— Верно: я вовсе не дознаватель. Никогда не имела нужды в этом ремесле. Вы очень обяжете меня, если ответите сами, безо всяких допросов.
— А зачем вам мои ответы? Говорите же, что Эрвин и так найдет Кукловода. Хотите его переиграть?!
— Герцог Эрвин, — поправила Иона. — Несомненно, найдет. Но поиски будут стоить сил и человеческих жизней.
— Да плевать вам на жизни! Просто утверждаетесь перед братом!
— Только хочу помочь ему. А у вас есть братья, сударь? Мать, отец? Как они воспримут вашу смерть на службе у подлеца и злодея?
— Да святые же боги! Я никому не служу! Барану легче вталдычить, чем вам!
Иона улыбнулась:
— Люблю барашков. Прелестные создания, не находите?.. Кто дал вам деньги?
В предпоследний день отмерянной Джоакину жизни сквозь дымку горизонта показался Уэймар. Промозглый ветер хлестал моросью по щекам, волны колотили в борта шхуны. Джо стоял на носу, кутаясь в плащ, измученный несправедливостью и безысходным гневом. Чуть меньше года назад с палубы другого корабля он смотрел на этот же город. Представить только: тогда он мечтал о встрече с Северной Принцессой! Рядом была прекрасная Полли, а он не мог думать ни о ком, кроме агатовской твари!.. Как бесконечно глупо!.. Так же глупо, как вера Салема в мудрость владычицы и милосердие Ориджина. Там, наверху, нет ни мудрости, ни милосердия. Нет даже людей — только бездушные куклы изо льда. А недавно он злился на Аланис — боги, вот дурак!.. В сравнении с Ориджинами, Альмера — сама душевность!
— Не люблю сырой ветер, — сказала леди Иона, возникшая рядом. — Смешение стихий, лишенное всякого изящества.
Явилась! Нигде от тебя нет покоя!
Джо угрюмо промолчал. Северная Принцесса оперлась на фальшборт, задумчиво глядя в туман.
— Сударь, я размышляла о леди Аланис... Вы говорите, что сопровождали ее в самые темные часы. О том, что было в Альмере, Эрвину известно лишь с ваших слов, а значит, это может оказаться ложью.
Джо не повернулся, чтобы не дать ей заглянуть ему в глаза. Леди Иона продолжала:
— Но вы последовали за Аланис в столицу, во дворец — прямо в пасть к Темному Идо. С Эрвином было шестьсот человек, с Аланис — вы один. Это порождает догадку... Скажите, Джоакин Ив Ханна, вы любите ее?
— Нет, — отрезал Джо.
— А прежде любили?
— Нет, — но голос дрогнул.
— Любовь дает вам еще одну причину молчать... Очень грустную, но весомую. Видите ли, сударь, я знаю Аланис Альмера с детства. Четыре года в пансионе Елены-у-Озера мы с нею прожили в одной комнате, делились тайнами, какие не вверяли никому другому, научились понимать друг друга с полуслова... Мне крайне сложно представить Аланис злодейкой и еретичкой, но ваша любовь... Я не вижу иных причин для вашего молчания, кроме любви. Скажите, Кукловод — Аланис Альмера?
— Нет.
— Другого ответа и не ждала... — кончиком пальца Иона тронула его плечо. — Я полагаю, вы готовы принять мучительную смерть ради нее. Вероятно, надеетесь вытерпеть все, но сохранить секрет и спасти хозяйку. Очень благородный, красивый поступок... Простите, я не могу позволить этого. Если вы умрете, не назвав Кукловода, я пойму так, что вы до конца сохранили тайну любимой. Знайте: неназванное имя будет означать имя Аланис Аделии Абигайль.
Джо промолчал, играя желваками от бессильной злобы. Иона не видела его глаз, и агатовская проницательность дала сбой: Принцесса неверно истолковала чувства пленника.
— Очень жаль, что вы так сильно ее любите. Эта любовь — из тех сил, что разрушают душу.
— А вы любите хоть кого-нибудь?.. — в сердцах бросил Джо.
— Разумеется.
— Брата?
— Вне сомнений.
— Ну, конечно: он же Ориджин! А мужа любите?
