и за это я благодарен Восставшему, пожалуй, не меньше, чем за собственное спасение. Хотя предпочел бы, чтобы Вала достиг цели иным способом.

Маэдрос... Сначала я не хотел даже вспоминать о нем. Словно и не было у меня такого сына. Был — безымянный пленник Мелькора, живой щит между нолдор и Ангбандом.

Потом... Шли годы. Здесь, в Ангбанде, где не видно звезд, время считают по стражам, отмечая каждую смену ударом гонга. Полдюжины страж — сутки. Тридцать дюжин суток — год. К этому мне было особенно трудно привыкнуть. Свет Древ или звезды — не столь уж важно: главное, ты чувствуешь дыхание мира, живешь в согласии с ним. А железное сердце Ангбанда бьется в ритме, заданном песком, пересыпающимся из одной чаши в другую. В ритме, заданном Властелином. Или Наместником, восстановившим крепость. Смена чаш — смена стражи. Удар сердца — удар гонга. Я с трудом приучил себя не вздрагивать внутренне от этих тяжелых ударов.

Шли годы, и мой гнев на Маэдроса остывал. Соображал ли мальчишка, что говорил тогда? Растерянный, потрясенный, обозленный захватом в плен. Быть может, он все это время жалел о словах, сказанных в момент отчаяния, как пожалели мы с Мелькором о решениях, принятых в ярости. И пытался дозваться меня — тщетно, потому что я не хотел отвечать, не хотел слышать его, думать о нем.

Может быть, зря?

Проверить это следовало немедленно — раз уж я усомнился. Проверить — и, возможно, изменить судьбу пленника. Судьбу... сына?

12

"Маэдрос".

"Отец?!" — пленник вздрогнул, едва не сорвавшись с карниза. И прижался спиной к скале.

Феанор молчал. Словно ждал чего-то. Маэдрос медленно перевел дыхание, пытаясь унять бешено заколотившееся сердце.

"Отец, ты где? Ты — свободен?!"

Надежда. Безумная, бессмысленная надежда, что король нолдор избавился от наваждения Моргота и вновь стал собой.

"Свободен, конечно", — Феанор явно был удивлен вопросом. И слегка раздосадован. — "И ты можешь стать свободным".

"Я?!" — Маэдрос зажмурился так, что цветные пятна поплыли перед глазами.

"Мелькор освободит тебя в любой момент. Достаточно моего слова".

Пленник закусил губу. Во рту стало солоно.

"Маэдрос?"

Нолдо судорожно сжал кулаки. Точнее, один кулак: прикованная рука давно перестала слушаться, он даже не чувствовал ее.

"Маэдрос, отвечай!" — уже не предложение — приказ.

Пленник не отозвался. Разговор потерял для него всякий смысл. С тем же успехом можно было беседовать со скалами Тангородрима. Или с тучами. Или с чахлой сосенкой на одном из уступов справа внизу.

"Сын, дай клятву не воевать с Ангбандом — и ты свободен!"

Феанор, против ожидания, не рассердился на дерзость.

"Мелькор освободил нас от Клятвы. Сильмариллы у меня".

13

Больно. Он сам не понимает, что говорит, он ослеплен жаждой мести и страхом перед Мелькором — вернее, перед тем Врагом, которого сам придумал себе. Он ничего не знает, хотя думает, что знает больше других. Он тысячу раз неправ, и все-таки он сумел сделать мне больно!

А я ведь не предавал нолдор. Я сыном пожертвовал ради них! Его свободой заплатил за их жизни. Но и Маэдроса я не предавал тоже: он сам сделал выбор. И только что повторил его, хотя я дал ему шанс все исправить.

Сколько же ошибок совершается из-за подозрения в предательстве! Сначала мы с Мелькором, теперь Маэдрос. Только мы сумели прозреть, протянули друг другу руки, сделали шаг навстречу. И увидели: не было никакого предательства. Только нелепое стечение обстоятельств, превратно понятые слова.

