Когда мы отъезжали от станции, все платформы были завалены большими тюками и узлами, на которых сидели женщины и старики. Детей мы постарались распределить по вагонам, иначе они просто могли замерзнуть. Самых маленьких посадили в пульманы, а тех, кто постарше, впустили в теплушки.

Хотя у нас в вагоне и так было тесновато, и всего пара мест оставалась свободной, но десяток человек мы у себя разместили. Так как самый свободный угол оставался у моего штаба, то естественным образом стайка ребятишек притиснулась ко мне. Они расселись по нарам, и тихонько стали оглядываться по сторонам.

Для начала мы разогрели на печурке все самое вкусное, что у нас нашлось из консервов, и предложили деткам. Отказы мы не принимали, впрочем, их и не последовало. Когда дети наелись так, что сидели как хомячки с надутыми щеками, не в силах больше проглотить ни кусочка, я задумался, чем бы их еще развлечь. Сказок, которые мне приходилось читать племянникам, я знаю много, но не все из них можно рассказывать в этом времени. Если взять, к примеру, историю про Изумрудный город, то как бы потом хуже не стало. Детишки же могут пересказать кому-нибудь историю про людей с нерусскими именами из американского Канзаса, и бдительные органы затаскают их по допросам. Может, тогда про Колобка или репку? Но они уже вышли из этого возраста. Хотя, пожалуй, с репки можно начать.

— Вы в школе учились? — Утвердительный кивок, говорить они не могли. — Тогда вы знаете, что слово состоит из слогов, верно? Подумайте что получиться, если мы возьмем сказку про репку, но из каждого слова будем произносить только первый слог. Вместо "посадил дед репку" говорим "по де ре". Понятно? Итак, по де ре. Вы ре бо пре бо. Тя де ре, тя по тя, тя по тя, а вы не мо.

Детишки окончательно оттаяли, проглотил все что у них было припрятано за щеками, и стали хором повторять — Тя по тя, тя по тя, а вы не мо.

Эта шутка им понравилась, и они стали требовать еще что-нибудь сократить по такой же системе. Но я уже вспомнил рассказы моей мамы о том, что у нее в детстве любимой книжкой была "Сказки дядюшки Римуса". Значит, эту книжку советская цензура разрешила, и истории про кролика можно рассказывать детям, не опасаясь последствий. И вот, сделав необходимое вступление о том, что это сказку рассказывал негр Римус, я начал повествование о хитром и храбром Кролике, находившим выход из любых безвыходных ситуаций.

Когда последний из слушателей заснул, сжимая в руке рисунок зайчика, сделанный мной на блокнотном листочке, я задумался, почему так получилось, что своих детей у меня еще нет. Вроде бы я никогда не был против того, чтобы завести семью, да и детей в общем-то люблю, но что-то не складывалось. Наверно дело в том, что у меня слишком высокие требования к будущей избраннице. Мне всегда хотелось, чтобы она разделяла все мои увлечения: лазила по горам, фехтовала, любила историю и фантастику, фильмы с гоблински переводом и, конечно, разбиралась в компьютерах. Ах да, и еще не курила.

Таким сверхразборчивым можно быть в двадцать лет, ну в тридцать. Однако в моем возрасте уже пора понять, что если я свой идеал до сих пор не нашел, то значит, неправильно сформулировал граничные условия для его поиска.

В эту ночь я твердо пообещал себе, что если встречу умную, добрую и честную девушку, с которой мы будем испытывать взаимную симпатию, то обязательно на ней женюсь. Пускай далеко не во всем наши интересы будут совпадать. У мужчин есть свои увлечения, а у женщин свои, и ничего страшного в этом нет. Пусть девушка любит смотреть сериалы, сидеть в "Однокласниках" и читать журналы мод, это наверно неотъемлемое свойство женской природы. Впрочем, сейчас этих напастей, кажется, еще нет, что не может не радовать.

