Зверь лютый. Книга 24. Гоньба

Живчик, в отличие от Калауза, ныне покойного, имеет кое-какое представление о моих возможностях. Милость Богородицы в форме серебра арабского — не забыта. Как и бой-телега в Янине или разгром кипчаков на Земляничном ручье. Рассориться вдребезги — чревато... Потому — торг. Поиск баланса интересов, границ допустимого.

Причём тут нет "игры с нулевой суммой": сколько один выиграл — столько другой проиграл. Выигрывают оба. У меня — торг лучше идёт, у него — денег добавляется, порядок в княжестве крепче становится. По моим прикидкам, за сотню-другую гривен в год я вычищу княжество от мздоимцев и бестолочей. Да один только порядок на реке — мне все расходы покроет!

Фактически — империализм. Ущемление суверенитета. Типа: а сделай-ка, княже, антикоррупционный суд. Да речную службу, да пожарную охрану, да уголовный розыск, да дорстрой... Под моим присмотром. Поскольку плачу — я.

"Кто девушку ужинает, тот её и танцует".

Экспорт капитала. В форме инвестиций в благоустроение Рязанского княжества, в повышение качества функционирования административной машины. Ломаю, знаете ли, тамошний, исконно-посконный образ жизни.

Будут, конечно, проигравшие. Кому "ужинать" — хочется, а "танцевать" — неможется. Местные начальники, кто ленив да жаден да бестолков.

Ну, извините ребята, не ваша масть пошла.

Глава 515

Посол отправился в Рязань. Поразил Живчика отказом от поясного поклона:

— Прости, княже. Не в обиду, но не могу.

— С чего это? В спину вступило? Да ты, вроде, молод ещё.

— Не велено. Кланяться. Окромя могилы да иконы. А чему иному... не. Воевода грозился голову машиной ссечь. За воли его неисполнение. Может, княже, велишь икону какую с церквы принесть? А то вона — с угла сними. Ты за неё встанешь, а я поклонюсь. Вроде как и не тебе. А? Коли сильно чудотворная — могу в ножки пасть, лбом в землю постучу. Ежели тебе без этого никак.

Живчик представил себе, как он будет из-за чудотворной иконы выглядывать да с послом разговаривать... И заржал.

— Ну, Ванька, ну, выдумщик! Что ни день — новая небывальщина! Я, стал быть, послу толкую — мыто давай. А тот, на икону дивится да ответствует: на что тебе, Никола Угодник, мыто земное? Сказано же: "Сьвяты Микола божы насьледник, як Бог памре, то Микалай чудатворец будзе багаваць, да не хто иншы". Мы ж — и так все твои. С потрохами. Ха-ха-ха...

Так что посла Всеволжского князь Рязанский принял по-доброму, за стол с собой сажал, разговор вёл милостиво. И выкатил в беседе вопросец, на который посол и сказать ничего не смог.

— Купцов-то ваших — тьфу. На весь край и двух десятков нет. Однако ж имают слуги мои людишек, которые при спросе вашими называются. А как сыск идёт — свои, рязанские. У иного и товар ваш есть. А то — только для виду. А сам-то тать-татем. Вот бы Ванька придумал как ваших от не-ваших отличать? Ты скажи Воеводе, чтобы клейма своим на лбы ставил. Ха-ха-ха... Хотя конечно, у меня таки воры есть... Сами заклеймятся.

Так появился "паспорт моряка" — бумажное свидетельство "всеволжскости" индивидуума в чужих землях. Вариант уже существующего у меня "общегражданского паспорта". Документа, который позволял идентифицировать человека, контролировать перемещение населения. Через Всеволжск проходила масса народу — тема была острой.

А в "декларацию" добавился ещё один пункт:

5. Людям купецким, которые с Всеволжска по Воеводиной надобности приходят, иметь о том грамоту с печатью. А в городки Рязанские Воеводе слать образцы тех грамот для рязанских людей извещения.

Ничего нового: княжеские печати от подобных русских грамот археологи, для этой эпохи, находят от Самбии до Булгарии. Мы только чуть форму изменили.

