Двое и старуха. Записки некроманта

Как-то раз, когда я читал книгу о возникновении и развитии Кодекса, в дверь библиотеки раздался тактичный стук. Я отложил свиток на столик и громко сказал:

— Войдите.

Дверь открылась, и в библиотеку вошел Йоген. Он бросил взгляд на свиток и, улыбнувшись, произнес:

— Ого, семена крамолы дали всходы.

— Еще какие, — не разделяя его веселья, вздохнул я. — Знаешь, Йоген, чем больше я узнаю, тем больший стыд я испытываю за поступки своих собратьев. Простолюдины, по крайней мере, не травили, не топили, не подсылали убийц и не делали прочих мерзостей ради власти. Да, они не ангелочки, но их поступки — это обычные человеческие слабости и пороки: похоть, зависть, ненависть, сребролюбие и прочее. Но как объяснить отцеубийство, даже не для того, чтобы получить наследство — это я еще могу понять, а только для того, чтобы занять место близ трона, и наоборот — убийство детей, чтобы подольше занимать это самое место. Вот этого я не понимаю. Может ты объяснишь мне это.

Йоген сел на стул рядом со мной. Его лицо стало очень серьезным.

— Кэвин, ты видел законченных пьяниц, для которых вино стало дороже всего — жены, детей, работы?

Я вспомнил, как встречал таких бедолаг в Столице — жалких, оборванных, с красными слезящимися глазами и трясущимися руками. Как они бросались ко мне, в надежде выпросить несколько медниц на кружку дешевого вина, и кивнул головой.

-Так вот, власть, я имею в виду по-настоящему большую власть, власть распоряжаться судьбами сотен тысяч, а то и всей Империей пьянит куда сильней самого крепкого вина, и единожды отведав его, человек не желает ничего иного, а только еще и еще. И он уже не останавливается ни перед чем — честь, долг, нравственность — для него только слова, которыми он либо жонглирует, чтобы урвать себе еще кусочек власти, либо — пустой звук, если он хочет всеми силами удержать ее.

-Но ведь при Дворе ведь трется немало дворян, не обладающих порой никакой властью, но никогда не упускающих случая подсидеть один другого, лишь бы оказаться поближе к людям, которые, если верить твоим словам, скорее дадут себе отсечь любую руку на выбор, чем поделятся хоть крохами своего могущества. Они-то что с этого имеют?

-А что? Разве близость к таким людям не пьянит? Особенно, если ты советник такого человека. Пусть это вино похуже сортом, но и оно кружит голову, особенно молодым, честолюбивым дворянам, в отличие от уже опытных придворных, предпочитающих держаться на небольшой дистанции от сильных мира сего. Так кружит, что они забывают о другой стороне монеты, — Йоген на какое-то время замолчал, а потом вдруг спросил. — Помнишь, я говорил тебе, что служил в чине десятника? Так вот, обладая даже этой мизерной властью, я понял одну очень важную вещь — всякая власть, кроме власти одного-единственного человека во всей Империи, подразумевает ответственность за решения, того, кто обличен этой властью. Чтобы понять это, мне пришлось пройти через ничего не принесшую потерю всех моих людей, погибших из-за моей неверной оценки обстановки и приказа атаковать, — Йоген снова замолчал и отвернулся в сторону, так он сидел несколько минут, затем он тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и продолжил. — Я за этот приказ поучил разнос у сотника, отсидел неделю на гауптвахте, но урок усвоил на всю жизнь. И потом уже я десять раз думал, прежде чем отдать приказ идти в атаку. Может именно поэтому я не продвинулся дальше десятника — потому, что в первую очередь думал о своих людях, а не о победе над противником любой ценой. В итоге, обо мне закрепилось мнение, как о "способном, но безынициативном командире".

-А что это за человек, обладающий властью и не несущий ответственности за свои решения?

Йоген воззрился на меня с изумлением:

-Кэвин, ты меня поражаешь. Какое самое первое и самое древнее правило Кодекса? Уж это-то ты должен знать.

