Хорошо, хоть подробности прислал. Не сражения — тут он знал меньше Немайн — обстановки. Хотя наверняка описал ее более бедственным, а саксов более грозными, чем на самом деле. Что плохо — гленцы сочувствовали своим и рвались на помощь. Стоять против этой силы было глупо. Оставалось — возглавить.
— Значит, война и поход?
— Война и поход!
Орут, кажется, единогласно. Можно понять. Странно другое — они, вроде, рады. Да, давно Дивед не воевал... Опаску же перед саксами — никак не страх, но вбитое горечью поражений уважение к варварам, как военной силе — сняло присутствие богини войны. Да, великая и ужасная! Вот только враг — совсем не дуболомы. А гленцы... Гленцы смотрят в рот и ждут истины. Скажи им, что у богини в одном широком рукаве припасена маленькая бутылочка вина, а в другом — кубок, решат, что так и надо. Верно, надо. Теперь уже видно, что надо...
— Хорошо. Договор помните? Так вот. Раз мне доведется вести вас в бой, слушайте. И если кто скажет, что не слышал, живо станет короче на голову, будь он простой воин, вождь или рыцарь. Первое и главное — полная власть главнокомандующему. То есть — мне. Как скажу — делайте. Спрашивать: "Зачем?" — можно. Пока приказ не отдан. После — исполнять. Не успели спросить до — зададите вопрос после того, как выполните. Ясно? Второе. Я жду от кланов не только бойцов, но и запасов. Или денег на их приобретение, хотя лучше — самих запасов. Воины, знаете ли, денег не едят. Война может продлиться больше установленного срока в шесть недель. Дальше. Крепость нужно отстроить. По договору. Она реку защищает. Так что в поход пойдут не все. Для дальнего похода я прошу от кланов сто двадцать копейщиков. Девяносто лучников. Всех — снабженных наилучшим образом. И отряд ирландских пращ. Две сотни человек для службы снабжения. Всех — с лошадьми. Что еще? Ах, да — я завтра выезжаю в Кер-Мирддин. Договариваться о совместных действиях. Как раз дромон наверх пойдет... За меня — командовать остающимся ополчением и поддерживать правду и порядок в республике будет человек, уже показавший себя достойным. Ему же продолжать строительство, пока я буду в походе. Сэр Эгиль, подойди!
Викинг стоял тут же, рядом с трибуной. Подходить не надо — скорее уж, повернуться. И смотреть, как льется красная струйка в чашу. Красная, как волосы богини. Кровь лозы, кровь христианского Бога, кровь власти.
— Я, Немайн Шайло верх Дэффид, сейчас назначаю моего рыцаря сэра Эгиля Создателя Машин, комесом Южного Берега и Города. В свидетели чего беру всех свободных воинов Республики Глентуи. Принимаешь ли ты это назначение?
Викинг ухмыльнулся.
— Я бы лучше подрался с саксами, — заявил он во всеуслышание, — но драться и знать, что кто-то запортит мою да твою работу... Этак можно и мечом себе по ноге попасть! Принимаю, Хранительница.
Осушил кубок — одним глотком. Недоумевающе оглянулся. Бутылка исчезла в широком рукаве, будто и не было. Студенческий навык Клирика служил новой хозяйке честно.
— Маловато? — спросил Харальд. — Ох, боюсь, нашего конунга прозовут: "Неметона, Прижимистая на Золото и Вовсе Скупая на Выпивку".
— После похода доберете, — утешила норманнов Немайн. — Пивные дни никто не отменял...
Многие улыбнулись. Хранительница выговаривала рыцарям, как хозяйка домашним. Это было забавно и правильно разом. Дружина — семья, а у справной хозяйки не забалуешь. Улыбалась и Немайн. Хотя и чувствовала, что до утра ей — глаз не сомкнуть. А отсыпаться на дромоне...
Больше шести часов проспать так и не вышло. Явилась Нарин. Мол, маленького пора кормить. Ну и как ей было сердиться? Разве, когда проглоту ненасытному опять не хватило ее молока, и пришлось добавлять кормилицыного. Отгоняя дурную ревность, Немайн и проснулась окончательно. Зато сын заснул. Словно знал, что матери пора и делами заняться. Вот подрастет — и понятливость эту как рукой снимет...