— Не думаю, что это вас касается.
— И все же ответьте: любите графа Шейланда?
Он глянул в лицо Ионе и увидел тень. Паволока на миг подернула глаза и тут же слетела, но Джо успел заметить. Не зря же неделю смотрел в эти глаза!
— Я задел вас, а? Вы не любите графа?
— Ни капли не задели, сударь. И очевидно, что я люблю мужа.
— Не любите, поскольку он не Ориджин. Вы не умеете любить никого, кроме них!
— Сударь, вы позволяете себе лишнее.
— Да?.. — злой задор вскипел в нем. — Я пытался сжечь корабль, нападал на вашего лучшего вассала, и вы были спокойны. А сейчас позволил себе лишнее? Значит, я попал в точку! Ориджины не имеют сердца! Любовь недоступна вашей семье!
— Вы очень рискуете, — процедил кайр Сеймур.
— Убьете меня сейчас, а не в замке?! Тьма сожри, нашли чем напугать!
Иона сухо отчеканила:
— Отвечу только из снисхождения к вам. Я очень люблю мужа, сударь. И не вам, слуге подлеца, рассуждать о любви.
— Но меньше, чем брата, — я прав?
— Иначе, не меньше.
— А кого еще любите? Не из тех, кто носит фамилию Ориджин!
— Умолкни! — рявкнул Сеймур. — Не ты задаешь вопросы.
— Пускай миледи ответит — тогда и я отвечу ей.
Иона хлопнула ресницами:
— Клянетесь?
— Даю слово дворянина. Но лишь после ваших честных ответов.
Она встряхнулась, уронив капельки с волос.
— Что ж... Вы правы: больше всех на свете я люблю членов моей семьи. За каждого из них я с радостью отдам жизнь, а прежде всех — за Эрвина. Если надеялись упрекнуть меня, то промахнулись: я горжусь этим чувством. Вы ошиблись и в том, что во мне нет иной любви. Я люблю компаньонку Джейн, которая, к несчастью, была больна и не могла сопровождать меня в столице. Я очень скучаю по леди Марте Валерии — лучшей из наставниц, кого узнала в пансионе. Питаю самые теплые чувства к моей кормилице Эмме из Первой Зимы и учителю живописи — мастеру Альберту Миррею. До сих пор вспоминаю юношу, которого первым поцеловала, — его имя скрою от вас. Я плачу, когда думаю о своей первой лошади — несчастной Белой Звезде, что сейчас уже на пороге смерти... И, конечно, вне всяких сомнений, я всем сердцем люблю своего мужа, графа Виттора Шейланда, и лучшую подругу, леди Аланис Альмера.
Иона помолчала, подставив лицо холодному ветру.
— Я удовлетворила вас, сударь? Жду ответной любезности. Кто Кукловод?
— Я не знаю. Это чертова правда!!! — Джо скривил губы в ядовитой ухмылке. — Зато скажу другое. Надеюсь, вы порадуетесь: оно касается тех, кого любите. Вы спрашивали: какую сделку поручил граф Виттор Хармону-торговцу? Он велел продать Светлую Сферу — Священный Предмет из достояния Шейландов! Именно его украл у Хармона подлый брат Людвиг. Спросите, зачем граф пошел на бесчестье? Так ведь он задолжал вашему папеньке — за счастье быть вашим мужем! Что еще вы желали знать? Кто заплатил мне триста эфесов?.. Граф Эрроубэк, тот самый, в чьих землях рухнул мост, погубив императора. За что он мне заплатил? За письмо, привезенное из осажденного дворца, от любимой вами леди Аланис Альмера!
Если бы Джо решил ударом кулака сломать носик Северной Принцессы, он в тот же миг умер бы от меча кайра Сеймура и не успел насладиться эффектом. Но сказанные только что слова дали желанную возможность. Леди Иона отшатнулась, затрясла головой, сжав пальцами виски, застонала:
— Вы лжете! Ради мести пытаете меня!..
— Вы же внучка Агаты — вот и посмотрите: лгу или нет.
— Мой муж продал святыню?!
— Да, миледи.
— Отдал в руки мелкого купчишки?!
— Да, миледи.
— Не верю, нет!
