На одинокой дороге

Дождь в секунды перерос в ливень. Эрик моментально промок. По счастью, ночи здесь теплые. Единственно, что напрягало — стена воды затрудняла видимость. Сбиться с пути он не боялся — дорога под ногами, под струями воды сверкала всеми цветами радуги. Не проглядеть бы никого за этой стеной. Куда идти, понятно. По левой дороге. Идти по правой, значит в компании лупоглазой, зубастой твари.

Эрик не удержался и помахал рукой. В ответ почувствовал, что только что продал в бордель сестру, а теперь уходит от публичного дома и слышит ее отчаянные крики о спасении.

— У меня и сестры то нет — пожал он плечами и пошел по левой дороге. Крики преследовали его до тех пор, пока дороги не развелись настолько, что несчастная девушка не исчезла из виду. После этого он услышал только раздраженное фырканье. Странно, прежде только зубами стучала. Может тоже дождь не любит?

Дорога увела далеко от кромки леса, он шел по пустынному полю. Чувствовал себя неуютно, для любой местной твари, как на ладони и не факт, что вся здешняя фауна испытывает такой же страх перед мозаичной дорогой, что и отставшая вампирша.

Вот выскочит сейчас на него очередная напасть и что делать? Стоять и ждать — остановить ее дорога или нет?

Будем надеяться, что не выскочит.

Поле заканчивалось. Или точнее, переставало быть пустынным. Эрик, человек сугубо приземленный остановился и приоткрыл рот. Он вышел на возвышенность — уходившая вниз дорога открыла перед ним редкой красоты картину. Широкая цветочная поляна многоцветным ковром развернулась у ног. Те же цветы, что он уже видел — большие, с широкими лепестками. Ночь, дождь — лепестки закрыты. Но даже в таком состоянии Эрику показалось, что ничего более красивого он никогда в жизни не видел. Впрочем, почему "показалось"? Не видел. Яркие цвета — красные, фиолетовые, желтые, бирюзово-синие. Он представил, каково здесь должно быть днем, когда это все раскрыто и поежился. Вот уж чего никогда за собой не замечал, так это тяги к прекрасному.

Дорога шла через поле и минуту он размышлял, стоит ли туда соваться? Красиво, спору нет. Но вот прятаться среди этой красоты, среди высоких стеблей может все что угодно. А на эти самые "что угодно" остров горазд, что уже несколько раз доказал.

Думал недолго и в очередной раз позволили себе себя убедить. Во-первых, дорога показала себя неплохой защитой. Во-вторых, "а куда еще-то"? В-третьих, — на подсознательном уровне не представлял себе, что в такой красоте может таиться какая-то опасность. И опять же разумом прекрасно понимая нелепость последнего аргумента, вошел в этот цветочный лес, с недопустимым для морского волка восторгом, посматривая на окружавшее его многоцветье.

Никто на него не нападал, и он позволил себе чуть расслабиться и даже потянулся к одному из цветов, чтобы рассмотреть поближе. Жаль, что закрыты.

Дождь прекратился, так же внезапно, как и начался. Стало неожиданно тихо. Впервые за последние пару часов никаких звуков. Ни шума дождя, ни чокнутых цикад. Поэтому хруст, раздавшийся под его ногами, прозвучал как аркебузный выстрел. Эрик удивленно посмотрел себе под ноги. Широкие лепестки цветов, пусть и закрытые, смыкались над разноцветной дорогой и перекрывали доступ лунному свету. Эрику пришлось наклониться, чтобы разглядеть, что он наступил на чей-то скелет. А наклонившись, увидел, что вся земля под стеблями усыпана костями.

Он выпрямился и стал озираться. Вокруг сплошная стена мясистых стеблей и закрытые бутоны. Если кто и водится, то может быть, где угодно.

Эрик ускорил шаг. Надо бы поскорее это поле перейти. На открытой местности все же спокойнее.

Вот! Опять! Из-за зеленых стеблей на него таращился глаз. Эрик остановился, всматриваясь. Показалось, что заметил движение сбоку, повернулся — не уловил. Опять чудится?! Нервы напряжены. Надо валить отсюда.