Сперва — грамоту выписывала. Ленный договор на владение куском речного берега. Когда Немайн весело спросила Эгиля, что он предпочтет принять в оплату новых трудов — сокращение срока службы или звонкое золото, викинг вдруг отчаянно махнул рукой и попросил землю.
— Хмм, — сказала тогда Немайн, — а тут проблемы. Ты что, сам пахать будешь? Рабов у нас нет. Им, понимаешь, оружия не дашь.
— Дашь, — парировал норманн, — еще как! Только рабами они от этого быть перестают.
И был прав. Вручение оружия — самая простая из церемоний освобождения раба.
— Тогда как?
— Я думал, — сообщил Эгиль. — Работников можно ведь и нанять. Но — я привык возиться не с землей и скотом, а с деревом. Да и земли пахотные не твои, а кланов. И пастбища. Но вот кусок речного берега я бы взял. И лес. Под сведение. Я вот на дромон смотрю: хлипкая посудина, но ходкая. А как достигнуто, уже понял.
— Ты смотри, — предупредила сида. — Земля — не моя и не твоя. А республики. Возьмешь — будешь должен служить, пока не вернешь.
— Знаю, — Эгиль пожал плечами, — как на континенте. Я тебя понимаю — если раздать земли навсегда, кто служить потом будет? Но сыну я смогу завещать и землю, и службу?
Здравствуй, феодализм... А что делать? Мешок с золотом уже на четверть обещан за расписки, а впереди война. И что-то говорит, что придется за средствами на военные траты лезть в собственную мошну. А общество вернет отнюдь не все.
— Сыну, дочери, неведомой зверушке, — подтвердила сида, — если та будет в состоянии исполнять обязанности, соответствующие твоему званию. Или выставлять корабль первого ранга с экипажем. Я в дороге набросаю договор. Вернусь — посмотришь...
Вот и готово. Немайн помахала листом, чтоб высохли чернила. Свернула в трубочку и спрятала в тубус для документов. Как чертеж. Собственно, это и был чертеж — а точнее, лист пояснительной записки. Озорство озорством, но отучать своих людей от бессмысленных украшательств и приучать к точности — стоило. Мода — штука заразная, и если все увидят, в каком стиле сида оформляет документы — для Камбрии и Ирландии этот стиль очень быстро превратится в стандарт. Хотя бы потому, что красив и удобен.
Свернула плед, на правую руку привычно пристроила сына. Вышла на палубу. Скорей, спустилась — поскольку для отдыха и дел воспользовалась любезно предоставленной капитаном каютой. Хозяин каюты стоял тут же, на кормовой площадке. Переход до Керр-Мирддина, даже против течения, занимал немного времени, а дромон для этой реки был все-таки большим кораблем. Потому отсыпался капитан, пристав к берегу. Зато особенности русла изучил едва ли не лучше местных жителей. Тем большие корабли по устью Туи гонять не приходилось. Завидев сиду, немедленно подошел, спросил, как великолепная переносит путешествие. Услыхав, что все в порядке, сообщил:
— Задерживаемся. Течение усилилось. Видимо, в верховьях прошли сильные дожди, даже вода немного поднялась. Ветер тоже южный, нам точно с носа. Так что идем на веслах. Река!
Тут капитану нашлось более насущное занятие, чем беседа со знатной пассажиркой.
Впрочем, сида в одиночестве не осталась. Не спал и Михаил Сикамб. Купец немного волновался от полученных известий. Война — это не игра по маленькой, это разорение или богатство. Он уже вступил в игру — и тут ему подсунули еще одну доску!
Михаилу явно хотелось немного успокоиться. И сверить сложившуюся в голове картину с видением ситуации более осведомленной особой.
— Река, — буркнул он, тихонько, косясь на сверток в руках Немайн, — да не совсем. Те же дельфины заплывают, а они в реки ни-ни...