Он махнул рукой в сторону Уэймара:
— К вечеру будете в замке — проверьте. Попросите мужа показать Светлую Сферу!
— Злая холодная тьма!.. Почему, почему?..
— Я уже дал ответ.
Иона дрожала, струйки влаги текли по лицу.
— А это проклятое письмо... Вы доставили из столицы Эрроубэку?
— Да, миледи.
— От Аланис Альмера?
— Да, миледи.
— В нем был приказ разрушить мост?
— Я не знаю содержания письма.
— Но Адриан погиб после того, как вы его доставили?
— Да, миледи.
Сеймур попытался накинуть плащ на плечи хозяйки, но она оттолкнула его. Еле слышно прошептала:
— А Эрвин... он знал о письме?
— Да, миледи.
Иона больше не могла говорить. Самообладание сжирало все ее силы.
С высоты победителя Джоакин милостиво обронил:
— Герцог знал, но был против. Аланис послала письмо вопреки его воле.
— Благодарю... — шепнула Иона и позволила кайру увести себя в каюту.
Стрела — 1
4 мая 1775г. от Сошествия
Фаунтерра
Прибытие Алериданского экспресса всегда вызывало оживление и на столичном вокзале, и на привокзальной площади. Первыми приходили в движение извозчики — самые прыткие изо всех дельцов и трудяг, кто кормится от рельсовой дороги. Еще за двадцать минут до поезда (в 11-30 по гигантским латунным станционным часам) извозчики устремлялись к выходу вокзала и выстраивались в очередь. Двуколки, брички, кареты, тарантасы — здесь были экипажи на любой вкус, сходные лишь одним: пустыми сиденьями. Кто-нибудь, особо молодой либо наглый, пытался впихнуться вне очереди — и неизменно бывал изгнан в самый хвост, под ругань и насмешливый свист. В 11-40 вокзальный констебль проходил вдоль вереницы экипажей, проверяя, чиста ли одежда на извозчиках, расчесаны ли гривы лошадей, имеются ли под конскими хвостами мешки для экскрементов. В то же время торговцы без места допускались на станцию и разбредались вдоль перрона с тележками и лотками, а торговцы с местом гнали их подальше от своих законных основательных прилавков. В 11-45 на площадь влетали разом несколько фургонов и, подкатив к булочным лоткам, разгружали горячие пирожки — над площадью душистой волной разливался аромат сдобы. Торговцы чаем и горячим вином подсыпали угля в топки телег-самоваров. Зазывалы выкрикивали названия гостиниц — пока умеренно, без надрыва, затем лишь, чтобы размять голос.
В 11-50, предваряемый долгим гудком, на станцию въезжал экспресс.
Тут же перрон вскипал движением. Друзья и родичи прибывающих, лакеи и секретари, охранники и носильщики стремились к нужным вагонам — кто по пути поезда, кто навстречу. Людские потоки смешивались, закручивались, оглашались суетливыми покриками. Величавый и равнодушный к суете, экспресс степенно докатывал последние ярды, с гулким лязгом замирал, распахивал двери, сбрасывал лесенки. Пассажиры выбирались из вагонов и застывали, оторопев от многолюдия. Те из них, кому посчастливилось быть встреченным, оказывались в объятиях родных и друзей; прочие становились добычей торгашей и носильщиков.
