Комета. Два письма

Из кабинета начальника штаба, у дверей которого я обосновалась, вышел, почёсывая затылок, пожилой седой моряк, ну, не разбираюсь я в их званиях и галунах. При седой голове, на лице ярким пятном горели рыжие любовно ухоженные роскошные усищи, а форма вроде не обтягивающая, но сидит так ладно и красиво, что совершенно не понятно, как такое может быть, что всё как надо и ни одной нигде складочки. Отдельно внимание привлекает медаль на маленькой красной колодке. Он остановился, тоже разглядывая меня своими пронзительно зелёными глазами в сетке морщинок обветренного лица. Достал из кармана маленькую трубочку, кажется такие чубуками называют, повертел в пальцах, крякнул и заговорил:

— Вот, что, дочка! Пойдём, на довольствие тебя ставить буду. У тебя вещички все здесь или ещё где зайти забрать нужно?

— Всё здесь, товарищ...

— Митричем меня можешь звать, я тебе разрешаю. А если официально, то главстаршина, моё звание, а фамилия Фомин, я здесь главный баталерный. Ну, пошли... — И мы пошли, он чуть впереди.

— Поняла, Митрич! А "баталерный", это где?

— Ну, как в армии есть старшина, он за весь тыл роты отвечает, так на флоте есть баталерные, а я в отряде по этому вопросу.

— А главстаршина — это большое звание?

— Ох-ох-хонюшки... И где же вас таких чижиков красивых только находят... Это тебе тоже учить придётся, а главстаршина — это самое большое старшинское звание, выше уже мичман будет. А с тобой вот чего решили, тебя к нам прислали, чтобы самим не возится. И ты у нас тут временно, пока присягу не примешь и основы не постигнешь. Сказали, что ты радистка хорошая, вот потом и отправим тебя к связистам в Кронштадт, а пока ты присягу не приняла, нужно тебе первую подготовку провести, это мне поручили... На старости лет, ох-хо-хонюшки... Вот... А в числе прочего, тебе нужно наши морские звания выучить и у кого какие нашивки на рукаве разбирать и знать в каком чине кто находится. А то ведь можешь в такую неприятность загреметь, и никто не посмотрит на твои глаза красивые, потому, что ты теперь не девушка, а сначала краснофлотец. Вот выйдешь в увольнение, домой зайдёшь, форму скинешь, вот тогда и вспоминай, что ты есть девушка и красавица! Это понятно говорю?

— Понятно, товарищ главстаршина...

— Да ты не куксись, ничего в этом такого страшного нет, это может только звучит непривычно для твоего гражданского слуха. Просто на флоте всё регламентировано и везде должен быть флотский порядок! Понимаешь?

— Понимаю. А у вас тут радисты есть?

— Вот, правильно, что напомнила. Есть у нас радисты, ведь мы здесь учим всех специалистов на подводные лодки, а на лодку ведь телефон не протащишь, верно? Поэтому, как и на остальных кораблях, связь по радио, вот и радисты у нас тут тоже есть. Они же не только радисты, а ещё и подводники. Немного, их всего четверо сейчас, и они здесь на общей подготовке, а радиоделом занимаются в командном училище, так, что смысла тебя с ними сводить никакого. У тебя в семье военные есть?

— Нет, папа на заводе Балтийском, а мама мелких тетёшкает...

— А тебя как же тогда во флот закинуло?

— Да, вот на радиокурсы пошла, а там самой лучшей оказалась, вот меня и записали...

— Эвона как бывает... Но, ничего, осмотришься, привыкнешь. Тебе не на корабле качаться, женщина на корабле к несчастью, а мы — моряки все жуть суеверные, на берегу связь держать дело тоже нужное...

