Хейлика

-Согласие Таллара, вы можете услышать хоть сегодня, Элларий уже в пути, через две недели он будет здесь, и вы также услышите его согласие. Эледия и Этторн прибудут через месяц, чтобы лично благословить наш союз и останутся на торжества по случаю свадьбы. Присягу верности Таллар и Элларий принесут, когда вас коронуют. Я ответил на ваш вопрос? — с невыразимым сарказмом в голосе спросил он. Хейлика едва не закричала в эту секунду:

— Нет, не ответили! Мой главный вопрос: зачем? Зачем вы на мне женитесь?! — но она, разумеется, этого не сказала, поскольку внезапно осознала, что все вопросы, которые мучали ее надо было задавать Элгору до того, как она решила ставить ему условия, теперь же... Теперь было поздно что-либо менять или исправлять, и тогда она попросила только об одном: чтобы торжество было как можно более скромным.

— Это невозможно, — спокойно возразил Элгор, — и вы сами должны понимать, почему. — Он ненадолго замолчал. — Сегодня я пришлю к вам ювелира, вы пойдете с ним в мою сокровищницу и отберете камни, какими бы хотели украсить диадему и колье. — Каждое слово Элгора вызывало у Хейлики ощущение, захлопывающейся двери. Стало так страшно, потому что она ясно осознала, что сама себе отрезала все пути отступления, сожгла все мосты и теперь обратной дороги нет. Она двигала губами, не издавая ни единого звука из-за спазмов в горле, по артикуляции ее губ, Элгор без смог бы прочесть: "Этого не может быть, этого просто не может быть", — но почему-то сделал вид, что ничего не заметил.

Началась подготовка к свадьбе, всё королевство пришло в движение. Слово, каким можно было бы наиболее полно охарактеризовать чувства подданных, узнавших имя избранницы Элгора, было НЕДОУМЕНИЕ.

Для Хейлики готовили апартаменты, к счастью не те, которые когда-то принадлежали Элиссабель Хейлика ходила по своим будущим комнатам, словно зомби, соглашаясь со всеми предложениями мастеров. К ней приносили ткани, украшения, ей было безразлично всё: расцветки, фасоны, аксессуары. Радовалась одному — ей не придется надевать украшения Элиссабель. Все украшения были совершенно новыми.

Свадьба была пышной и торжественной, Хейлика выдержала все. Она была спокойной, только в лице ни кровинки, и глаза смотрят куда-то вдаль, а в них пустота. Но это было заметно, только с расстояния в один шаг, всем остальным подданным, Хейлика показалась величественной, сдержанной, как и подобало быть настоящей королеве. Хорошо, что никто не мог увидеть, что творилось в ее душе. Насколько униженной и несчастной она себя еще никогда не чувствовала. Осуждающие, непонимающие взгляды мерещились ей повсюду. Она не смела даже взглянуть в глаза Эледии, сама мысль, что она заняла место, когда-то принадлежащее её дочери — приводила Хейлику в ужас. Но что сделано, то сделано. Пути назад, действительно, не было.

Свадебная церемония и бал закончились только глубокой ночью. Дамы помогли снять роскошный наряд и распутать волосы от замысловатой причёски. Оставшись одна, Хейлика неподвижным взглядом упёрлась в дверь, разделяющую её спальню со спальней мужа, ожидая, что будет дальше. Вообще-то их спальни разделяла не только дверь, но ещё и шесть комнат, так что преграда была весьма пространственной. Ничего не случилось. Дверь так и оставалась закрытой. Устав на неё смотреть, подпёрла ручку креслом и сладко уснула. Никто не пытался покуситься на её честь, выламывая двери, ни в эту ночь, ни во все последующие.

И началась новая жизнь. Нудная и скучная, уныло-утомительная, именно такая, какой она себе её и представляла. Утром несколько дам помогали ей одеться и привести в порядок волосы. Платья приходилось менять два-три раза в день, настроение от этой бессмысленной процедуры, от такой глупой траты времени было ужасным.

