Николай кивнул ему и устроился на сиденье, а его вестовой Кузяков, разместив шашку и взятую им сумку с кое-какой медициной да сменой одежды для Николая, занял место рядом с кавторангом. Убедившись в том, что пассажиры устроились с комфортом, возница задумчиво пожевал губами и несильно тряхнул вожжи — вороная лошаденка цокнула копытами по мостовой, увозя Николая к месту грядущей схватки.
Дуэль должна была состояться в укромном месте Лесного парка, неподалеку от Выборгского тракта, так что экипаж вскоре покинул городскую застройку. Почти тут же впереди зазеленели деревья, а там уже возница свернул на утоптанные парковые дорожки, и вокруг них зашумела свежая зеленая листва. Вчера погода была изумительной, солнце сияло в безоблачном зените, сегодня же сумрак уходящей ночи превратился в серое, промозглое утро. Низкие грязные облака затянули небо, солнца видно не было, а вода небольшого пруда, мимо которого проехала пролетка, выглядела совсем черной и мерзостно холодной. Это развеселило Николая: надо же, во всех романах дуэли происходят именно так — стылое небо, бессолнечное осеннее утро...
Еще только вороньего грая не хватает, успел подумать кавторанг. И тут же черная птица, сидевшая на ветке, под которой как раз проезжал экипаж, вдруг громко каркнула во все воронье горло. Уставилась на Николая умным и черным глазом. Кузяков истово перекрестился
— Оборони нас царица небесная, накаркала, скотина паскудная...
Возница бросил на Кузякова задумчивый взгляд через плечо, но не сказал ни слова. Он и сам чем-то напоминал Николаю ворона — крупный и черный, с большим крючковатым носом, он словно большая птица нахохлился на своем сидении.
Но Николай, в отличие от большинства моряков, не был суеверным, эту черту он унаследовал от отца, который часто говорил ему:
— Есть только одна плохая примета — если безлунной полночью пьяная черная кошка разобьет зеркало полным воды ведром, то это к неприятности. Все остальное — к деньгам и удаче!
Не прошло и трех минут, как экипаж выехал на поляну, где должен был состояться поединок. Кажется, все уже в сборе — потянув за серебряную цепочку, Николай извлек из кармана луковицу часов. Время было без четверти восемь, так что он не опоздал, а значит никаких претензий к нему не было и быть не могло.
Человеку свойственен страх. Тем более — перед первой в твоей жизни дуэлью. Тем более — если твой противник куда сильнее, чем ты. Страх — это естественная и нормальная реакция, но подавлять его нужно уметь, ибо бесстрашным зовут не того, кто ничего не боится, а того, кто понимает все, но тем не менее делает то, что должно.
Игла смертного ужаса уколола Николая прямо в сердце, когда он увидел фигуры секундантов на поляне, но затем эта игла истончилась и растаяла. Страх исчез, испарился, сменившись сосредоточенностью и готовностью к драке. Все чувства сейчас обострились, и, ступая на грешную землю, Николай ощущал как бурлит, заполняя его естество, предвкушение предстоящей схватки.
Кроме него с Кузяковым на поляне было еще пятеро. Конечно же здесь присутствовал друг и секундант Николая, князь Еникеев, с донельзя мрачной физиономией спешащий встретить вылезающего из экипажа кавторанга, а с князем — судовой доктор с "Баяна". Невысокого роста, маленький и кругленький, он был хирургом от Бога и Маштаков с удовольствием раскланялся с ним. Секундант графа, дородный и кряжистый офицер, изучал сейчас Николая, и во взгляде его не было и намека на какие-либо человеческие чувства. На противоположном краю поляны над тюками суетился какой-то человек — наверное, слуга штабс-ротмистра.
А вот и граф Стевен-Штейнгель собственной персоной. Этот был уже готов к бою — сбросив сюртук, он стоял в одной лишь белой рубашке с широкими рукавами, слегка выставив вперед правую ногу и уперев руки в боки. Но его живописная поза задиры и дуэлянта категорически не вязалась с бледным лицом, темными кругами под глазами, и каким-то неестественно вымученным, хотя и решительным блеском во взгляде.