Тем временем мы пришли в баталерку, где витал специфический запах смеси от хранящегося множества вещей. Самая маленькая фланелька на мне болталась как флаг на ветру, а тонкую шейку не украшал даже новенький гюйс, который у меня норовил стать не воротником, а наплечником. Затягивая толстый флотский ремень, чуть ногти не переломала, а вместо бескозырки мне выдали берет. В общем, в тельняшке которая мне была как платье по длине, а вырез горловины можно было смело называть декольте, если бы у меня ещё там были большие завлекательные округлости. С юбкой Митрич обещал завтра порешать, а пока велел надевать брюки, в которых я утонула, как и во всех остальных предметах туалета. В результате моё переодевание завершилось не начавшись. Немного подумав, робу Митрич мне решил не выдавать. Из того, что мне выдавалось без планов по перешиванию, оказались только берет со звёздочкой, пара самых маленьких гюйсов, это воротник у них так называют, ремень после утягивания по талии и всё.

Бельё и прочее мне предстояло ехать получать на каком-то другом складе, куда может мне будет выделена машина, если попутно поедет Митрич, а скорее всего поеду сама. Огромные белую и синюю фланельки мне предстояло перешить по своим параметрам. Вместо шинели и пары юбок были выданы отрезы шикарного чёрного сукна, тонкого и толстого с прикладом подкладки и тонкое шёлковое белое кашне. Ещё в мешочек было насыпано множество пуговиц золотистых с якорьками и просто чёрных с дырками, каких-то шнурков. С ботинками едва скандал не вышел. Самые маленькие оказались сорокового размера и при этом каждый спорил с нерушимостью и монументальностью Исаакия, никак не меньше. То есть я в них выглядела как клоун, и ноги в них болтались даже если бы я надела трое толстых шерстяных носков. Наверно для того, чтобы при взгляде на меня у любого вспыхивала жалость пополам с брезгливостью, мне непременно следовало вставить свои ножки в эти обувные чудовища. К этому слезу на щеке и полуспущенный рваный чулок, и готовая картинка юродивой сиротки с паперти. Я попыталась объяснить, что если уж они так хотят, то с юбкой нужно носить сапожки, сшитые по ноге, но никак не такие жуткие башмачищи. На что Митрич резонно заметил, что сапоги носят в армии, а на флоте сапоги не носят. В итоге осмотрел мои полуботиночки без каблучка и махнул рукой. Отдельно были выданы положенные полотенца, мыло, щётки и прочее в количестве немаленькой такой кучи. Потом сгрёб получившиеся кучи в пару наволочек и повёл меня к месту моей временной дислокации. От этих терминов, мне почему-то представился чулан с малюсеньким окошечком под высоким потолком и злой жирной крысой в углу, я уже ничего хорошего от флота не ждала. На самом деле это оказалась светлая комната с двумя кроватями и даже с возможностью пользоваться санузлом медсанчасти с душем. После дня изматывающего сидения в штабе и какой-то изнуряющей процедуры выдачи мне обмундирования, я едва заставила себя раздеться и отключилась, едва упав на кровать...

Утро встретило, какой незнакомой шебуршнёй за дверью, от этих непривычных звуков я проснулась. Осмотрелась и осознала себя, вернее, место, где нахожусь, и как я здесь оказалась. Судя по звукам, в мире уже давно жизнь бурлит, так, что разлёживаться нет смысла, всё равно поднимут. По краю сознания скользнула мысль, что в этой суете время летит, уже третий день войны и весь накрученный мной заранее ужас как-то до сих пор не нашёл реализации. Вообще, уже несколько раз слышала какие-то далёкие бабахающие звуки, но такие какие-то несерьёзные... Я была как-то наивно уверена, что едва война начнётся, все чуть ли не строем начнут по улицам ходить и даже бегать. А вместо этого ожидавшегося пафоса, я вчера с азартом ругалась с Митричем из-за ботинок. Интересно, это потому, что я и он такие неправильные и чёрствые или просто тупые? Из рассказанного Соседом, я никак не могла привязать к реальности, что уже третий день там, на границе наши бойцы гибнут, с голыми руками бросаются под танки и сходят с ума от бомбёжек и миномётных обстрелов, никак не в состоянии привязать увиденное к "малой кровью и на чужой территории". И хоть здесь за толстым кирпичным забором учебного отряда спокойно доносились звуки из другой гражданской жизни, но обещанный сегодня Митричем выход в город подсознательно меня пугал. Хотя, я теперь зверёк военный, потому моё дело телячье, как говорила бабушка: "обоссался и стой!...". Ну, ладно, хватит тянуть, всё равно вставать нужно. Распустила нераспущенные перед сном косы, голова благодарно "задышала", но я даже без зеркала знаю, что у меня на голове сейчас копна, а успеть расчесаться до туалета — это из числа глупых сказок. На всякий случай накинула платье не подвязываясь пояском, которым схватила в хвост волосы, и всунув голые ноги в безразмерные жутики — "ни шагу назад", которые величественно назвали тапочками, я двинулась к санузлу...