Раз бумажки-паспорта разнообразились, то... не сделать ли ещё?

Тут ведь главное начать. А дальше...

"Сама пойдёт. Подёрнем, подёрнем. И — ухнем" — русская народная песня.

Так появился "паспорт помощника".

Мои люди постоянно контактировали с местными по деловым, "партнерским" основаниям. Особенно бурно это происходило в городках на Оке. Фактор сидит на месте, а волости-то огроменные. Не всяк покупатель к нему придти может. А посылать своих коробейниками... рискованно.

Очень, знаете ли... досадно. Ты мальчонку-сиротинку к себе взял. Лечил-учил-кормил, ума-разума вкладывал. Свои силы, время, внимание... души своей кусочек — ему отдал. Вот он подрос. Стоит-глядит-говорит уже... пристойно. В глазах свет появился. Смысл, веселье, живость. А не страх да тупость замученного голодного зверька. Вот он в путь пошёл. С радостью, с интересом. И — пропал. Сгинул.

Пустота образуется. В душе. Кусок жизни твоей — в пустоту.

Пусть бы он сам. Продал товар, украл выручку, убежал за тридевять земель... Слава богу! Хорошо, что дурость свою рано явил. "Спасибо боже, что взял деньгами!". Позже — сильнее бы нагадил. А так-то... сыщу и взыщу.

Но, почти всегда, убили. Или — похолопили. Сидит он в каком-то порубе. В яме невольничей. Грустит-печалится, молится-надеется. Что придёт Воевода Всеволжский. Выймет-выведет на свет божий под солнце ясное. Или, хотя бы, отомстит-накажет злыдней-ворогов.

Не сделать так — обмануть. Обманывать людей своих... мне стыдно. Мне — лжа заборонена. Однозначно. И по каждому такому случаю идёт сыск. Который в разы, а то и на порядки дороже того товара, что паренёк в коробе тащил. Или его самого рыночной цены.

Но — идёт. Не взирая на расходы и лица. А "лица" бывают... обидчивые. Отчего их приходится... урезонивать.

Возмездие — обязательно. Ещё: дорого и малоэффективно. Поэтому желательно пореже... создавать ситуации. Когда возмездеть — необходимо.

Да и мало у меня коробейников, в других местах нужны. Вон, племена своих торговцев не имеют, к ним точно идти надо.

В продвижение товаров в сельское население Поочья, факторы, естественно, втягивали местных.

Сначала просто разовая сделка: купил? — ну и иди. А что ты дальше с товаром сделаешь — сам съешь или перепродашь — и знать не хочу. Но появлялись "постоянные клиенты" — купчишки, которые продвигали наши товары дальше. Они приходили регулярно, брали партии, заказывали им нужное, вносили задаток... С ними имело смысл толковать о скидках, предоставлять рассрочки, товарные кредиты...

Будучи местными, они не были подвержены всеобщей ксенофобии, знали местность, имели родню, знакомцев в селениях. Что позволяло им выкручивать себе дольку — прибыль.

Когда мы с Николаем договорились о защите наших купцов через придуманную мною "страховую благотворительность" — "дать, чтобы отнять", он вспомнил и про категорию "помощников". Нам было полезно вызвать и к ним "благосклонность государя".

Статус их был несколько иным, уровень защиты — меньше. Понятно: они помойку с клизмованием во Всеволжске не проходили. Степень доверия к ним — ниже. Но некоторую репутацию уже получили.

"Репутация" — вот, по сути, главное. Опыт деятельности, поведения в прошлом, который позволяет делать предположение о поведении человека в будущем. Этот — не пьёт, не буянит, на прохожих с ножом не бросается — будем с ним работать. А этот... не будем.

Так, чуть формализуя критерии, вводя проверочные стадии, мы начали формировать в среде собственно местного населения общность, на которую можно было опереться. Которым можно было доверять. Не всегда, не во всём, но... "Проверено" — опытным путём.

