Лестница из терновника - 2

Ар-Нель сидел на подоконнике, в потоке света и холодного ветра, и смотрел сверху вниз, надменно, насмешливо — как баска с дерева. Анну ощущал на себе этот взгляд и считал его дополнительной трудностью; во всяком случае, отступать, когда на тебя так смотрят — немыслимо. Тем более что цепочки знаков постепенно складывались-таки в осмысленные слова. Жаль, что порой эти слова сходу и не выговоришь.

— Пче-ла жжжу-жжжит и жжа... — Анну поднял глаза от листка бумаги. — Послушай, как человек может это произнести? Зачем ты это написал? Ты смеёшься надо мной, как всегда. Я помню этот знак — но я-то не пчела, чтобы жужжать!

Ар-Нель улыбнулся снисходительно.

— Анну, видишь ли, я хорошо знаю, как надлежит учиться чтению. Что же касается лично тебя — то тебе, мой дорогой, не худо бы потренироваться и в произношении. Впрочем, сегодня ты читаешь вполне неплохо. У тебя есть способности.

Вот как. Способности! Ну ладно. Слушай дальше. Анну поднёс листок к глазам.

— Рас-цве-ла а-ка-ци-я... Ар-Нель, мне вдруг пришло в голову... как глупо! Я разбираю вашу каллиграфию — но не нашу! Знаешь, мне хотелось бы читать на своём языке — это важно.

Ар-Нель кивнул.

— Я понимаю. Я удивляюсь, что ты прожил так долго, не осознавая, до какой степени это важно. Думаешь, я не могу тебе помочь?

— Конечно! Ты же почти не говоришь по-лянчински!

— О, да, я очень плохо знаю ваш язык... пока... но, представляя, что такое знак и написанное слово — я могу читать на нём, Анну. Возможно, чтение на вашем языке поможет мне лучше на нём говорить...

— Как же это возможно? — Анну уже давно привык к неожиданным выкладкам Ар-Неля, но всё равно удивлялся откровенным парадоксам. — Как можно читать, если не можешь говорить? Читать ведь гораздо сложнее...

Ар-Нель спустился с подоконника на пол, снял со столика для письма исчерканный лист бумаги и положил другой. Анну поднял лист с надписями, свернул и сунул за пазуху — тренироваться разбирать северную каллиграфию. Почерк Ар-Неля напоминал ему переплетение тонких чёрных веток на фоне белого зимнего неба — и это сравнение, отдающее северными стихами, смешило и трогало Анну.

Общаясь с ним, я начинаю думать, как язычник, отметил Анну — без всякого, впрочем, сожаления или неприязни. В конце концов, это неважно. У нас есть немного времени на игры, решил он. На любые игры. И я буду играть в то, что Творец сейчас позволил мне — потому что это мой единственный шанс играть с северянином, лучшим из всех. Смерть кого-нибудь из нас искупит все рискованные мысли. Кровь смывает всё — а уж такая кровь...

— О, Анну... у меня сегодня появилось желание красоваться, хвастаться и пытаться показаться умнее, чем я есть! — Ар-Нель потянулся всем телом, как тянутся бойцы или просто очень подвижные люди, уставшие сидеть на месте. — Я в настроении объяснять. Итак, видишь ли, наша письменность изрядно древнее вашей — но обе они восходят к древним знакам легендарного народа Ид-Гн, жившего в незапамятные времена по ту сторону хребта Хен-Ер. Говорят, их города вмёрзли в лёд... Так вот, друг мой, это их поэты и философы додумались изображать отдельным знаком каждый звук, в противовес ещё более древней Каллиграфии Образов, где знак обозначал целое слово.

— А слово — это, верно, было проще? — спросил Анну. — И быстрее писалось... без ошибок.

Ар-Нель рассмеялся.

— Ты всё же варвар! Подумай о сложности правил, не говоря уж о количестве знаков! В нашем языке звуков и знаков — пятьдесят, в вашем — сорок семь, а слов сколько? Ты в силах пересчитать все?

Анну усмехнулся в ответ.

— В споре тебя труднее победить, чем в спарринге... Ну, допустим, тяжело выучить такую прорву знаков... но ведь должна быть закономерность? Иначе-то они и вовсе ничего не выучили бы...