Приняв решение и достигнув полной гармонии с самим собой, я достал свои медали и с довольной улыбкой принялся их начищать, чтобы если что, предстать перед будущей избраннице во всей красе. Спеша поделиться своей радостью, я тихонько растолкал Авдеева, и шепотом рассказал ему анекдот про нас ним.

— Приходим мы с тобой к комбату, и просим дать нам отпуск, чтобы устроить свадьбу. Ты говоришь, что тебе нужен один день, а я прошу себе два дня.

— А почему тебе два?

— Вот и комбат спрашивает, почему два дня. А я ему отвечаю: "Так у него невеста уже есть, а мне ее еще надо найти".

— Ну, ну, — позевывая и потягиваясь пробормотал Паша. — Значит, любовное состояние бывает заразным. Ладно, давай свои медали сюда, я же как-никак твой ординарец, а ты отдыхай.

Несмотря на забитые дороги, мчали нас сравнительно быстро, и еще до полуночи мы прибыли в Бологое. Дальше отсюда было два основных направления. Налево, в сторону Ленинграда, и направо, к Москве. Так как никаких достоверных сведений о нашем маршруте не имелось даже у комбата, то все принялись обсуждать, куда теперь повернет эшелон, но ни к какому выводу, естественно, не пришли.

Прежде чем остановиться, мы долго плутали по запасным разъездам. На станции было много путей, на которых стояли десятки эшелонов, но после сложного маневрирования по какой-то хитроумной схеме, мы остановились в тупичке за оборотным депо. Здесь нам пришлось расстаться с маленькими пассажирами, которым на прощанье напихали в руки кучу съедобных подарков.

Несмотря на темноту, было ясно, что движение здесь очень интенсивное. В Бологое пересекались основные магистрали, и она была крупной узловой станцией. То, что творилось на железной дороге, напоминало мне центр города в час пик. Эшелоны двигались через станцию непрерывной чередой. За четыре часа, пока наш поезд здесь стоял, мы насчитали пятьдесят составов, идущих к Ленинграду. Со всех сторон неслись перестуки колес и лязг буферов, а их, в свою очередь, заглушали гудки паровозов и команды диспетчера, который умудрялся без компьютера управлять этим сложным хозяйством. Впрочем, комбат мимоходом заметил, что по сравнению с августом на железной дороге успели навести строгий порядок.

По словам Иванова, здесь есть огромная роскошная столовая, в которой могут накормить сразу целый батальон, но нас туда не повели. По утрам немцы обычно устраивали налет на станцию и, несмотря довольно мощное ПВО, им иногда удавалась сбросить бомбы на цель. Поэтому большую часть составов старались отправить затемно.

Дальше нам опять повезло. Везли нас быстро и под бомбежку мы ни разу не попали. Когда рассвело, стало ясно, что мы направляемся не к Ленинграду, а прямо на запад, в сторону Старой Руссы. На первой же остановке я вызвал политрука, который обязан был следить за новостями, и он разъяснил нам текущую ситуацию на фронте:

Наши войска еще три дня назад смогли быстро окружить Старую Руссу и, не захватывая город, продвинуться дальше. Судя по названиям освобожденных населенных пунктов, армия, номер которой мы так и не знаем, вела наступление сразу по трем направлениям: Первое направление на запад, в стороны Сольцы. Второе на север, в обход Ильменя. И третье, скорее всего основное, на юг, чтобы отрезать большой Демянский выступ. Вполне возможно, что наша родная дивизия тоже примет участие в предстоящем окружении немцев и нанесет удар с юга. Тогда мы можем с ней встретиться где-нибудь у Холма.

Как оказалось, в Старой Руссе все еще шли бои, поэтому нас довезли только до поселка Парфино, километрах в пятнадцать от города. Здесь дежурный по составу отдал последнюю команду:

— Срочная полная выгрузка. Всем собраться справа по ходу эшелона.

Как только мы закончили с выгрузкой имущества, в наши освободившиеся вагоны начали сажать изможденных людей, выглядевших так, словно побывали в концлагере.