Ну, и не такая уж я страшная, чтобы делать такие круглые глаза и ронять какие-то железки на кафельный пол, ну, не расчесалась, и что с того? А после ночи в туалет вы сами часто расчёсанными и накрашенными ходите? Мама вон, хитрая, она сразу платок сверху на свою послесонную шевелюру повязывает, и не придерёшься, а мы дома всегда нечесаные с утра ходим, вы ещё Верочку с утра не видели, вот уж где взрыв на макаронной фабрике...

В общем, выпала я из комнатушки прямо в коридор медсанчасти, где как раз колготился свежестриженный оттопыренноухий молодняк, которому производился общий медицинский осмотр. Выплыла я вся в мыслях своих, из глубины не выныривая, в платье расхристанном и с копной нечесаной на голове в местных штиблетах-шлёпках на босу ногу. Наверно со стороны это выглядело впечатляюще, если какой-то бедняга поднос опрокинул. На грохот выглянула морячка в халате и белом колпачке, мгновенно оценив сюжет, цыкнула командирским рыком-писком, что все синие робы вытянулись в струнку вдоль стены, а мне:

— Быстро, куда там тебе надо и скрылась у себя! Ясно?!

Я даже ответить не успела, как она уже исчезла за дверью, вот умеет же, даже завидки берут. Шмыгнула до туалета, там немного пальцами прибрала свой хвост и поспешила обратно, истошно шлёпая на все окрестности спадающими с ног шлёпками. Уселась на кровать и первым делом решила расчесаться. Едва начала, как дверь после короткого стука распахнулась и вошла упомянутая командирша.

— Привет! Давай знакомиться! Нам сказали, что ты тут спишь, а будить тебя или нет, никто не знал, вот и не стали, спи, пока есть такая возможность. Меня Алёна зовут, я санинструктор здешний...

— Мета. А сколько сейчас времени?

— Так уже скоро шесть будет. Подъём уже больше часа назад был...

— Как больше часа? Это во сколько же здесь встают?

— Ха-ха-ха... Подруга! Ты ещё не поняла, что во флот попала... Здесь всё по-другому! Подъём в четыре тридцать, а отбой в двадцать два тридцать. Зато после обеда адмиральский час, все спят, кто может днём спать. Ничего, привыкнешь. Я тоже первое время обалдевшая ходила. А ты к нам в медслужбу?

— Нет, наверно. Я — радист.

— А-а-а... Жалко! Я уж порадоваться успела, что будет помощь. Но, ничего! Всё равно хорошо, что нас больше становится!

— Кого нас?

— Ну, ты не проснулась что ли? Нас — это женщин! Покажем им здесь равноправие полов!

— Так, они вроде нас на корабли не пускают, вроде, к несчастью, если женщина на борту...

— Да, слушай ты их больше! Морячки, запомни, такие балаболы! Ни одному слову не верь! А на корабль, да какая дурочка сама пойдёт?

— Но ведь флот это корабли и есть...

— Флот, это везде, где в морской форме ходят! И здесь на Васильевском острове такой-же флот, как на самом рассамом линкоре! Да! А чего ты в гражданке болтаешься? Ещё хорошо, что ты на подъём флага в платье не вылезла! У начальника тогда бы точно родимчик случился. Он нас то едва терпит и на подъём флага у нас только начальница ходит и то кривится, а она, между прочим, у нас военврач второго ранга, это можно считать, как капитан второго ранга и они почти в одном звании*. Вот! — В пулемётный разговор Алёнки вставить хоть слово было невозможно. Есть такой тип болтушки-хохотушки, крепенькая, сбитая такая, с ямочками на круглых щёчках и выбившимися из кос кудряшками по обеим сторонам широкого личика. По сравнению с ней, а я видела, что под халатом у неё тёмно-синяя фланелька, подпоясанная ремнём, ниже видимо юбка, её полностью скрывал халат, а на плечах явно не новый, но наглаженный гюйс-воротник. Не, знаю, как у неё с тельняшкой, халат завязан сзади, а спереди сплошной под горло.