Ещё ужаснее были еженедельные сборы дам, на которых обсуждались "животрепещущие" вопросы — о новых кустарниках и цветах, высаженных в оранжерее, о подготовке очередного праздника и о многом другом, столь же насущном. Бывало, что Хейлике хотелось взвыть от тоски, но она стискивала зубы, и маска внимательной заинтересованности не покидала её лицо.

Прогулки пешие, конные — отряд дам, отряд охраны. Казалось, целый полк выехал на прогулку.

Но самым страшным для неё, оказалось другое. Хейлика постоянно ощущала присутствие первой жены Элгора, Элиссабель. Что бы она ни делала, она знала — дамы, прислуживающие ей, хорошо помнят свою первую госпожу, сравнивают их, и каждое такое сравнение — не в пользу Хейлики. Это злило, расстраивало, но изменить что либо, было невозможно.

Очень разочаровали менестрели. В балладе, посвящённой Хейлике, немного говорилось о её красоте, ни слова — об изяществе и утончённости, но много-много — о её смелости и храбрости, мужественности и доблести, так много, что казалось — в балладе поётся о рыцаре. Впрочем, она с детства мечтала стать Великим воином, много лет назад такие слова её бы только восхитили. Тогда, но не сейчас.

А ещё в балладе не говорилось ни слова о любви Элгора к ней. Она помнила балладу об Элгоре и Элиссабель, она тогда ещё плакала, слушая о такой невероятной любви двоих. В балладе о ней с Элгором таких слов не было. Красочно рассказывалось, как она попала в плен, как он спас её и вылечил от ран, и всё. Что это? Подданные чувствуют отношение Правителя к новой жене или не хотят предавать память о первой?

Мысль, что Элгор помнит и любит Элиссабель, скорбит о ней, страшно угнетала девушку. Несколько раз Хейлика замечала, что Элгор как-то странно на неё смотрит, словно чего-то не понимает или чего-то ждёт. Она грустно усмехалась про себя — наверное, он, наконец, осознал, какую страшную, непоправимую ошибку совершил.

С мужем она здоровалась при встречах, как с чужим человеком, то есть приседала в неглубоком реверансе, не говоря ни слова. Бывали дни, когда она его не встречала ни разу.

Элларий сразу после свадьбы уехал в свой гарнизон, с Талларом она не общалась, чувствуя себя виноватой за этот брак. Кроме сестер ей не с кем было даже поговорить, только им она в отчаянии жаловалась на свою такую беспросветную жизнь.

— Мне так плохо, так неуютно, — тихо говорила она. — На меня все постоянно смотрят и уверяю вас, эти взгляды полны издевки и злобы. Каждый мой промах, каждый мой неверный жест доставляет этим придворным стервам столько радости. Вот ведь гадины. — Хейлика ничуть не преувеличивала, скорее преуменьшала и ту злую радость, и те насмешливые взгляды, что постоянно сопровождали ее. Хейлика чувствовала себя страшно неуверенно, эту ее неуверенность эту ее боязнь придворных чувствовали безошибочно. Слабая пугливая королева — унылое и жалкое зрелище. Наглость дам росла, вместе с презрением к королеве, и очень скоро Хейлика услышала слова, направленные ей в спину:

— Она думала, что умение работать языком и широко раздвигать ноги, сделает ее королевой, — От этих слов у Хейлики запылали щеки и уши. — А я чувствую себя униженной, прислуживая ей, — добавила вторая дама. — Невыносимо стыдно за такую королеву, особенно, если учесть, чье место она заняла, — горько сказала третья собеседница. — У Хейлики подкашивались ноги она с трудом смогла спокойно подняться по лестнице и дойти до своих покоев. Она не могла даже плакать, так ей было плохо. Самое странное заключалось в том, что она не обижалась на дам, поскольку ощущала тоже самое, что и они. Стыд за то, что Аргерине рядом с Элгором такая королева. Она ни словечка не сказала сестрам, но с этого дня она стала ненавидеть Элиссабель. Ненавидеть за то, что та была настолько прекрасной и безупречной, и что ей никогда не стать такой как она, как бы Хейлика не старалась.

