Полночь Xxi века

Небольшой парк, через который шла дорога от стоянки, был пустым — желающих гулять так рано и в такую погоду не нашлось — и Тимофей, не думая, как выглядит со стороны, промчался по нему бегом. На выходе из парка невольно споткнулся: территория была распланирована так, чтобы из-за плотно засаженных деревьев и открытой площади сразу за парком здание университета всегда появлялось перед студентом неожиданно, при этом впечатляя размерами и фундаментальностью. Тимофею всегда нравилась знаменитая сталинская высотка, стремительно уносившиеся ввысь бетон и стекло. Сегодня парня наоборот охватила злоба. Получив информацию, необходимую для поиска места будущего Ковчега, Юля попутно сделала для Тимофея, его отца и для Александра Бирюкова аналитическую записку, отражающую деятельность корпорации "Хикари" в их мире. Заодно почти со стопроцентной точностью предугадала очередные шаги в рамках реализации туристического проекта. Взлетела деловая репутация Конного-старшего как непревзойдённого бизнесмена, сумевшего не потерять, а наоборот заработать немало денег на внезапном для всех Азиатском фондовом кризисе... Тимофей же "Хикари" просто возненавидел. Заодно неожиданно для себя стал очень неприязненно относиться к "Новому ренессансу России-без-коммунистов", хотя до этого, как владелец тысяч крепостных и наследник одного из членов "Клуба ста", постсоветское мироустройство считал наилучшим в мире. За время совместной поездки-инспекции Юля, ударившись в воспоминания, рассказала много и из истории своей ветки, и как жили в космическом будущем. Том будущем, которое, по мнению Тимофея, отобрала у них "Хикари" — он так и не поверил, что ядерная война разразилась/разразится из-за собственного внутреннего конфликта, а не была ещё в восьмидесятых запрограммирована корпорацией ради создания тупика-курорта. И сейчас, глядя на высотку, Тимофей в очередной раз пообещал себе: он сумеет отобрать у наглых пришельцев то светлое будущее, которое они украли, подменив рабским суррогатом.

Перед крыльцом величественно замерли два гранитных льва, подражая какому-то европейскому университету, на правом висела потерянная шапка, отчего казалось, будто чья-то развесёлая рука украсила каменную голову шутовским колпаком. Войдя в центральный вестибюль главного корпуса, Тимофей сразу оказался в людском водовороте. Все торопились раздеться и не опоздать на занятия, куда-то суматошно спешили. У гардеробных зеркал прихорашивались студентки. Громко вопя: "Па-а-а-берегись!" тащили в концертный зал какую-то декорацию для назначенных через неделю КВНовских соревнований команд факультетов. Уже получая номерок в гардеробе, взглядом Тимофей наткнулся на Пашу Лебедева, стоявшего у одной из колонн: явно ждал именно его и заметив, призывно замахал рукой. Общаться с ним не хотелось совсем, да и возникали вопросы. Например, откуда Паша знал, что Тимофей сегодня будет на занятиях, если он прилетел поздно ночью? Прав был отец, когда потребовал прочитать отчёт службы безопасности о провальной бизнес-деятельности Лебедева-старшего и подозрениях насчёт Лебедева-младшего. И спасибо Юле, которая умела подсказать, где копать, и каким способом в нарушение всех правил Паша, скорее всего, попробует добыть информацию через сокурсников.

Паша, сообразив, что приятель не идёт к нему, двинулся навстречу сам, при этом выбрал маршрут, чтобы Тимофей никак не смог проскользнуть мимо него от гардероба к лифтам. Тимофей на это, недолго думая, свернул в сторону лестниц. Такого манёвра Паша не ожидал — лекция была на одном из верхних этажей, вдобавок доцент опоздавших не любил — и не успел перехватить цель, до того как она нырнула сквозь двустворчатые тяжёлые двери из вестибюля на лестничную клетку. Тимофей невольно передёрнул плечами и торопливым злым шагом, понемногу закипая от злости, двинулся наверх: самое логичное для Паши попробовать перехватить его второй раз опять у лифтов, поэтому садиться на втором этаже и ехать не было смысла — придётся шагать на своих двоих до самого конца.