-"Император не может ошибаться, ибо он помазанник Всевышнего", — медленно произнес я то, что нам вдолбили в головы еще в Дзен Риэле. Тогда это правило мы просто заучили не задумываясь, что оно значит — нас больше интересовали знатная, этикетная и дуэльная части Кодекса. А Первое Правило — так, чтобы сдать экзамен и забыть.

-Теперь-то ты начинаешь понимать? — спросил Йоген.

-Начинаю, — все еще не приходя в себя от открывшихся за эти короткие мгновения вещей, сказал я.

Если "Император не может ошибаться", то кто тогда несет ответственность то, что "неверно понял волю Императора"? Его ближайшие приближенные — высшая знать, люди обладающие властью, не на много уступающей императорской, а следующие, по закону цепочки, их советники — те самые, что шли по головам к вожделенному месту советника, и уж они-то становятся теми, кого не жалко принести в жертву — всегда найдутся желающие занять их место.

Однако, знания, полученные мной из книги о борьбе различных династий за власть, сильно пошатнули мое мнение об Императоре, как о "помазаннике Всевышнего" — измена, кинжал, переворот — и в результате смена одного "помазанника Всевышнего" другим... Более того, я вдруг понял, кем на самом деле является Император. Он всего лишь выдвиженец правящей династии и не факт, что он является лучшим представителем ее. Наоборот, самые лучшие — всегда в тени, думаю, даже сам Император не знает кто они. И это отличная страховка — Императора могут ударить кинжалом, пустить в него отравленную стрелу, подсыпать яд в вино, он может, в конце концов, погибнуть на войне. Мозг же династии надо беречь, ибо без него она обречена. Провозгласить новым Императором династия может почти любого своего представителя, подходящего на эту роль. Это должен быть человек хорошо образованный, неглупый, и как Верховный Главнокомандующий, неплохо разбирающийся в военном деле — и только.

Я сбивчиво поделился своим новым знанием с Йогеном. Тот кивнул головой:

— Все так, Кэвин. Теперь ты понял, почему твой отец, вместо того, что бы сделать блестящую карьеру при Дворе, предпочел незавидную роль младшего помощника консула в Аверии, а когда вышел в отставку, женился на твоей матери и живет затворником в своем замке? Просто все это ему открылось давным-давно, и он, не желая подвергать опасности как свою, так и жизни дорогих ему людей избрал для себя образ странного, но безобидного чудака.

— Знаешь, у меня давно была пара вопросов к отцу, да еще он должен узнать обо мне и Муэри — я не собираюсь скрывать от него наши отношения. Йоген, я должен его увидеть!

— Конечно, поезжай к нему, как только закончатся дожди, да подсохнут дороги. Нечего сейчас месить грязь, да еще подхватить простуду не хватало. А вот пробежке и тренировкам этот дождь не помешает, — не допускающим возражений голосом произнес Йоген.

* * *

Как я не рвался к отцу, дожди затянулись на две недели и лишь в самом начале Спелого Зерна погода, наконец, устоялась. Дороги подсохли, и я отправился к отцу. Йоген, само собой, вызвался провожать меня. Я был рад спутнику, но меня смущала одна вещь — как он отреагирует на подарок Ютера? Но тут все обошлось — когда он увидел мое преображение из молодого человека в бедного путника разменявшего пятый десяток, только хмыкнул:

-Эльфийская штуковина, поди еще и стрелы отводит, я угадал?

-В точку. Вот только никому кроме меня от него никакого проку не будет.

-Так ты теперь не только маг, но еще и Друг Эльфов? Да, вижу, ты в Столице время даром не терял — раздобыл Счастливый Меч, стал Другом Эльфов и получил от них вон какой подарок. Вот только кольчугу я бы все равно надел, мало ли что...

— А я и надел, — усмехнулся я. — Да и ты прихватил Счастливый Меч с собой, или мне это только кажется?