Под ногами снова хрустнуло. Посмотрел вниз — наступил на горку костей. Человеческих. Вон и череп рядом валяется. Маленький только. Ребенка что ли?

Ногу кольнуло. Сапог проткнул. Он облокотился на ближайший стебель у дороги и стал рассматривать обувь. Стебель переходил в мясистый, пышный ярко-пурпурный бутон на лепестках которого подрагивали капли дождя. Цветок вздрогнул?! Разве это возможно? Эрик удивленно обернулся на бутон. Тот начал раскрываться.

Ночью?

Эрик вытянул шею, чтоб разглядеть получше. Бутон повернулся к нему и раскрылся. Эрик застыл.

Цветок действительно был красивый. Широкие лепестки, насыщено пурпурного цвета с лазуритовой каймой. А из центра этой красоты на него смотрел уже знакомый бело-желтый глаз с вертикальным змеиным зрачком.

Эрик по-прежнему не двигался, только растеряно моргнул. Цветок моргнул в ответ, а глаз задвигался, изучая его.

Эрик попятился. Пурпурные лепестки задрожали крупной дрожью и будто подернулись белой пылью. Потрясенный Эрик увидел, что это не пыль, а множество мелких, очень острых зубов.

... и еле успел пригнуться. Бутон сомкнулся у него над головой. Цветок попытался его цапнуть, как змея.

Эрик перекатился под стеблем, ударился о другой, вскочил и побежал по дороге. Цветы тесно росли вдоль дороги и не задевать их он не мог. Все новые и новые бутоны распускались по мере того, как Эрик бежал вперед, толкая разноцветные лепестки. Со всех сторон на него таращились бело-желтые глаза и начинали дрожать лепестки, выпускавшие зубы.

Цветы закрывались не на ночь, а только на время дождя. Сейчас они отходили от легкой дремоты, не без помощи Эрика, но пока приходили в себя, Эрик уже успевал пробежать.

Только бы не споткнуться!

Проскочил находящееся в низине поле, выскочил по дороге на холмы и остановился лишь тогда, когда последний цветок остался далеко позади. Оглянулся.

На него смотрело не меньше десятка тысяч глаз. Это уже не была долина цветов. Скорее долина глаз. Все цветы, что были внизу, смотрели на него. Моргали, щурились, бегали туда-сюда и подмигивали.

Теперь назвать поле красивым было невозможно.

А ведь таких зубастых глазастиков на острове, получается, множество. Даже на деревьях как-то растут.

Эрик вспомнил кости, устилавшие землю под цветами, и вздрогнул. Там самые разные кости были — в основном животных, но попадались и человеческие. Вот это цветочки!

По дороге он поднялся на холм. Опять открывалась низина. Только цветов в ней не было видно. В лунном свете перед ним лежал город.

Глава 11

Светает. Сырой портовый воздух насыщен запахами рыбы и черного смолянистого дыма от сосновых дров. Светло уже настолько, что можно разглядеть собственную физиономию в отражении лужи.

Только в отражении Курти заметил, что у него еще и нос разбит. Лицо окоченело и ничего, кроме мороза не чувствовалось. Кровь подсохла, но вид, конечно, убогий. Но это ерунда. Главное — кошелек!

Он забился в грязный угол между старыми сараями у одного из пирсов и одеревеневшими от холода руками вытащил заветный мешочек. Приятная тяжесть! И какой гладкий, хоть и плотный материал.

Шёлковый шнурок перетягивал кошельку горло. Курти замешкался, пытаясь замерзшими пальцами раскрыть узел. Обломанными ногтями сумел подцепить, растянуть и наконец, широко открыть. Подставил ладонь, затряс.

На руку тяжело вывалилось, что-то массивное, широкое, круглое. Кошелек сразу обмяк, скукожился. Курти продолжал трясти, уже понимая, что что-то не так, но не осознавая, что именно.

Денег в кошельке не было.

Курти растеряно смотрел на странную штуку у себя на руке, машинально покачивая пустым мешочком.