— Мне Митрич вчера выдавал, но там что шить надо, а что просто подгонять... Сказал, сегодня будет решать. А мне же не голой ходить, вот я в своём платье и хожу...

— Митрич — мужчина правильный! Раз сказал, значит сделает. А ты вообще, как здесь очутилась? Ваши связисты все при штабах сидят...

— Так, меня из военкомата сюда отправили... Они и сами не знают, что со мной делать... Вот, Митричу вчера меня спихнули, а он сказал, что сначала меня как любого краснофлотца нужно обмундировать. А как обмундировывать, если я в самом маленьком размере два раза завернуться могу...

— Да-а-а... Дохлая ты совсем. Городская наверно.

— Так, ленинградка...

— То-то смотрю, что соплёй тебя перешибить... Ладно! Побежала я, а то начальница опять ругать будет! Иди к баталерке, туда Митрич обязательно сам придёт..

Немного даже заряженная такой словесной трескотнёй, я привела себя в порядок и вдруг осознав сильный голод и то, что я не дома и на кухню за горбушкой не заскочишь, потопала к баталерке. Смурной с утра Митрич, свежевыбритый и благоухающий тройным одеколоном, что-то бурча, писал, неудобно пристроив новенький зелёный планшет на коленке. Почему он не освободил предназначенный для письма стол, на котором навалены какие-то свёртки и мучился явно неудобной позой и приспособлениями, так и осталось для меня загадкой.

— А, явилась, спящая красавица... — Судя по ворчливой интонации, вопрос был явно провокационный.

— Товарищ главстаршина! Краснофлотец Луговых по вашему приказанию явилась! — Как мне показалось, я очень правильно и лихо откозыряла и даже заняла строевую стойку, как нам показывали на уроках физвоспитания.

— К пустой голове... Хотя... У вас и в шапке там... Где ходишь то? Время уже почти обед...

— Как обед? Товарищ главстаршина.

— Только встала что ли?

— Нет, успела себя в порядок привести.

— Вот я и говорю, спящая красавица... Ну, ладно! Собирайся, скоро пойдём, заодно и с твоей формой порешаем...

— А что собирать?

— Давай прикинем. Ткань, всю бери, приклад, это где подкладка и пуговки, я тебе в тряпице давал. Ещё бери фланельки обе и тельняшки, их ушивать нужно. У тебя только тот мешок, с которым пришла?

— Да, в него наверно не влезет всё...

— Точно не влезет. Сейчас погляжу, может чего придумаю. Ты иди пока положи, что к тебе влезет, а остальное сюда неси, а я пока пошукаю тебе торбу какую-нибудь...

По возвращении, мне выдали здоровенный мешок с лямками, куда влезло всё, в том числе и моя набитая котомка. Потом я сидела и ждала, когда Митрич закончит какие-то свои приготовления. Пока он куда-то ходил я думала о том, что какая-то у меня очень неправильная и голодная служба выходит. Надо эту тенденцию перебарывать, чтобы системой не стало. Словом, вышли мы с двумя матросами только часа через два...

*— Здесь санинстуктор немного путает, военврач 2 ранга — равен майору, а кап-два подполковнику.

Глава 08. 25-е июня. Сапоги.

На улицах не было ничего необычного. Из рассказов Соседа я с таким ужасом ждала приближающейся войны, но вот уже вторник, третий день войны, но ничего не изменилось. Нет, на углу двадцать второй линии у репродуктора собралась не толпа, так, группа человек в двадцать и слушали передачу, что-то между собой обсуждая. Около пожарной части из красного кирпича у газетных тумб о чём-то спорили два старичка, похоже по прочитанному, так как указывали на какие-то части в наклеенных газетах. На каланче стоял пожарный с биноклем и были вывешены какие-то знаки на фалах мачты, а внизу трое пожарных копошились с мотором красной пожарной водовозки.