Именно из таких, известных уже в работе, а не со слов или по богатству, людей в значительной мере формировалась впоследствии трёх-гильдейная купеческая система моей "Святой Руси". Создаваемая по подобию Императорской России, а не купеческих гильдий европейских городов или "Иванова ста" Новгорода.

Нет, девочка. Ежегодные платежи, обеспечивающий взнос — это всё позднее. Сначала — мы ничего с этих людей не брали. Мы — давали. Защиту. Выводя, практически, из юрисдикции местных властей.

Посадник или тысяцкий пугал купца. А тот не пугался. Тогда - своим судом присуждал виру. Купец платил, я удерживал сумму из выплат Живчику и возвращал купцу. Князь получал виру от посадника.

Просто — круговращение денег, "все при своих"? Ан — нет.

У торговца исчезала из расходов куча разного рода "подношений". Которые вообще в судах не фигурирует — "взятка профилактическая", "смазка для благосклонности".

Князь получал ВСЕ виры с моих людей. А не только те, про которые власти отчитались. Князь, из своей кисы, платил мне ВСЕ расходы, взысканные с купца. Какие? — А смотри "Покон вирный". Там от пятой части и вверх: за постой, въездое, съездное... И, соответственно, взыскивал с начальствующего. Тот, получалось, с таких дел прибыли не имел. А коли так, то чего же? Чисто за жалование?

Но главное: мой человек перед властью стоит прямо. Иной и в лицо насмехается: всё что ты, посадник, у меня отберёшь — всё князь с тебя взыщет. А мне моё — Воевода вернёт.

Помнишь, красавица: по "Русской Правде" только от поджога да конокрадства откупиться нельзя?

К началу зимы наша с Живчиком система была утрясена, отстоялась, начала функционировать. Что, естественным образом, сподвигло меня на следующий шаг.

Мои фактории стоят в Серпейске, Коломне, Ярославле. На Суздальской земле. Там идут сходные дела, сходные проблемы. И мне, само собой, хочется "тако же". А ещё мне интересно войти в Суздальское княжество серьёзно. Там же народу против Рязанщины вдвое! Города богатые. Обороты, прибыль... "Сказочников" я туда посылаю, линия телеграфа стоит, товары... по краям проходят. Но вот чтобы серьёзно войти... Нужно согласие князя Андрея.

Да не просто — кивнул да забыл! Хотя Боголюбский — фиг чего забывает. А так, чтобы он каждый день-ночь свою господу чистил. И с головы, и с хвоста. Не "вообще" — это он и так не прекращает, а по моим, конкретно, заботам.

В очередной сигналке загоняю Лазарю в Боголюбово текст нашего с Живчиком соглашения. Чисто из глубокого уважения к князю Андрею и для сведения его. И в конце добавляю, типа — в шутку:

— А спроси-ка у светлого князя Суждальского: а не надобно ли ему денюжек? По образу и подобию "Окского страхового общества".

Ответ приходит через день:

— Приезжай. Поговорим.

М-мать! Напросился.

Сколько знаю Боголюбского, всякое общение с ним — душу вынимает. А нынче и вовсе — как серпом...

У меня дел... туева куча! От Казанки до Унжи, от Усть-Юга до Мурома... А тут ему — всё бросай, беги в Боголюбово! Поговорить. У нас что, телеграфа нет? Факеншит! Как Аким точно.

Это что — ближний свет?! Зима же! Это не на "Ласточке" в пару дней сбегать! Туда санями в две недели не уложишься! Вот, месяц лежи в возке на боку. Это — в лучшем случае. Просто поговорить! А у меня тут... в гору глянуть неколи!

И ведь что обидно: сам напросился. Можно ж было Николая... или того молодого паренька, что в Рязани... а теперь придётся самому. Когда Андрей зовёт... лучше сбегать. Дешевле встанет.

С другой стороны — Андрей прав. Накопилось дел, которые надо бы нос к носу перетереть. И не только по факториям.