Лестницы бурлили ещё сильнее вестибюля, вверх и вниз торопливо сновали студенты. Опаздывая на занятия некоторые спешили, молча расталкивая всех локтями. Другие по дороге обсуждали каких-то преподавателей, спорили. На очередном пролёте перед Тимофеем вынырнули два парня и не торопясь пошли наверх, перегородив лестницу. Пихаться Тимофей не хотел, да и отдышаться от быстрого подъёма тоже надо было. Так что волей-неволей пришлось вслушиваться в их разговор, уж очень громко парни обсуждали лекции и отыскивали какой-то особый смысл в словах профессора, чьё имя Тимофею было случайно знакомо: редкий зануда. Но эти два старшекурсника как настоящие аристократы мысли каким-то образом выудили из его бубнёжки великий смысл и восхищённо целый лестничный пролёт этот смысл мусолили. Затем непонятно с чего перешли на обсуждение скорого времени, когда они уйдут отсюда с дипломом в кармане. Поступят на службу, обязательно получат хорошие места, которые принесут им деньги, а уж с деньгами плохо устроиться невозможно. Наконец парни свернули с лестницы на свой этаж, а Тимофей с некоторой грустью посмотрел им вслед: вот ведь повезло кому-то, его не грызёт кого-то червь сомнения. Как у этих парней всё просто — главная цель жизни любой ценой заработать не меньше денег, чем у богатых сокурсников, и ты будешь счастлив... И как ни глупо это звучало именно в устах Тимофея — но ему бы сейчас их проблемы.

Добравшись до нужного этажа, Тимофей стал весь потный и злой, ноги налились свинцом. Когда же в холле возле лифта никого не оказалось, Тимофей обругал себя дураком: мог бы и сам сообразить, что можно не тащиться по лестнице до конца — а зайти в лифт на втором этаже и выйти на одном из предпоследних. Паша наоборот сообразил, вот и не рискнул ждать. "Ладно, пусть думает, что это я не из-за него, а прогуляться решил", — Тимофей попробовал найти хоть что-то хорошее в своей глупости, и быстрым шагом двинулся к нужной двери. Аудитория сегодня была вытянутая и многоярусная, но все хорошие места предсказуемо были уже заняты: или садиться на верхний ярус, откуда ничего не видно и не слышно, или на первый прямо перед кафедрой преподавателя. Секунда раздумий и быстрый взгляд — Паша Лебедев призывно махал рукой занять место рядом — определили: Тимофей, завидев в коридоре преподавателя, торопливо уселся на первом ряду.

Молодой доцент был только вчера из аспирантуры, появился на кафедре совсем недавно и случайно вместо неожиданно уволившегося преподавателя. Из-за этого он одновременно стеснялся студентов, которые были ненамного его младше, и старался показать всем свою важность и солидность. Едва доцент вошёл, то сразу встал за кафедру и начал что-то читать. Кончик его тонкого носа тихонько шевелился, шевелились губы, слова, как горошек, сыпались изо рта, издавая какой-то звук при своём падении. Маленькие слоновьи глаза иногда поднимались и смотрели в сонные лица студентов, и тогда контраст чёрных глаз и бледного лица был ещё резче. И вроде бы звонко, красиво говорил преподаватель, рассказывал о Петре Великом, пусть ничего, по-видимому, интересного не сообщал, но девушки на первом ряду с таким интересом его слушали, переглядывались между собой и улыбались, что становилось завидно. Тимофея от ровного, широкого потока слов наоборот разморило, он сидел с туманной головой и изо всех сил пытался не уснуть: скандал получился бы знатный.

До конца пары Тимофей высидел еле-еле, сразу, как появилась возможность — встал и вышел в коридор размяться, с удивлением попутно отметив, что вокруг преподавателя столпился небольшой кружок студентов, все что-то обсуждают. То ли и в самом деле Тимофей оказался несправедлив, и читал лектор неплохо, то ли тема интересная, то ли он что-то пропустил, а по предмету грядёт какая-то проверка, и наиболее ответственные решили получше подготовиться заранее.