Оказалось, что это действительно так. Для ремонта дорог, заготовки дров и прочих повинностей, фашисты периодически сгоняли население в так называемые трудовые лагеря, являвшиеся настоящей каторгой. Там от тяжелой работы, ужасной кормежки и постоянных избиений люди быстро умирали. На замену погибшим немцы постоянно мобилизовали новых рабов из тех сел, жители которых не ушли в леса. Те двести человек, которые сейчас грузились в эшелон, были узниками в лагерях Большое Орехово и Алексино. После освобождения большая часть из них разошлась по домам, а те, кому идти было некуда, согласились на эвакуацию. После увиденного все бойцы еще сильнее рвались в бой, но как вскоре оказалось, нас ожидало совсем другое предназначение.

Сначала мы нанесли приятный визит в питательный пункт, где изголодавшихся солдат ждал чудесный обед из двух горячих блюд. Затем батальон погрузили в машины и отправили к конечной точке путешествия. Там комбат оставил нас обживаться, а сам помчался на доклад к генералу Масленникову, принявшему, как оказалось, недавно командование 39-й армией, к которой мы теперь относились.

Вернувшись, Иванов собрал в штабе ротных на совещание и вкратце обрисовал ситуацию. Наступление нашей новой армии ведется сразу по нескольким направлениям, и подвижных резервов, а именно так можно назвать лыжников, уже практически не осталось. Направив сюда наш лыжбат, командование потребовало, чтобы его оставили в резерве и использовали лишь в случае прорывов нашей обороны и для отражения вражеских десантов.

Сказав это, комбат как-то подозрительно покосился на меня, и я без труда прочел его мысли:

— Ну да, станет командующий Фронтом просто так интересоваться судьбой какого-то батальона. Ясно, что во всем виноват этот весьма странный субъект, постоянно сопровождаемый толпой гэбэшников.

Но оказалось, что на этом новости не закончились. Хотя нам и отвели роль заградотряда, но командарм считал наше подразделение самым лучшим из всех, что у него имелись, и попросил Иванова выделить ему роту-другую. Остановившись на этих словах, комбат с гордостью нас оглядел. Имея под командованием целую армию, Масленников тем не менее считал нас значительным подспорьем. Есть от чего загордиться.

Впрочем, если отбросить эмоции и рассуждать логично, то так оно и было. Зимой нет ничего ценнее подготовленных лыжников, а сколько их в армии? Наверно, штук пять лыжбатов, от силы десять, и большинство из них наверняка необстрелянные. А о нас генерал еще со времен взятия Торопца очень высокого мнения.

Как и следовало ожидать, мою роту трогать не стали, а на фронт отправили вторую и третью. Одна из них направилась на запад, а другая к Ильменю. Вместе с ними ушла часть санитаров и хозяйственников. Своего начальника штаба, которому, как он считал, не хватает боевого опыта, Сергей также отправил воевать.

Хотя Иванов не подавал вида, но было ясно, что ему не по себе. Мало того, что до фронта он так и не добрался, так еще и большую часть батальона отобрали. Но это был для него еще не последний удар. Буквально на следующий день его опять вызвали штаб армии, и оттуда Сергей вернулся мрачнее тучи. Он собрал оставшихся командиров, мрачно оглядел наши весьма поредевшие ряды, и выложил все, что узнал:

— По плану операции от армии требовалось только немного продвинуться на юг и там закрепиться, но похоже Масленников слишком увлекся наступлением, проходящим как по маслу, извините за каламбур. Генерал решил проявить инициативу и продолжить натиск, чтобы окружить Демянскую группировку противника. В результате, несколько его частей зашли слишком далеко, и немцы смогли отрезать их от основных сил. Самое плохое то, что подвижных резервов уже не осталось — все брошено в наступление, которое велось сразу по трем направлениям. К счастью, командующий соседней одиннадцатой армии вошел в наше положение и одолжил десяток танков. Теперь нужно посадить на них двадцать саперов и восемьдесят автоматчиков, желательно опытных и хорошо подготовленных. Естественно, с этой просьбой, заметь, не приказом, а именно просьбой, Масленников опять обратились ко мне. Разумеется, я согласился выделить два взвода из твоей роты. Сам-то ты как, с ними пойдешь, или останешься?