Мои люди на Волге дошли до "граней селений русских". Это на Волге вёрст 20 ниже от Ярославля. По правому берегу. По левому — вёрст пять. Но это — по реке. Чуть в сторону отошёл — пусто.

Тут... болезненная тема дефиниций.

— "Русская земля" — это что?

— Место, где живёт "русский человек".

— Дом?

— Да.

— Двор, на котором дом стоит?

— Да.

— Группа дворов, обнесённых общей оградой?

— Селение. Да.

— Пахота?

— Да.

А вот дальше...

— Лужок ваш?

— Да. Мы на ём конюшину косим.

— Брехня. Видно, что нынче некошено.

— Летось косили!

— "Летось" — не нынче. Нынче — ничейный. А вон лесок. Ваш?

— Да! Наш! Мы в ём дровы рубим!

— Брехня. Все пеньки третьегогодишные. Ничейный.

"Русская земля" — территория, которую "русский человек" использует. Регулярно и интенсивно. А если ты раз в год через лес прогулялся, то разве он твой?

Я уже объяснял: на "Святой Руси" землю не ценят. Ценят места обжитые: веси, пажити, ловы, промыслы, бортни... А мне вся земля интересна. Каждый шаг.

Пусто? — Обживём-обустроим, чего-нибудь полезное сыщем. Будем жить-поживать, да добра наживать. А соседи пусть на себе волосы рвут — что ж раньше-то не углядели?

* * *

Геродот назвал халкидонян "слепцами", не разглядевшими стратегической ценности района Золотого Рога с его естественной гаванью, обилием рыбы (особенно тунца), плодородными почвами и богатыми лесами. Страбон и Тацит говорят, что когда мегарцы обратились к оракулу за советом по поводу местоположения будущей колонии, тот ответил: "Постройте город напротив слепых". Прибыв на место, Визант понял, что оракул имел в виду колонистов, основавших Халкидон на азиатском берегу Босфора, и повелел заложить город напротив них.

И вот — процветает. Византий-Константинополь-Царьград. Величайшая столица христианского мира!

Так у меня такой же оракул орёт над ухом непрерывно!

* * *

Егеря Фанга начинают в лесах "знамёна" ставить — деревьями с затёсами отмечают "грань русских селений". Местные, естественно, "выражают недоумение". В острозаточенной форме.

А то наоборот — и русское селение, и православное, а просят:

— Вы знамёна свои не здеся ставьте, не перед нами, а — за нами. Чтобы, стал быть, мы ваши были. У вас-то, сказывают, податей-то вовсе нету?

Закон надо блюсть. Сказано — "до", значит — "до". Но есть варианты.

— Не, православные. Нам неможно. Но ежели, к примеру, вы встали да пошли, скажем, на Ветлугу, то тута селения русского уже нету. Грань, стал быть, не тута, а вона тама, за тем леском. А вам, по закону нашему Всеволжскому — изба белая, печка трубная, окошки стеклянные, сапоги крепкие... и протчая и протчая. Но — там. Думайте.

Это происходит не в пустоте. У местных есть родня-друзья в соседних селениях, с которыми надо посоветоваться. Поля засеянные, которые так просто не бросишь. Власти. Которые привыкли с этого места подати получать... Сидеть ждать, пока мужички "репу почешут" да решение вычешут — у моих людей времени нет.

Возникают разнообразные... коллизии. Затрагивая мои интересы и принципы. Главный мой принцип — "по согласию". Я же — либераст, свободогей и фридомайзер!

Чисто например: заскакивают мои погранцы в селеньеце. Типа: овечку на мясо прикупить. Старшой команды с мужичками беседует — уточняет где у тех "грани" проходят. Другой персонаж — из выучеников Хотена, занимается разговорным жанром. Информируя туземцев о Всеволжском житье-бытье.

Тут — пыль столбом, вскакивает в селение небольшенький конный отряд. Предводитель которого от околицы начинает блажить:

— А ну вон с отседова! А ну пошли быстро!

— Да ты кто таков?

— Я — здешнего волостного начальника мечник! Сманиваете смердов наших! Осудю-порубаю!