— О да! Закономерность была... Допустим, ты за много лет обучения вник в способ читать любой знак-Образ. Что же означает Образ "дерево" рядом с Образом "человек"?

— Хм... Человек под деревом? "Отдых"?

— Предположим, "сборщик плодов"? "Мечтатель"? "Смотритель Сада"?

— То есть... всё неточно? Или — о каждом образе надо договариваться?

Ар-Нель крутанул в воздухе кистью, смоченной в туши.

— Не очень точно. Понятия размываются в зависимости от контекста. Мой дорогой Анну, древние легенды говорят об ужасных драмах, когда обрывались человеческие жизни и целые государства оказывались в опасности из-за неверного прочтения письма. Союз между Принцами Ло и Э-Вэри не был заключён, а царство Су пало после продолжительной войны, потому что в одном из писем Образы "новорожденный младенец" были прочитаны как "новый Мужчина".

— Ого... впечатляет. Но ты начал о наших знаках...

— Совсем просто. Я слышал твою речь и видел ваши знаки, отличающиеся от наших, но не настолько, чтобы их нельзя было узнать. Потом я разыскал в библиотеке Дворца несколько лянчинских книг и обратился к Учителю Эг-Ау — он объяснил, как надлежит читать ваши знаки правильно. Вот и всё.

— Это — здорово. Тогда покажи мне, как читать. Покажи сейчас... хотя... ох, я же всё перепутаю...

— Ничего, — насмешливый огонёк в глазах Ар-Неля вспыхнул заметнее. — Я знаю способ научить тебя различать. Дай мне ещё одну кисть.

Анну снял кисть с подставки. Ар-Нель обмакнул её в воду и отложил в сторону. Взял другую, в туши.

— Взгляни. Вот наш знак "Ли". А вот ваш "Ль". Видишь разницу?

Анну кивнул.

— И сходство?

— Ну да.

— Теперь протяни руку ладонью вверх. И закрой глаза, дорогой друг.

— Ну и в чём подвох? — Анну честно зажмурился, протянул руку — и тут же ощутил легчайшее прикосновение мокрой кисти, от которого по всем нервам мгновенно растёкся жидкий огонь. Раньше, чем успел осмыслить происходящее, Анну поймал запястье Ар-Неля, дёрнул на себя, подставил локоть — Ар-Нель успел блокировать удар каким-то чудом. Его взгляд показался Анну наигранно удивлённым:

— О, Небо! Ты что же, хотел сломать мне шею? За эту детскую выходку со знаками на ладони?

Анну, тяжело дыша, отпустил его. Сказал, глядя в стену:

— Не смей так делать, язычник. Иначе я... я не ручаюсь за себя.

— Прости, — сказал Ар-Нель кротко. — Я снова ударил сильнее, чем нужно — и без предупреждения. Я не думал, что для тебя это окажется таким... жестоким.

Анну взглянул Ар-Нелю в лицо.

— Как ты не понимаешь! — сказал он с мукой. — Я же думаю о тебе. Я стараюсь избежать... плохого избежать. Зла. Нам нельзя разговаривать, нам нельзя драться, нам нельзя заниматься твоей каллиграфией — это мою душу губит и твою может погубить! Ты, Ар-Нель — ты хоть соображаешь, что с тобой будет, если я... если мы — по-настоящему? Ну, ты понимаешь — по-настоящему... сразимся, как вы говорите — и я... если мой поединок останется, короче.

— Что ж тут непонятного? — усмехнулся Ар-Нель. — Предполагается, что я стану твоей рабыней.

— Всего-навсего! Пустяк, по-твоему?!

— Заклеймишь меня, — продолжал Ар-Нель спокойно, с еле заметной улыбкой, отложив кисть и рисуя пальцем на лбу какие-то знаки — видимо, то, что с точки зрения язычника изображало татуировку рабыни Прайда. — Бросишь переламываться в обществе старых ведьм, которые когда-то были вашими красотками. Будешь приходить, когда захочешь близости — и уходить сразу после неё, чтобы не испачкаться об меня... Не посмеешь больше слушать меня — потому что позор на голову слушающего женщину... Я потеряю не только Имя Семьи, но и собственное маленькое имя: ты придумаешь мне кличку, как лошади или собаке... Что ещё? Ах, да — мне больше никогда не коснуться оружия — и не учить фехтованию наших детей. Да и детей не будет — твои люди заберут их, как только дети бросят пить молоко. Пустой сосуд, не так ли? Я вспомнил всё, рассказанное тобой? Ничего не забыл?