В полдень волна выкатывалась на площадь. Неопытные и суетливые путешественники поскорей кидались к наемным экипажам, спеша покинуть площадь до затора — и, конечно, сами же создавали затор. Понукаемые седоками: "Живее! Живее!" — извозчики сталкивались на выезде и надолго застревали в копытно-колесной неразберихе. А бывалые пассажиры не спешили. Вверив багаж носильщику или слуге, они обходили площадь по периметру, угощались чаем, выбирали по запаху самые вкусные пирожки, у книжных лотков узнавали новости: "Свежие известия в "Голосе Короны"! Ее величество помиловала Подснежников! Лорд-канцлер откроет заседание Палаты!" К этой группе пассажиров относились трое, прибывшие экспрессом 4 мая. Мужчина в плаще и шейном платке, седой дед со странной дудкой за ремнем и крепкий белобрысый молодчик, тянувший багаж своих спутников, — вот такая была троица. Лица всех троих заросли щетиной, а плащи покрылись пылью, будто путники пробыли в дороге не одну неделю. Зазывалы дорогих гостиниц и книготорговцы обошли их вниманием, не подозревая наличия монет в их карманах. Но седок одного невзрачного экипажа приметил путников и дал приказ извозчику, и, нагнав троих, усадил их к себе в кабину. Экипаж избежал затора, свернув в незаметный переулок, проделал пару сотен ярдов и остановился у мрачного кабака "Ржавая рельса". Пригнув головы под чугунной вывеской, путники спустились в кабак, за ними последовал и седок экипажа, и извозчик. Извозчик почему-то был вооружен мечом и кинжалом; худой седок носил темный плащ с капюшоном, а под плащом — нечто длинное и острое. То были довольно странные парни, но обслуга "Ржавой рельсы" давно привыкла и к странным парням, и даже к очень странным.
Усевшись в самом темном углу, худой парень в капюшоне оглядел обстановку. Задержал взгляд на покрытом сажей потолке, на люстре, сделанной из колеса, на оконце с трещиной посередине и плевком в углу, на столешнице, искромсанной ножами. Втянул носом душного кислого воздуха и сказал:
— О, да! Это то, что надо!
Остальные воззрились на него, и худой пояснил:
— Мы с сестрой обожаем приключенческие романы. В них первая глава всегда устроена почти одинаково. Главный герой — честный бедный паренек — пускается в дорогу с самой невинной целью: например, продать овечку на базаре или послать письмо любимой. Он еще не знает, что на его пути находится грязный притон, и там как раз в это время собираются мрачные личности, чтобы обсудить свои темные делишки. Волею судьбы паренек попадает в притон и слышит кусок злодейской беседы, и теперь уж никак не может продолжить свой путь, а просто обязан помешать планам негодяев. Так вот, — худой вскинул палец к черному потолку, — это и есть тот самый грязный притон, а мы — темные личности.
Он ткнул пальцем в своего извозчика:
— Тебя, например, зовут Лезвие. Мы все зовем друг друга на "ты", у негодяев так принято. И никогда не говорим настоящих имен, поэтому ты — Лезвие.
Указал поочередно на деда, мужчину в шейном платке и крепкого молодчика:
— Ты зовешься Седым, ты — Платок, а ты — Малыш. А меня автор книги старается вообще не называть, чтобы создать интригу. Но потом кто-то из вас пробалтывается, и главный герой узнает: я — Худой Король, самый опасный из негодяев.
— Парни, вам чего вообще? — окликнул их кабатчик прямо из-за стойки.
— А что пьют темные личности? — спросил у спутников худой.
— Эль, — без колебаний ответил Лезвие.
— Элю всем! — крикнул худой как можно более хриплым голосом.
— А деньги есть? — усомнился кабатчик.
— Боги, как колоритно! — шепотом восхитился худой, порылся в карманах и развязно швырнул на стол глорию. — Я сказал: элю! Пошевеливайся, лентяй!
Худой сумел произвести впечатление, и кабатчик действительно поторопился. Скоро все пятеро держали в руках тяжелые лихие кружки с элем.
— Такою убить можно, — одобрил худой. — Итак, парни, приступим к обсуждению наших темных делишек. Выкладывайте все. Кто эти ублюдки? Где мое золото?!
— Золото?.. — удивился Малыш. Седой дал ему подзатыльник и что-то шепнул на ухо. Малыш кивнул: — А, ясно.
Парень в шейном платке придвинулся к худому и заговорил зловещим шепотом:
— Худой Король, я скажу то, что тебе не понравится. Если я что-нибудь знаю о людях — а я о них знаю все — ты будешь в ярости. Золото взяли не обычные ублюдки, а самый главный подонок. Тот, которого ты хочешь схватить за задницу.
— Самый главный подонок? — прошипел худой. — Почем знаешь?!
— Седой не даст соврать: у меня вагон доказательств. Когда будешь иметь очень много времени, я их выложу. Но сейчас-то мы не в суде, чтобы улики считать. Скажу коротко: все золото — у главного подонка. Пусть меня повесят, если вру.