"Ты смотри-ка!" — подумал про себя Николай: "А ведь графенок-то наш, похоже, провел сегодня бессонную ночь...К чему бы это, интересно знать?"
Коляска и экипаж, на котором приехали граф и секунданты, вместе с их кучерами стояли поодаль.
-Здрав будь, Николай — произнес подошедший к нему князь и, внимательно оглядев друга крякнул:
— Вижу, что выспался и готов. Молодец!
— Здравствуй, Алексей. Что тут у нас?
— Все готово. Трава сухая, нога скользить не будет, места мы разметили с Петром Васильевичем — Алексей Павлович кивнул на секунданта штабс-ротмистра.
— Противник твой, словно конь застоявшийся, только что копытом землю не роет. Уж не знаю, что его так разволновало, но он как будто малость не в себе.
— Так ему же и хуже. И что, можно начинать? — спросил Николай, попутно снимая фуражку и китель, заодно уж избавляясь от цепочки часов-луковицы — сражаться полагалось в рубашке, причем в карманах дуэлянтов ничего быть не должно.
Князь Еникеев смерил Николая еще одним долгим, испытующим взглядом.
— А пожалуй, что и можно. Готовься.
Приготовления не заняли много времени — Николай завершил разоблачение, отдав одежду Кузякову, в то время как князь с секундантом графа осмотрели их оружие. Видимо, проблем не возникло, так как сразу после осмотра секунданты вручили шашки их владельцам.
Теперь следовало занять позицию. По правилам неподвижной дуэли каждому сопернику разрешены выпады и отступления, но левая нога при этом должна оставаться неподвижной. Поэтому дуэлянты, заняв удобную им дистанцию, вбили каждый небольшой колышек и привязали к нему левую ногу — если колышек будет выдернут или бечевка лопнет, это будет означать нарушение правил и проигрыш дуэли.
— Господа! — обратился к Николаю и графу его секундант:
— К моему глубочайшему сожалению, офицерский суд чести вынес решение о поединке, поэтому я не могу предложить Вам окончить дело примирением. Позволю себе напомнить правила. По указанию секунданта "En garde", Вы принимаете удобные для Вас стойки. Затем секундант спрашивает Вас о готовности "йtes-vous prЙts?" — давать ответ не нужно, но, если Вы неготовы, Вы должны топнуть ногой или поднять оружие вертикально вверх. Если в течении двух секунд после вопроса "йtes-vous prЙts?" никто из Вас не подает такого знака, то по хлопку в ладоши Вы начинаете поединок.
— Поединок продолжается до результата, но, если секундант считает необходимым прервать бой, он дает команду "Halte!", по которой Вы обязаны прекратить поединок. Если кто-то из Вас будет ранен, то секундант прервет поединок до тех пор, пока раненный не будет освидетельствован присутствующим здесь врачом. В случае, если врач посчитает возможным продолжение поединка, секундант вновь подаст сигналы "En garde!" и "йtes-vous prЙts?", после чего по хлопку ладоней поединок возобновляется. Во всяком другом случае, когда секундант прервал поединок, он возобновляется тем же способом.
— Есть ли у Вас какие-то вопросы?
Николай отрицательно помотал головой.
— Нет.
-Нет, — процедил граф сквозь зубы.
— Что же, тогда — к делу. En garde!
Граф, небрежно салютовав Николаю, поднял клинок в классическую позицию — рука, держащая оружие, чуть согнута, лезвие параллельно земле, на уровне глаз, острие смотрит в лицо кавторангу.
"Что же, самое время всем нам немного удивиться", — подумал про себя Николай и, не глядя, протянул назад левую руку. Кузяков не дремал, и в ладонь кавторанга немедленно лег туго свернутый комок материи.