Мы — сумели. Маэдрос оказался неспособен на это. Он скорее умрет. Нет, хуже: он готов быть игрушкой в руках судьбы! В руках Мелькора. Безвольным орудием. Только бы не принять на себя ответственность за происходящее, только бы не признать ошибки.

Несчастный глупец! Осколок породы, отлетевший из-под резца. Ему нет места в узоре. Нет места в жизни.

И почему я все еще жалею о нем?

14

— Маэдро-ос...

Я знаю, что он услышит мой тихий голос. В резких порывах ветра, в шорохе сухих травинок на выступах скал, в постукивании дождевых капель по камням.

Услышит — и поймет, что его ожидает. Или не поймет. Так, пожалуй, даже интереснее.

Воздух поет в ушах, когти сжимаются в сладком предвкушении, я уже почти ощущаю вкус крови забывшегося Воплощенного. Самый соблазнительный, самый желанный сейчас для меня вкус.

— Тебе очень скучно здесь одному, верно, Ма-аэдрос?

Разумеется, я не убью пленника. И даже не покалечу. Я буду его навещать. То чаще, то реже. Я заставлю его со страхом ждать каждой встречи, ждать мига, когда он почувствует мои зубы на шее. И спешить не буду ни в коем случае. Нолдо будет видеть мое приближение, видеть, как я сужаю круги, играя в воздухе. Он будет вжиматься в скалу, зная, что это все равно не поможет, что встреча со мной неотвратима. А потом я устроюсь прямо над его головой и медленно проведу кончиком языка по его коже, чувствуя, как панически бьется под ней жилка. Он, конечно, попытается сопротивляться: они все так делают. Но в его положении не очень-то подергаешься. И в конце концов он поймет это, перестанет биться и замрет, обессиленный и покорный. Я заставлю его подождать еще несколько томительно-сладких мгновений — и наконец укушу.

— Развлечемся, Маэдрос-с? Ты много интересного говорил о Мелькоре. Теперь тебе предстоит узнать еще больше интересного — о самом себе.

Я добралась до Тангородрима и описала круг — так, чтобы пленник смог хорошенько меня разглядеть.

Он смотрел. Внимательно следил за моим приближением. Не отводил глаз, не жался к камням — только зашарил свободной рукой по склону, словно ища что-то. Камень, что ли? Я насмешливо засвистела. Зря стараешься, мальчик, оружия ты тут не найдешь, Саурон позаботился и об этом. А жаль: я люблю, когда вы трепыхаетесь. У строптивых квенди плоть горячее, кровь слаще. Никогда не убиваю их сразу.

Ни разу до сих пор не пробовала, каковы на вкус нолдор: Властелин запретил. Да и на синдар теперь не очень-то поохотишься: наш Вала не одобряет такие забавы. А я не хочу его огорчать.

Но на этого пленника Властелин сердится. Этот пленник расстроил его нолдо, да так, что тот почти перестал работать. И если я теперь поиграю с Маэдросом, Мелькору наверняка будет приятно. Даже если он отчитает меня за самоуправство.

— Ты мне нравишься, М-маэдрос. Мы часто теперь будем вместе. Ты рад?

Замер. Понял, что защититься ему нечем. Но какой взгля-ад! Ты надеешься произвести на меня впечатление, мальчик? Хочешь сделать вид, что совсем-совсем не боишься? Только я-то чувствую аромат страха: вы, Воплощенные, особенно вкусно пахнете, когда напуганы. Я слышу ужас и отвращение в твоей мелодии. И ненависть тоже. Неплохая приправа к лакомству.

Ну, вот и уступ над головой пленника. Я свешиваюсь вниз. Язык касается теплой шеи нолдо, щекочет ее...

Надо же! Он попытался схватить меня, этот забавный мальчик! И от резкого движения едва не слетел со своего карниза. Маэдрос, я же Поющая, я все равно окажусь быстрее, как бы ты ни старался!

Ну-ка, еще разок...

"Тарис, не смей!"

По-моему, Талло облегченно вздохнул.

— Мы еще встретимся, Ма-аэдрос, — ласково пропела я, на прощание задев кончиком крыла щеку пленника.