— Ну как мне жить? — горевала Хейлика, изливая душу сестрам. — Элиссабель то, Элиссабель сё. С каким достоинством она держалась, как прекрасно танцевала, как приятно с ней было разговаривать, какой у нее был голос, какие изысканные манеры. Эта проклятая Элиссабель все на свете делала лучше! — в отчаянии кричала Хейлика. — И что мне теперь делать? — Сестры горячо сочувствовали Хейлики, но что они могли сделать?

— Знаешь, — неожиданно сказала Элис. — Есть кое-что, в чем ты лучше, чем Элиссабель.

— Как ты можешь это утверждать? — невесело усмехнулась Хейлика. — И что же это такое? — тем не менее с интересом спросила она.

— Элиссабель никогда в жизни не держала оружия, — торжественно объяснила Элис. — В бою или на арене ты дашь ей сто, нет, тысячу очков вперед и все равно ты победишь! — глаза Хейлики загорелись.

— И правда! — с восторгом сказала она. — Элиссабель никогда не держала в руках меч и, разумеется, не могла с ним обращаться. — Она на секунду задумалась: — А почему мы перестали тренироваться? — вдруг спросила она.

— Так ты же сама сказала, что по королевскому этикету ты не можешь ходить в мужском костюме...

— К оркам этот этикет! — весело закричала она. — С завтрашнего дня возобновляем занятия.

На другой день Хейлика переоделась в свой любимый костюм с короткой юбочкой, равнодушно выслушала замечания своей первой статс-дамы, и не отвечая на упреки отправилась в зал на тренировку. С этого дня арена стала ее отдушиной, только здесь она смеялась, веселилась, становясь ненадолго сама собою. И никто, даже сёстры, не догадывались, что, часто делая какой-нибудь особенно красивый пируэт или выпад, она повторяла про себя: "А ты так не умеешь, и так не умеешь, и так, я лучше тебя в сто раз, нет, в тысячу!" Потому что она чудовищно, страшно, не признаваясь самой себе, ревновала Элгора к его первой жене. Она даже не заметила, когда стала его ревновать. Если бы кто-то ей об этом сказал, она бы страшно удивилась и категорически это отрицала, объясняя тем, что ревность невозможна без любви, а Элгора она не любила. Но тем не менее ревность цвела в ее душе пышным цветом, и эта ревность заставила Хейлику совершать очень некрасивые поступки. Например, она потихоньку выведала об Элиссабель всё, что можно было узнать — какие ей нравились цветы, в каких местах парка та гуляла, и какая беседка была любимой. А потом осторожно, планомерно всё это уничтожила.

Клумбы с цветами были выкорчеваны и засажены другими растениями. Беседки перенесены в другие места, ландшафт любимых уголков Элиссабель был изменён до неузнаваемости. Временами она стыдилась своей такой злобной мелочности, но ничего не могла с собой поделать. Ревность была сильнее её.

Часть 4

Элис

Глава 1

Однажды они застали на арене младшего сына Элгора Таллара. Он только снял защитное снаряжение и спрятал в ножны меч, как услышал радостный голос, королевы Хейлики (так ее теперь называли подданные)

-Какая удача, что мы вас тут застали! Нам как раз необходимо отработать один элемент атаки втроем, лучшего соперника не найти.

-Я не буду драться с девушками, — с достоинством возразил Таллар, но тут к его ногам упал меч в защитном чехле, а девушки, не говоря больше ни слова, бросились а атаку.

Таллар хорошо помнил, что Хейлика с сестрами сделали с сэром Финдейлом в Голдерине, они с отцом ещё смеялись над ним, услышав этот рассказ, поэтому мгновенно подхватил меч и еле успел отбить атаку, потом еще одну и еще. Он крутился, как бешенный, и хотя девушки были отличными воинами, ему они не могли нанести ни одной царапины. Сестры атаковали самыми разными способами, но все было напрасно, терпение Хейлики лопнуло, и она скомандовала:

-Элис, заходи со спины, и по моей команде бросишься ему под ноги, Эмбер ударишь его головой в живот, а я буду нападать по центру. — Услышав такие приготовления, Таллар дико оглянулся и увидел в трех метрах над головою канат. Какая сила его подбросила вверх — неизвестно, только он уцепился за канат, и, раскачавшись перелетел на балкон второго яруса зрительских мест.