Все присутствующие на поляне с широко раскрытыми от удивления глазами наблюдали, как Николай встряхнул белый комок и как он развернулся в белую матерчатую ленту, которую кавторанг и повязал поверх брючного ремня. Но это было только начало — Николай, не вынимая собственный клинок из ножен, засунул его за матерчатый пояс. Левой рукой он придержал ножны так, чтобы шашка располагалась почти параллельно земле, при этом рукоять его оружия смотрела в грудь графу. Правая рука Николая осталась вытянутой вдоль тела, он даже не прикоснулся к эфесу.
После этого кавторанг встал в классическую фехтовальную стойку — правая нога вперед, колени слегка согнуты, спокойно глядя в глаза графу Стевен-Штейнгелю, острие клинка которого пребывало на расстоянии вытянутой руки от лица Николая, и даже меньше.
Один только князь понял, что происходит и скорчил Николаю зверскую гримасу. Остальные же смотрели на кавторанга едва ли не открывав рты.
— Halte! — воскликнул Петр Васильевич, секундант графа.
— Господин капитан второго ранга, по-моему, Вы не поняли условия поединка. По команде. "En garde!" извольте обнажить клинок и встать в позицию, как это сделал Ваш соперник!
— Спасибо, господин ротмистр, но я принял нужную мне позицию.
— Но... но как это, Вы даже не взялись за клинок!
— Так что ж с того? Ведь правила этого не запрещают?
Ротмистр, помявшись, признал, что нарушения правил дуэльного кодекса в этом нет.
— Тогда за чем же дело стало? — мило улыбнулся ему Николай.
— Но Ваша лента...
-Это пояс. Я обязан выйти на дуэль, не имея ничего в карманах, но пояса правила не регламентируют.
— Но ножны...
-Слово чести, я не собираюсь использовать их в бою. Но если граф мне не верит, то может взять свои, я не возражаю.
— Ну... это... — только и смог вымолвить ротмистр и, разведя руками, воззрился на графа Стевен-Штейнгеля. А тот и вовсе не смотрел на своего секунданта, не спуская глаз с Николая, и в его черных зрачках медленно разгорался гнев.
— En garde! — повторил Петр Васильевич
Николай снова принял ту же позу. Ротмистр подождал немного, словно надеясь на то, что капитан второго ранга одумается и вынет-таки оружие из ножен. Этого не произошло, и Петр Васильевич чуть дрогнувшим голосом подал следующую команду:
— йtes-vous prЙts?
Николай молчал. Граф секунду пристально смотрел ему в глаза, но потом не выдержал, топнул ногой и поднял шашку вверх.
— Черт Вас подери, капитан, что за балаган Вы тут устраиваете?!
Тон Николая мог бы проморозить до дна средних размеров озеро:
— Держите себя в руках, граф. Если я сделаю что-то такое, что идет в разрез с правилами дуэльного кодекса, секунданты меня поправят. А от Вас я больше не желаю слышать ни единого слова.
Бешенство вспыхнуло в глазах штабс-ротмистра... и погасло, смытое каким-то иным чувством, для которого Николай не мог подобрать названия. Граф кивнул своему секунданту и тот в третий раз повторил
— En garde!
Штабс-ротмистр вновь замер, направив острие своего клинка прямо в лицо Николаю. А кавторанг продолжал стоять как стоял, только спокойно и чуть насмешливо смотрел ему прямо в глаза.
— йtes-vous prЙts?
Николай молчал и граф тоже. Но через секунду лезвие шашку графа едва заметно дрогнуло, и штабс-ротмистр тряхнул головой:
— Да чтоб вас! — буквально выплюнул он и опустил клинок вниз.
Ротмистр чуть не подавился, а Николай ощутил страшное желание прикрыть глаза, дабы торжествующий блеск не выдал его раньше времени.
Похоже, он рассчитал правильно. Сам по себе вызов и участие на дуэли не были для графа чем-то зазорным — дело чести, и ни один блюститель светских правил никогда ни в чем его не упрекнет. Хотя обстоятельства вызова все же были несколько сомнительны, но репутация графа не претерпела никакого урона. В выборе холодного оружия, тоже претензий быть не могло — граф в своем праве оскорбленного, но...