Тяжеленный диск он разглядывал две секунды, затем отшвырнул его в сторону и разодрал горловину кошелька пытаясь добраться до несуществующего содержимого.

Кошелек все же был пуст.

Курти, прежде сидевший на корточках, упал на задницу и невидяще смотрел перед собой. Ужас случившегося медленно начинал до него доходить.

Все зря! Потеря теплого жилья, нерегулярного, но все же ощутимого куска хлеба, а в перспективе и руки. А может и головы. После того, как он изуродовал Зубу пальцы, еще неизвестно, чем тот ответит. Весь этот риск был ради одного — кошелька! Деньги, которые могли бы там быть дали возможность уплыть из Еловы и начать нормальную жизнь, где-нибудь на юге. А теперь все! Неужели руку отрубят?!

— А ну убери руку!

Курти встревоженно оглянулся на крик. Дорога уходила от пирса в сторону рыбачьих кварталов. Порт и непосредственно город разделяла внушительная канава, частично заполненная грязной водой. Через нее в разных местах были перекинуты мосты. Низкие, каменные они служили пристанищем для бродяг всех мастей. Зимой вода где-то уходила, где-то замерзала. Воры, попрошайки, грабители, да всё дно, часто жили там. Немногим хуже, чем те развалюхи, что заполняли припортовые кварталы. Стены оврага — стены, мост — крыша. Холодно, так в Елове везде холодно, в трущобах те же очаги, что можно развести здесь.

Канава была нестрого поделена между городскими париями от моста к мосту. Рвано-серая масса неспешно перемещалась вдоль мерзлых земляных стен. Нищие собирали лягушек, выискивая замерзших под камнями и трухлявыми пнями. Тут же потрошили, готовили на огне. Рыбу здесь едят редко. Вода у пирсов грязная настолько, что ничего живого там не водится. За рыбой выходят далеко в море.

Сейчас один из нищих, старый, с седой бородой по пояс, тощими руками вытащил из какой-то щели в земле белесую полумороженую лягушку, к нему тут же подскочил другой, такой же старый и пытался ее выхватить. Бородатый, не вставая с колен, отставил руку с добычей в сторону и беспорядочно, но активно отмахивался тощей ручонкой.

— Убери руку, сказал!

Откуда-то выскочила мелкая собачонка. Такая же тощая, всклоченная, с безумным взглядом, она подскочила к дерущимся, выхватила болтающуюся лягушку и обогнув костер, поскакала прочь, петляя между камней и ледяных лужиц.

Оба нищих бросились за ней.

Собачонка по насыпи выскочила из оврага, сжимая в зубах лягушку, прижалась к боковине моста, попыталась проскочить выше, но заскребла лапами по земле, дальше склон был слишком крутым. Оглянулась — преследователи приближались. Собака в несколько жевательных движений сожрала лягушку и ощетинилась в сторону подбегающих нищих. Негромкое рычание собачки заглушила их ругань.

Рычание прервал прилетевший камень, размозживший собаке голову. Та взвизгнула, рухнула на землю и стала медленно скатываться по насыпи.

Нищие удивлено озирались. Камень прилетел не от них.

С насыпи спустился невысокий однорукий крепыш в лохмотьях, подобрал собаку, скатившуюся к ногам побирушек, молча прошел мимо них.

— Ты поделиться должен! Она у нас еду украла.

— Да, половина собаки наша!

Крепыш, не слушая их, шел дальше. Нищие не отставали. Один попытался схватить труп собачонки. Крепыш повернулся, положил собаку на землю, наступил на нее ногой, нагнулся и поднял с земли камень. Молча подбросил его в единственной руке, выразительно глядя на попрошаек. Те мгновенно отстали.

Однорукий поравнялся с пирсом, заметил Курти.

— Чего уставился?! Это моя жрачка!

Курти отвернулся.

Минуту сидел, глядя перед собой, запустил руки в волосы и тяжело выдохнул. Денег нет, в кошельке только странный кругляш..., кстати, где он? Металлический. Может серебро?

Он огляделся, нашел его глазами, поднял. Повертел перед собой. Не похоже, что серебро. Странный металл. Очень тяжелый.