— Знаю, — так же тихонько, шепотком, откликнулась сида. — Видела плавники. Даже мысль была — поплавать с ними, поиграть. Увы, времени так и не удалось выкроить. Но заметь — по стремнине вода пресная. На глаз заметно. Так что — это устье. Широкое устье, понемногу переходящее в залив. Потому и дельфинов сейчас не видно! Пресной воды нагнало, ушли. Не любят, да... Знаешь, что это значит?
— И что? — Михаилу, и правда, стало интересно. Та, которая сумела удивить баллистиариев, а главное, его товарища, занятого в первую голову отнюдь не торговлей, могла рассказать новенькое и тому, кто кормится дальней морской торговлей всю жизнь. Тем более, местные жители как-то связывали ушастую августу с реками.
— Туи когда-то была много полноводнее. Скорее всего, когда таял ледник.
— Но Камбрийские горы нигде не покрыты льдом. По крайней мере, все так говорят. И никогда не были. Не Альпы все-таки.
— Это сейчас. А тридцать тысяч лет назад...
— Постой! — римлянин опешил. — Но разве мир не был сотворен пять тысяч лет назад? И мы не живем в шестой эпохе?
— Он мог быть сотворен и пять тысяч лет назад, и вчера, — сида немного нервно хихикнула, — и ты не заметил бы разницы, Творец-то всемогущ. Почему бы ему не создать долину возрастом в тридцать тысяч лет? Трехсотлетний лес? Купца, которому за сорок?
— Мне не нравится эта мысль. И на ересь похоже, и вообще... — Михаил замялся, подыскивая слова. — Это ведь почти умереть: узнать вдруг, что всей твоей жизни и не было никогда!
— А вот со мной очень похожее произошло, — Немайн, взгрустнувшая было, приободрилась. — Однажды я просто появилась. Взрослая, умная. А до меня был другой человек. Который исчез, как не было. Желал бы ты такой судьбы этой долине?
— Нет... — откровения базилиссы Сикамба не удивили. Был у восточных римлян обычай — после долгой комы или летаргии считать очнувшегося другим человеком. Помимо прочего, каждая такая малая, одолимая, смерть укрепляла веру в окончательное воскресение. После нее "обмиравшего" полагалось крестить заново — имя менять. Родственных же связей, рукоположения, пострига малая смерть не отменяла. И коронации тоже. Так что оставалось вставить на место очередной кусочек головоломки. Заодно и прикинуть, что за этот кусочек дадут резидент Григория и епископ. Которому эта подробность, пожалуй, даже более интересна. Августа же продолжала расписывать странности своей реки:
— Тогда она старше тридцати тысяч лет. И около восьми тысяч лет назад там, на вершинах, таял ледник, и Туи, полноводная, как нынешний Дунай, несла песок, ил и глину, лепила из них себе ложе. Со временем вершины оголились, и теперь реку питает только дождь...
Сикамб вздрогнул. Дунай августа помянула обыденно, не как дальнее заморское чудо, а как реку неподалеку. Знакомую. Виденную. И это тоже было весьма и весьма ценной информацией. Особенно после камнемета. Камнемет, по свидетельству греческого священника — аварский. А где сидят авары? На Дунае. Еще одна монетка в копилку!