Мягкий весенний свет из открытого окна золотил его волосы, ветер играл выбившейся прядью, листками бумаги на столике — солнечный свет растопил лёд в иссиня-серых глазах Ар-Неля. В его тоне Анну услышал не отвратительную покорность судьбе, а ту самую, отчаянно желанную нотку — насмешливый вызов и призыв одновременно. Но ведь — невозможно, невозможно! Именно с Ар-Нелем всё, чётко и верно перечисленное — невозможно!

— Этого не будет, — еле выговорил Анну — в горле ком стоял. — Не смогу тебя унизить.

— Анну, ты видишь, — весело продолжал Ар-Нель как ни в чём не бывало, будто и не говорил о кошмарных вещах, как о самых банальных житейских пустяках, — ты сам видишь, дорогой мой, насколько мне выгоднее победить тебя? И тебе это тоже выгодно, кстати. Я сделаю всё, чтобы ты страдал поменьше, ты будешь уважаем и любим в качестве моей...

Кровь бросилась Анну в лицо. Призыв? Да демона он призывает, а не человека! Анну вскочил, схватил Ар-Неля за воротник, поднял и подтащил к себе — ожерелье Ча из светлых жемчужин порвалось, жемчуг раскатился по полу.

— Не смей так говорить! — рявкнул Анну. — Не смей так думать, северянин! Я — я бы просто умер, и всё, но этого тоже не будет, потому что не будет никакого поединка! Между нами — границы, вера! Мы — вассалы разных владык, тебе ясно?! Мне надо предать Льва, надо предать веру, надо предать Лянчин, надо предать отца, мне надо себя предать — чтобы скрестить с тобой мечи — но этого не будет. Точка!

Лицо Ар-Неля тут же превратилось в снежную маску северянина-аристократа — ещё более холодного, чем здешние бойцы.

— Конечно, не будет, — сказал он, чуть поведя плечом. — Отпусти, сделай милость, мою одежду — это неприлично. Я вижу, моё общество тебе наскучило: нельзя слишком долго досаждать правоверному Львёнку грамматикой и фривольностями, не так ли?

Анну безнадёжно опустил руки. Сказал, глядя, как Ар-Нель поправляет рубашку:

— Прости меня. Я... я вообразил, Творец знает, что. Мы — аристократы, так? Бойцы из разных Прайдов? Нам можно быть друзьями, только друзьями — и я больше не посмею... да и то... всё это глупо. Не уходи.

Ар-Нель взглянул с очевидной иронией.

— Твоя дружба стоила мне подарка, присланного Матерью. Полагаешь, Мужчина может дружить с Юношей на равных? У нас говорят, что у Юноши из хорошей Семьи не бывает друзей — только слуги, враги, никто и возлюбленные, но тебе я поверю. Твоя душа заточена иначе — давай попробуем остаться друзьями. Но в этом случае — будь добр, Анну, не распускай руки, если поединок не заявлен.

— Ты оскорблён? — спросил Анну. — Я не хотел.

— Отнюдь, — Ар-Нель стряхнул с кончиков пальцев воображаемую воду, как баска, наступившая на сырое место. — Я по-прежнему готов учить тебя читать, дорогой Анну — если ты в состоянии слушать. И — обещаю не дразнить тебя больше... по крайней мере, во время наших уроков.

— Спасибо, — буркнул Анну мрачно. Последняя реплика Ар-Неля то ли рассердила, то ли рассмешила его.

— О, всегда пожалуйста. Итак. Мы рассмотрели знак "Ль", — продолжал Ар-Нель как ни в чём не бывало. — Теперь "А" и "Ни" — они почти не отличаются от наших в классическом начертании, только...