Диск был шире его ладони. Темно-красный с черными значками в центре. По обводу тонкая линия с мелким, но тщательно выгравированном узором. Значки — это кажется буквы. Текст заполнял почти всю поверхность. Читать Курти не умел и что там написано понять не мог. Повернул кругляш другой стороной — тот же обвод с тонким рисунком, но никаких букв. Круглое поле разделено горизонтальной чертой — в верхнем птица с ключом в лапах, в нижнем непонятно — русалка, что-то ли? Или скорее русал. Мускулистый здоровяк с рыбьим хвостом и таким же ключом в руках. Герб. Тонкая работа. Что это за штуковина? Может дорогая? Хотя толку-то. Здесь ее никому не продашь. Во-первых, непонятно что это и имеет ли какую-то ценность для жителей Еловы, во-вторых, Курти сейчас ищут и ему вообще нельзя где-то показываться.

Пора что-то решать. Оставаться в городе невозможно. Найдут. И скоро. Как сказал Зуб — прятаться ему негде. Да и где в Елове можно спрятаться?!

Курти засунул кругляш обратно в кошелек, кошелек за пазуху и вышел к порту.

Вдоль многочисленных пирсов стояли корабли. После начала судоходного сезона кораблей наплывает множество, город в эти первые дни, как мальчишка, дорвавшийся до сладостей. Потом привозимые товары становятся делом достаточно привычным, первый ажиотаж падает, спрос становиться меньше и уже через пару недель некоторые пирсы и вовсе будут пустыми.

Курти подошел к ближайшему, огляделся. Корабли стояли с двух сторон, но на те, что у начала Курти не обратил внимания, ему нужны пришвартованные у самого края, готовящиеся к выходу в море.

Он пробежался по деревянному настилу вдоль баркасов, яликов, шхун, редких шлюпов и остановился у самого края пирса рядом с высокой баркентиной. Задрал голову и увидел стоявшего на корме и явно скучающего моряка. Долговязый матрос в синем сюртуке, поверх которого был накручен толстенный шарф, о чем-то размышлял. Лицо было помятое, а судя по тому, как он глубокомысленно теребил край своей приплюснутой широкополой шляпы — о вечных ценностях — бабах и выпивке.

— Эй, на корабле!

Задумчивый взгляд опустился на него снизу.

— О! Человече! Маленький, правда, но человече.

— Как раз подрасти хочу. С кем можно поговорить, чтоб вы меня с собой взяли?

— С собой?! Тебя?! А зачем?

Курти пожал плечами:

— Здесь холодно.

— Холодно ему — задумчиво продолжил матрос — а у нас ты погреться хочешь?

— Я хочу, чтоб вы меня с собой забрали.

— Сколько платишь?

— Денег нет, — опустил глаза Курти.

— А бесплатно нигде не греются, даже у вас в Елове.

— Я работать могу. Ты не смотри, что я такой худой, я жилистый. Разгружать, таскать умею. Любые работы. Помочь в трюме или на кухне. Палубу драить.

— Что, действительно, все это можешь? — неожиданно серьезно спросил помятый.

Курти подозрительно посмотрел на перешедшего на столь обстоятельный тон моряка и кивнул:

— Да.

— Хорошо, тогда можем и договориться. Ты подожди пару минут, я пойду капитана спрошу. Сам понимаешь, такие вопросы только он решает.

Моряк исчез из поля зрения, но спустя секунду, снова появился над бортом.

— И что, все это забесплатно?! Тебе и денег не надо?

Он так внимательно это спросил, что у Курти подозрения о том, что над ним смеются, стали развеиваться. Он подумал, что может и вправду денег попросить, но тут же решил, что от добра добра не ищут и помотал головой.

— Хорошо, тогда я щас. Ты это... главное не уходи.

Он вновь пропал.

Курти похлопал себя по плечам.

Помятый вернулся скоро и не один. Вместе с ним над бортом показался еще моряк, одетый в такой же синий сюртук. Руки он держал в карманах и был весь нахохлившийся, мрачный.