-Это нечестно!— закричала Хейлика, а за ней и сестры.

-Честно!— свесившись с балкона, передразнил их Таллар и ушел, довольно улыбаясь.

Вечером Элис подошла к Хейлике.

-Хейлика, когда на арене мы атаковали Таллара он подставил мне под удар, незащищенную руку, я испугалась, но остановить удар уже не могла, думала, что отрубила ему кисть, но ничего не случилось. Почему?

-А я откуда знаю? Спроси у него сама, я думаю, он ответит, он к нам всегда хорошо относился, не то что его старший брат.

Несколько дней Элис не решалась подойти к мужчине, но желание узнать, как он удержал удар, пересилило, и вот однажды, когда Таллар шел по коридору, она вышла ему навстречу и робко спросила:

-Во время того последнего боя на арене, вы под удар подставили руку, я думала, что отрублю вам кисть, но этого не произошло. Вы не скажите, как вы отбили мой удар? — Таллар засмеялся:

— Все очень просто, рука у меня защищена от кисти до локтя пластиной из эрония, такой браслет не то что обычным, даже мечем, изготовленным нашими мастерами перебить невозможно. Я ношу его всегда, но под рукавом рубахи он совсем незаметен, такой он легкий и тонкий. — Таллар завернул рукав, и Элис увидела щиток, очень красивый, плотно облегающий руку от локтя до кисти. Успокоенная она убежала, но с этого дня она стала думать и мечтать о Талларе днем и ночью. Она не пыталась приблизиться к нему, как-то обратить на себя его внимание, нет, она просто издалека любовалась им, считая его самым прекрасным на свете.

Хейлика конечно знала о чувствах сестры, горячо сочувствовала, но помочь не могла, казалось Таллар совсем не замечал Элис, а учитывая его положение в обществе, она с грустью посоветовала сестре выбросить его из головы, как можно быстрее — Таллар не для нее. Но Элис ничего не могла с собой поделать, она еще ни разу в жизни не испытывала подобного, а учитывая её характер, существовала вероятность, что эта любовь станет не только первой, но и единственной в ее жизни. Элис была однолюбкой.

Скоро, о ее чувстве к Таллару знали в королевстве все. Да и как могло быть иначе? Разве от внимательных дам, следящих за каждым шагом не только Хейлики, но и ее сестер что-нибудь можно скрыть? Разумеется, знал и Таллар. Хейлика очень боялась, что он посмеется над Элис или обидит ее пренебрежением, ведь о взаимности не могло быть и речи, но она ошибалась.

...Таллар был очень одинок. Очень одинок. Отец — суровый воин, никогда открыто не проявляющий любви к сыновьям, и даже наоборот, относящийся к ним ещё суровее, чем к посторонним. Мама благоговела перед мужем, внушая сыновьям уважение и даже боязнь. Разница между братьями в возрасте была очень велика. Так что всё детство Таллар провёл в кругу воспитателей и наставников. Например, своего отца он впервые увидел, когда ему исполнилось двадцать пять лет. Он долго помнил эту первую встречу.

Таллар возвращался с небольшим отрядом домой, его не было в замке почти полгода. Он с наставником и немногочисленной охраной жил в горах, отрабатывая навыки подъёма по отвесным скалам. Уже недалеко от замка их догнал другой отряд, этот отряд вёл его отец. Элгор посмотрел на сына: внимательно, оценивающе, этот взгляд не располагал к проявлению сыновних чувств, никаких объятий или поцелуев.

Приветствие — ответное приветствие, сопровождающееся кивком головы, вот и всё, в чём выразилось первое знакомство отца с младшим сыном. Таллару было не по себе, он столько лет мечтал об этой встрече, так надеялся, что отец похвалит его, обратит внимание на его достижения. Таллар был первым среди сверстников и в учёбе, и в мастерстве стрельбы из лука, лучшим в фехтовальном зале, и в кулачных боях. Отец принял всё это, как само собой разумеющееся. Было обидно и больно, и не было ни одного существа, кому бы он мог рассказать об этом. Мама любое решение, любой поступок отца принимала, как должное, даже его отношение к сыновьям.