-У воина лучшее оружие должно быть пристегнуто к поясу, а не висеть на стене, — серьезно сказал Йоген, — Ведь и твой Меч Истины находится не где-то, а у тебя в ножнах? Поехали дальше, нечего стоять на дороге!

* * *

Это путешествие, в отличие от прошлого, прошло без происшествий. Весть об участи банды Крейна разнеслась по всей Империи, а на казнь ее предводителя съехалось более ста тысяч человек. Такую массу народа не мог принять ни один город, и поэтому было принято решение провести экзекуцию в открытом поле. Имперские маги постарались — каждому присутствующему все было видно в мельчайших деталях. Так что это зрелище вразумило многих "работников ножа и топора" или, по крайней мере, заставило затаиться на какое-то время.

Подъехали мы к отцовскому замку уже затемно. Благо отец имел привычку читать допоздна, и когда ему доложили, кто приехал, он лично вышел встречать нас. Я обнял своего самого дорогого человека, тот же, в свою очередь, расцеловал меня в обе щеки. Затем отец крепко пожал руку Йогену и распорядился, чтобы для него приготовили самые лучшие покои. А пока суд да дело — чтобы нас накормили. После ужина у нас с Йогеном стали слипаться глаза. Отец понимающе улыбнулся, пожелал нам спокойной ночи и лично проводил сперва Йогена, а затем меня. В моей комнате меня ожидало то, что больше всего нужно путнику с дороги — бадья с теплой водой и кровать с чистыми простынями.

Наутро я нашел отца в библиотеке.

-Отец, не могли бы вы поподробнее рассказать мне о матери, а то я ее почти не помню, — не став ходить кругами, попросил я, усаживаясь в кресло около него.

Тот отложил свиток на столик, закрыл глаза и медленно заговорил:

-Она была из небогатого и не особо знатного рода, не блистала красотой. В отличие от всех своих сверстниц, которые искали себе только выгодную партию, она на это даже не надеялась. На том приеме в консульстве Аверии, она оказалась случайно: ее мать заболела, а этикет требовал, чтобы приглашенные мужчины были в сопровождении дам — жен или дочерей. Большинство отцов взяли с собой дочерей, ибо ни консул, ни его младший помощник, — тут отец на секунду открыл глаза и с грустной улыбкой указал на себя, — женаты не были, происходили из знатных, да еще и весьма состоятельных родов — жирная рыбка, одним словом. Да и прочие холостые сотрудники не во многом им уступали. Признаюсь, я не сразу заметил ее, так как был окружен весьма красивыми девушками, от общества которых у меня слегка закружилась голова. И я отлично понимал, что стоит мне уделить особое внимание одной из них — это будет для нее знаком, она пустит в ход всю свою красоту и обаяние, и все — рыбка поймана. Но случилось так, что, уже не помню почему, кружок девушек, вившийся около младшего помощника консула, распался и оставил его на какое-то время в покое. Вот тут-то я и увидел ее. Она в одиночестве сидела в одном из кресел и с интересом разглядывала отделку зала. На молодых людей она даже не смотрела, и это меня настолько удивило, что я решил познакомиться с ней.