Именно в коридоре Тимофея и поймал Паша Лебедев.

— Я, знаешь, — начал он, садясь на подоконник и принимая тот шутовской тон, за который Тимофей его у раньше недолюбливал, — уже было подумал, что ты меня избегаешь.

Злость на Пашу, которая накатила после материалов корпоративной Службы безопасности, слегка поостыла, нарываться на скандал не хотелось. Особенно сейчас, когда усталость от дороги и выматывающего ночного совещания навалилась вдвойне. Поэтому Тимофей начал как можно миролюбивее:

— Избегаю. Я вообще всех избегаю после ночного перелёта на пол страны, а тебя — особенно. Покоя хочу, и чтобы меня никто не трогал.

Паша рассмеялся:

— A fichtre a blic или, переводя речь франков на нормальный язык, черт возьми! Я ничего не понимаю и потому смеюсь над собой. Parfait, mon cher, то есть прекрасно, дорогой мой. Не торопись обижаться, а лучше выслушай меня. Заодно не поведаешь ли, в чём причина столь глубокой и не имеющей веских причин меланхолии?

Такая неожиданная напористость Тимофея смутила.

— Так что тебе?

— Мой друг, прими себе за правило: когда тебя спрашивают, то не для того, чтобы получить в ответ глупый вопрос, — это провинциальная и даже мещанская манера.

— Пашенька, не находишь ли ты, что ты как будто немного борзеешь? — спросил Тимофей, сдвинув брови. — И перестань, пожалуйста, сыпать своими любимыми французскими словечками.

— Ты думаешь? — переспросил Паша, делано вздохнул, явно играя на публику — разговор привлёк тех сокурсников, кто тоже был в коридоре, и умолк.

— Надеюсь, тебя не очень обидело моё замечание? — демонстрируя вежливость, проговорил Тимофей.

— Не будем больше говорить об этом, — чуть рассеянно ответил Паша. — Если бы меня обидели твои слова, я должен бы по нашим правилам сейчас же расстаться с тобой, и завтра утром, мой друг Timothée, просил бы тебя сделать ему честь указать кого-нибудь из твоих друзей, с которыми я мог бы условиться относительно остального. Затем, в назначенный час, мы сошлись бы в условленном месте нашего замечательного университетского парка, в чёрных, наглухо застёгнутых сюртуках, протянули бы друг другу руки, как будто между нами ничего не произошло, и пока наши друзья доставали бы шпаги, мы говорили бы с тобой о погоде, о последних скачках, о нашей непревзойдённой и несравненной Adèle... — последовал вежливый полупоклон в сторону стоявшей у самой двери первой красавице их группы.

— Короче, — Тимофей понемногу начал терять терпение. — Что ты от меня хочешь?

— Я? Хочу? Ты ошибаешься, мой друг Timothée, я наоборот — всего лишь намерен пригласить тебя к себе на отдых, развеять грусть. Отец как раз привёз из поместья новых служанок, — и шепнул так, чтобы слышал один Тимофей: — Есть пара молоденьких совсем девочек, а ещё есть одна просто шикарная: девственница, и при этом мягкая и податливая, как масло. Хотел подарить её первую ночь тебе.

Тимофей, не скрывая отвращения, поморщился:

— Спасибо, не надо. И вообще на будущее — с этим ты меня к себе больше не зови, — и невольно сглотнул: воспоминания о том, что творил с подневольными девушками начальник под Тюменью, встали комом в горле. А ведь до этого мужик работал на как раз Лебедевых...