Вопрос был чисто риторическим. Если роту вынужденно делят на две части, то командиру желательно остаться с большей из них. А на мое участие в боевых действия, формально, никакого запрета не было.

Комбат в ответ кивнул, не сомневаясь в моем решении:

— Приказ я подписал, так что начинай тренировать личный состав к совместным действиям с танковыми экипажами. Потом пусть все хорошенько выспятся, выступать придется ночью. Да, еще учти, что главным в вашем тандеме назначен командир танкистов. Наверху решили, что так будет правильнее.

Ясно, что правильнее, зря что ли я настойчиво давал рекомендацию, чтобы пехота придавалась танкистам, а не наоборот. Поэтому вполне естественно, что танковый десант подчиняется танковому командиру.

Видя, что я не собираюсь расстраиваться, комбат выдал еще одну шпильку:

— А знаешь, кто у них командир? Тот самый Яковлев, который раньше под твоим началом ходил. А теперь он тобой покомандует.

— Наш киногерой вернулся? — обрадовано ахнул я.— Это очень даже неплохо, лейтенант парень толковый.

Яковлева я нашел в лесочке, где как мне сказали, разместилась танковая рота. Когда я спросил, где ротный, мне показали на закиданный ветками и укрытый масксетью танк, из-под которого торчали чьи-то ноги. Вторая машина угадывалась в полусотне метров отсюда, а остальных вообще не было видно. Ну что же, первое впечатление благоприятное.

Выбравшись из-под танка, Яковлев немножко оторопел, увидев меня здесь, а потом восторженно захлопал меня по плечам.

— Тезка, ты здесь! Значит твоя рота поедет с нами? Здорово, не думал, что мне так повезет.

В новенькой форме, в черных перчатках с большими крагами, Яковлев выглядел молодцевато, хоть сейчас на первую полосу газет. А когда я узнал, что он уже получил старлея, то наступила моя очередь хлопать его по плечам и радостно кричать.

Но времени на поздравления и ностальгические воспоминания у нас не было, поэтому танкист сразу достал карту и показал маршрут движения:

— Прорвавшись через линию фронта, мы должны будем не дожидаясь подхода своих частей двигаться дальше, повернув прямо на юг. Пройти нам необходимо больше тридцати километров, но это по прямой. А если считать изгибы дороги, то получится все сорок. Сейчас окруженные части оттесняют к болоту Ястребец в районе села Глухая Горушка. Но пока мы туда дойдем, они уже могут оказаться в другом месте. Теперь давай спланируем, что мы должны сегодня успеть. Тебе надо вместе со мной тщательно изучить маршрут и район действий, а десантники распределятся по танкам и выучат основные команды. Это "к машинам", "по местам", ну и прочие. Времени на боевое слаживание и долгие тренировки у нас нет, так что командование правильно сделало, выделив для десанта опытных бойцов. Пока твои хлопцы подтянутся, давай осмотрим нашу технику, а то мне не терпится похвастаться.

Все тридцатьчетверки были новенькими, выпущенными на Сталинградском тракторном и, согласно правилам маскировки, покрашены в белый цвет. Я обошел вокруг ближайшей машины, осматривая ее как лошадь на ярмарке, и восхищенно цокая языком.

Как и следовало ожидать, броня на машине была усилена. Еще до войны правительство принято постановление о том, чтобы экранировать все выпущенные тридцатьчетверки. В нашей истории его так и не выполнили, но здесь, благодаря работе заводчан и под влиянием моих настойчивых рекомендаций, все новые танки оснащались дополнительными листами брони.