...но все же какой-то шепоток за его спиной уже мог бы возникнуть — кто-то наверняка обратил бы внимание на то, что граф "постеснялся" выбрать пистолеты, на которых противники были бы равны и предпочел клинки, где у морского офицера против кавалергарда не было никаких шансов. Вообще говоря, это тоже ничего не значило — поболтали бы да и забыли, мало ли сплетен ходит в свете? Ха, да свет из них состоит более, чем наполовину. Но вот если бы к этому добавилось еще известие о том, что граф заколол человека, который даже не извлек оружия из ножен — вот тут последствия для его репутации уже могли возникнуть, причем весьма недвусмысленные.
Но самое главное было не в этом. В конце-концов граф действовал по закону, и секунданты это подтвердят, никто и никогда не бросит обвинения ему в глаза, ну, может будут шептаться по углам, так ведь это не доставит особых затруднений штабс-ротмистру. Плевать он хотел на чужое мнение.
Настоящая загвоздка для него в том, что одержав такую победу, граф не имел никакой надежды вновь возвысить себя в глазах госпожи Абзановой. Благосклонности дамы можно добиться, поразив ее воображение, совершив что-то неординарное, а какое будет впечатление от хладнокровного убийства?
При этом граф уверен в своем превосходстве — и правильно уверен, так что с того, если он немного подождет, опустив клинок, пока неумеха-моряк не соизволит, наконец, обнажить свой? Конечного результата это все равно не изменит.
Так, или примерно так должен был думать граф — по мнению Николая.
— йtes-vous prЙts? — повторно спросил ротмистр. Ответа не последовало. Граф продолжал стоять, опустив клинок острием в землю, Николай также не менял своей позы.
Петр Васильевич в недоумении пожал плечами, и тогда князь Еникеев хлопнул в ладоши.
Свистнула сталь.
ГЛАВА 10
Николай, в рубашке и брюках валялся на кровати, забросив обе ноги на деревянную спинку. Постельное белье собрали еще вчера, а вот с выдачей чистого что-то не заладилось, так что ночевать пришлось на голом, не первой свежести соломенном матрасе. Что до валика с песком, который заменял здесь подушку, оставалось только обернуть его собственным пиджаком, поскольку никакой иной наволочки найти было нельзя.
Впрочем, эти неудобства не слишком беспокоили Николая. Он лежал на спине, заложив обе руки за голову и отрешившись от всего тварного мира. Взор его с легкостью пронзал плохо оструганные доски, из которых был составлен не слишком высокий потолок, и блуждал в неведомых здесь эмпиреях. Лицо Николая являло сосредоточенность, коей восхитился бы сам Махасаматман Будда, случись он поблизости. Без долгих духовных практик, медитаций и мантр расставался мичман с иллюзией мира, растворялся в путях Нирваны и погружался в такие глубины созерцания, что любой буддийский монах возрыдал бы от зависти. Ни колючий матрас, ни жесткий подголовный валик не были тому преградой, и только сильнейший зуд в лодыжках не давал мичману окончательно заплутать в надзвездных путях мироздания.
Прошлым вечером и ночью комарье совсем озверело, двинув в бой бесчисленные, алчущие крови легионы. Летучие эти твари шли понизу, предпочитая кусаться за щиколотки, и было любопытно — неужто им хватало разумения атаковать там, куда не сразу дотянется рука? Такая избирательность неприятна сама по себе, но корень зла заключался в ином: вместо обычного жала, положенного всякому уважающему себя комару, эти словно были вооружены миниатюрными дайкатанами, от которых никакое белье не служило защитой. Так что старый барак одного из многочисленных храмов Киото превратился в поле брани, где регулярно-звонкие шлепки по телу перемежались эпитетами, оставляющими чувство законной гордости за богатство родного русского языка.