Паша всё понял по своему, широко улыбнулся и похлопал приятеля по плечу, не обращая внимания, что тому неприятно:

— Наслышан, наслышан, что у тебя появилась зазноба. Грустишь, пока её нет рядом? — Паша стоял в этот момент чуть боком и не заметил, как взгляд Тимофея на миг полыхнул злым огнём: про Юлю узнать Лебедев-младший мог исключительно через шпионаж, ибо в Москве на людях они вдвоём не показывались, да и летом почти сразу уехали в инспекцию по стране. — Так всё равно поехали, развеешься. Знаешь, что гласит народная мудрость? Хороший левак укрепляет брак...

И осёкся. Тимофей толкнул теперь уже однозначно бывшего приятеля в угол, пользуясь тем, что выше и крупнее фигурой, посмотрел на Пашу сверху вниз и брезгливо, нарочито громко ответил:

— За предложение насчёт сходить налево и такое чудесное обоснование семейной измены зубы тебе пересчитать бы, да, боюсь, потом тебе на лечение денег не хватит. Хорошая девочка, податливая, покувыркаться? А заодно вытянуть из меня каких-нибудь интересных подробностей насчёт бизнеса отца, может, компроматик на меня состряпать. У твоего бати с бизнесом сложности? Это твои и только твои проблемы, и не надо их решать за мой счёт, — и негромко исключительно для них двоих добавил: — Только вякни насчёт дуэли. Тогда при секундантах продолжу уже с именами. Кого приглашал на свои оргии и что там из друзей вытянул, — в Пашиных глазах на мгновение мелькнул испуг, и Тимофей понял — Юля в своих предположениях оказалась права на все сто. А старшее поколение зря не поверило, что Лебедевы грань допустимого перешагнули давным-давно.

Коридор накрыла гробовая тишина. Дуэли были запрещены, но формально, ни для кого не было секретом, что парни спускают пар в укромных уголках университетской территории на кулаках или шпагах. Паша вообще был заядлым бретером, вызывал на поединок и за меньшее. А тут ему в открытую бросили оскорбление, что он готов нарушить одно из основных правил студенческого братства — в бизнес родителей сокурсников не вмешивать и своих не подставлять. Но Паша промолчал... Когда все вернулись в аудиторию, вокруг Лебедева образовалось пустое пространство. Тимофею оставалось гадать, то ли в его слова насчёт шпионажа всё-таки поверили, то ли повлияли слова, что у Пашиного отца намечаются серьёзные финансовые проблемы. А ещё спину Тимофею самым настоящим образом жёг взгляд Адель, до того пристально красавица смотрела. Оставалось надеяться, что не информация про Юлю этому причиной: Адель имела виды на Тимофея как на потенциального и перспективного жениха, с первого года учёбы упорно, хотя и осторожно двигалась к этой цели. И теперь вдруг оказалось, что её обошли... Потерявших от неё голову поклонников у Адель было немало, так что попортить Тимофею нервы, не подставившись при этом сама, Адель могла легко.

К счастью, следующую пару вёл профессор, умевший заставлять работать студентов не только за страх, но и за совесть. Несмотря на сухую зубрёжку непонятных названий и формул, студенты дружно посещали все его занятия и с бою, назубок, выговаривали трудные названия. Лентяев же профессор не любил — угадает, мягко пожурит и срежет на экзамене: мировой авторитет и европейская знаменитость, старик мог себе позволить оценивать исключительно знания студентов без оглядки на кошелёк. Тимофей до того увлёкся, что забыл и ссору в коридоре, и про взгляд Адель.

Третья пара была на другом этаже, так что весь поток дружно принялся торопливо собирать вещи и бежать к лифту: следующий преподаватель терпеть не мог, когда на его лекцию опаздывали хоть на минуту, и профессор это знал, поэтому никогда не задерживал. И тем неожиданней оказались его слова: "Тимофей, останьтесь, пожалуйста".

Старик дождался, пока аудитория опустеет, затем сказал:

— Я тут стал случайным свидетелем вашего разговора в коридоре. В общем... хоть и не одобряю, когда студенты пропускают мои занятия, вам эта пара месяцев вдали от университета явно пошла на пользу. Надеюсь, что не на время — а навсегда, — и ушёл, оставив за спиной растерянного Тимофея.