Благодаря двум кубкам отменного вина — первый, как и положено на любом приеме, в честь Императора, а второй — в честь гостей, моя застенчивость ослабла, и я подошел к ней. Представился и попросил разрешения присесть рядом. Кэвин, сынок, ты бы видел ее лицо — один из самых завидных женихов просит у нее разрешения присесть рядом! — рассмеялся отец, — Однако, ее смущение быстро прошло, и мы разговорились. У нее оказался на диво живой ум и отменное чувство юмора, а так же неплохие познания, как в политике, в искусстве, так и в математике. Она обладала поразительным чутьем на людей — с кем можно быть откровенной, а с кем — вести светскую беседу, и не более. Например, на вопрос: "Как вам этот зал", все прочие девушки отвечали не задумываясь: "Изумительно", она же сказала: "Слишком много золотого на розовом, пожалуй, чересчур много. Еще чуть-чуть и будет безвкусно". Думаю, один этот ответ даст тебе представление о том, что за человек была твоя мать — с одной стороны честным, а с другой — очень тактичным. Эти два качества и ее ум пленили меня больше, чем красота всех остальных девушек. И когда начались танцы, я, конечно, пригласил ее и знаешь, что я услышал? "Прошу прощения, но этого мне не дано" и она, чуть покраснев, улыбнулась. "Мне тоже" — признался я. Мы рассмеялись, и после этого ни одна из тех красоток уже не подходила ко мне. Они шептались за моей спиной, обвиняли в отсутствии вкуса, но понимали, что место занято. Я подал в отставку и привез донну Лори Оуэн, урожденную Ладус в этот замок. Через год появился ты. Лори хотела не меньше пятерых детей, даже в этом она отличалась от большинства женщин Высшего сословия, для которых три — максимум, но Всевышний даровал нам только тебя да твоего брата — да будет земля ему пухом — а спустя семь лет призвал ее к Себе, — отец открыл глаза, быстро вытер слезы и внимательно посмотрел на меня.

— А у вас не осталось ее портрета? — спросил я у него.

Он встал, удалился куда-то вглубь библиотеки и вернулся с прямоугольником средних размеров, бережно обернутым белой тканью. Все так же молча протянул его мне. Я осторожно взял портрет, снял с него ткань и замер — с портрета на меня смотрела... Муэри. Вот только волосы у нее были черные, но точно такие же густые и чуть вьющиеся, а большие выразительные глаза — карие, все же остальное осталось на месте: точно такой же нос, рот, мелковатый подбородок, даже веснушки.

— Сынок, с тобой все в порядке? Ты побледнел, как... будто призрака увидал, — донесся до меня отцовский голос.

— Отец, я думаю вам надо присесть. Или будет лучше, если мы совершим небольшую верховую прогулку. У меня тоже есть для вас история, — сказал я, возвращая ему портрет своей матери.

— Пожалуй, прогулка будет лучше.

* * *

— Так вот, эта девушка — точная копия той женщины на портрете, только волосы каштановые, да глаза — темно-зеленые, — закончил я, наконец, свой рассказ.

— На том портрете, Кэвин, не "та женщина", а твоя мать, — непривычно строгим голосом сказал отец, — И я не знаю, что и подумать. То, что ты... сошелся с девушкой, происходящей из Низшего сословия — вопиющее нарушение Кодекса. Ты это понимаешь?

-Понимаю, но не так давно я узнал, что Кодекс, был создан группой людей, представляющей меньшую часть, и лишь только для того, что бы узаконить почти бесправное положение большей. Такие понятия как этикет, честь, благородство и прочее появились уже позже. Я удивляюсь, что вы, прочитавший в десятки раз больше меня не знаете этого.

-Сын, я знаю гораздо больше тебя, — куда делся тот мягкий чудаковатый человек, которого я знал всю жизнь? — Все книги по истории, что ты нашел в библиотеке твоего дяди, написал я. Неужели ты думаешь, что я забыл хоть одну строку из написанного мною?

-Простите меня, отец, — потрясенный этой метаморфозой, произнес я, — Если бы я знал, что вы — автор всех тех книг, я бы никогда бы не...

— Позволил бы себе говорить со мной в таком тоне, — закончил за меня отец и, рассмеявшись, взъерошил мои волосы.

— И какая же тебе понравилась больше? — с интересом спросил меня он.

— "История династий".

— О, эта книга принесла мне столько хлопот, сколько не доставили все остальные вместе взятые. Иные документы приходилось приобретать через десяток подставных лиц и даже предпоследнее звено в этой цепи не знало, кто же покупатель того или иного невзрачного свитка. Но, как родители больше всех любят детей, с которыми было больше всего мороки, так и я больше всех своих книг люблю эту. И из-за нее меня больше всего ненавидят власть имущие.