Анну следил за его рукой, держащей кисть — и ругал себя про себя последними словами. Северянин был далёк, как одинокая звезда на здешнем ночном небе, чёрном, холодном и пустом, ужасном, как бездна преисподней — и Анну всё яснее понимал, что его желанная война Ар-Неля не приблизит, а ещё отдалит. Случись война — настоящая война, вторжение, армия на армию, горящие города, победный марш среди этих пустых снежных равнин — глаза цвета льда не вспыхнут, а погаснут. Навсегда. Северяне не умеют вожделеть к врагам, у северян нет азарта, северяне, язычники, молящиеся Случаю, никогда не уверуют по-настоящему, потому что никогда не склонятся перед Предопределенностью, данной Творцом. Ненависть северян холодна, как снег — греет их дружба, их доверие, их любовь...

Но их врагам этого не видать. Поэтому трофеи с севера вянут ослепительно и мгновенно, не успев превратиться в настоящих женщин, без цветения, не принеся плода.

Я могу возглавить одну из лянчинских армий, думал Анну, глядя на солнечные блики в волосах Ар-Неля. Если на то будет милость Творца и воля Льва, я пройду по этой земле, как никто и никогда. Если Взор Божий и дальше будет взирать на нас, я войду в этот город — и волчата приведут пленного Ча ко мне... если только ему удастся уцелеть... Он будет связан, обезоружен — а в его глазах не будет ярости, похожей на жажду — только надменный холод Севера. И если я его ударю, он рассмеётся мне в лицо — и всё. Превратит меня в прах. Мне останется пойти и умереть — в бою или как-то ещё — всё равно. Я ничего не получу; в лучшем случае — моим будет его раскромсанное тело, которое спустя малое время покинет душа.

Не стоит обманывать себя, воображая, как я убью Ар-Неля и буду жить прекрасными воспоминаниями, думал Анну. Ничего не выйдет. Творец показал мне его, чтобы я постиг что-то... а я не понимаю и малодушничаю. Если свести все эти терзания к самой простой и циничной мысли — я боюсь сражаться с ним всерьёз. Как бы ни обернулся этот бой — он будет проигран. Смертельно.

Вот что будет с войной на севере — вдруг пришла Анну ослепительная мысль. Как бы ни обернулась кампания — мы проиграем. Мы тяжело проиграем, как Лев этого не понимает?! В лучшем случае — будем убивать, убивать и убивать без счёта и меры, будем идти вперёд по колено в крови — и получим пустые холодные города, в которых столько же пользы, как в ледяных горах.

Жить здесь? В холоде и мраке, на полубесплодной земле, бледно расцветающей на пять-шесть лун, чтобы остальное время лежать под снегом? Чем тут жить — знают северяне, а северяне не будут нашими, они умрут... а умирая, заморозят наши сердца.

Я не буду воевать на севере, решил Анну.

Эткуру он встретил в коридоре, освещённом маленькими жёлтыми фонариками — по дороге в покои гостей. Остановил, взяв за локоть.

— Что ты, брат? — спросил Эткуру. Он слегка удивился, но и не подумал раздражаться — в последнее время Львёнок Льва выглядел повеселее, чем обычно.

— Уйдём в сад, — сказал Анну. — Надо поговорить.

— Зачем — в саду? — ещё больше удивился Эткуру, и Анну отметил его рассеянную улыбку, не виданную на лице Львёнка Льва с самого дома. — Холодно в саду. Сегодня сыро, ветер — отвратная погода... Хочется выпить вина и посидеть в тепле.

— Пожалуйста, брат, — сказал Анну насколько мог проникновенно — и Эткуру улыбнулся заметнее.

— Жарко тебе в здешнем холоде, да, Анну? Щёки горят у тебя, — и остановился. — Ты не болен, брат?

— Я объясню — всё. Только — уйдём из дворца.

Эткуру пожал плечами, пошёл.

После холодного и свежего, но ясного дня вечер и вправду настал редкостно гадкий — погода на севере менялась рывками. Моросил мелкий дождь, и серые сугробы, покрытые грязной наледью, оседали под ним, расплываясь в широких лужах. Ледяной ветер швырял в лицо водяную пыль; низкое мутное небо завалилось на крыши, темень рассеивали только красные и жёлтые фонарики, горящие у дворцовых стен — но уютнее от их света не делалось. Оскальзываясь и обходя лужи, отошли подальше от входа в покои. Анну остановился под фонарём: ему хотелось видеть лицо Львёнка Льва. Эткуру запахнул плащ, накинув капюшон.