Разговор утих. Река подошла к очередному повороту. Сида принялась разглядывать берег. Она помнила поход, в котором присмотрела место для города — но тогда на долины и холмы любовался все-таки Клирик. Когда спускалась по реке — преспокойно проспала половину дороги. Вниз-то по течению путешествие быстрее. Вторую половину пришлось просидеть над вышивкой! Черные кресты на белые поменять... Зато теперь время поглазеть на свои земли нашлось. И верно, холмистые! С реки они смотрелись особенно живописно. Вот на пути кручи, которые приходится обходить под самым обрывом, вот суровый лес поднимается выше мачт. Деревья приветственно помахивают кончиками голых ветвей, изредка роняя последние, словно отложенные для такого вот торжественного случая, листья. Дуб, бук, ближе к воде — ольха да ива. Но поворот пройден, впереди расстилается долина, посреди которой торопится донести взбухшие свинцовые воды до старшей сестры-Туи речушка поменьше. Вдали встают холмы повыше — или уже горы? — с вечнозелеными от сосновых шапок вершинами. По пологим склонам — буро и коротко. Трава выедена или скошена. Скот загнан в стойла. Дома — небольшие, жмутся друг к другу кучками. Здесь не селятся длинным домом, как те же норвежцы, одним на огромную патриархальную семью, и не строят круглых домов-коммуналок, как ирландцы или некоторые горные кланы. Семейная пара без собственного дома — это, по валлийским понятиям, даже не нищета, а просто непристойность какая-то. Если человеку клан не строит дом, значит, он или не нуждается в отдельном жилье, или изгнан... Но ничто не мешает родичам селиться рядом! Даже крутые склоны, из-за которых выходит, что дома стоят не столько стена к стене, сколько фундамент к крыше. Земля порождает национальный характер. Не случайно в любой стране завоеватель из века в век или превращался в новое издание все того же народа, перенимая привычки побежденных — пусть они и полегли до единого, либо погибал. Либо — менял ландшафт. Так что, разглядывая страну, сида заново знакомилась с характером народа.
Высокие холмы раздвигают горизонт, камбриец привык видеть больше, чем равнинный житель. Даже и горец. Камбрийские горы пологие, открывают больше, чем прячут. Но и ограничивают, отсекая незримое далеко. Оттого, может быть, у этого народа так развито чувство малой родины. И нет ни малейшей склонности мыслить широкими категориями. Не то, чтобы возвышенных материй тут не понимали — но до сердца лучше дойдут понятия размером в такую вот долину.
Не свобода — а свободы, личные права. Свои и знакомых людей. Не Родина без конца и края, крестьяне в Гренаде и сапоги в персидском заливе — а те самые три березы, которые нельзя отдать врагу. Или, если угодно, сырье для заводика, который скрипит крыльями ветряков неподалеку. С которого кормится половина города. И, кстати, не абстрактный Творец, а святой, построивший первую церковь в округе. А то и фэйри из-под ближайшего холма. Добрые соседи, да. С которыми можно просто, по житейски поговорить — и договориться. Даже с самыми злыми.
Немайн хмыкнула. Получалась, что самый главный ресурс для пропаганды в Камбрии — это она. Неприятно — но деться от этого некуда. А вот использовать с пользой вполне реально.
Прежде любой интриги, прежде любой войны — семья. Впрочем, под сводами "Головы Грифона" в полной мере положение понимал только Дэффид. И то по-своему, днюя и ночуя в Сенате да гоняя молодых ополченцев. И был прав. Глэдис вполне способна управиться с прочим. Не впервой. И все равно ей было страшно. Дочурки-то настоящей войны не видали. Кроме одной. Увы, встреча с Майни привнесла лишнее успокоение: домашних забот полно, у Туллы живот уже здорово округлился, ушастая своего младенчика привезла. Вот это девочкам интересно, а с войной сида пусть разбирается, ее епархия! Если надо помочь — конечно-конечно, сразу-сразу! Со всем удовольствием. Лишь Тулла поглаживает живот с таким видом, будто сделала сиде мелкую гадость. На стены не пойдет, а вот за племянником присмотрит с удовольствием. Заодно и опыт наберет для своего ребенка. И Эйлет дуется за то, что ее отец замуж выдавать вознамерился, да срочно. В общем — молодые и глупые.
Впрочем, опора нашлась. Немайн. Что оказалось чуточку неожиданно. Все-таки сида настолько вжилась в роль младшей... Да и легендарная проказливость после болезни да трудов никуда не подевалась. И в росте сида не прибавила. Хотя формы стали взрослее. "Кормит" — объяснила Эйра, пока Майни блаженствовала в объятиях остальных сестер. Заодно решая проблему с Эйлет.
Для дочурок-то главным оставалось обычное, девичье — женихи. При встрече Эйлет так набычилась на Майни, что Эйра, заметив, вызверилась на сестру. Наставницу защищать приготовилась. Ну и собственное будущее — в делах семейных в Камбрии старшинство считается, и замуж сестры по очереди идут. Впрочем, скоро все снова стали подруги — не разлей вода.
