Напряжение - 6

— Самойлов! — Окрикнул меня цесаревич.

— У меня завтра казнь, что уж теперь. — Развел я руками.

— Тебя не спасет смерть. — Улыбнулся гость. — Я приду за тобой после нее.

— Куда ты там придешь? — Встал рядом со мной Давыдов. — Я в том плане, куда мне подходить.

Выступив из строя, к удивлению остальных, встал с другого бока князь Виид.

— Господа! — Уже устало произнес Сергей Дмитриевич.

— Ваше высочество, — разомкнув уста, замогильным голосом произнес Виид. — Мы договариваемся о встрече после того, как покинем ваше гостеприимство. Вы не в праве мешать.

Паундмейкер зло дернул щекой и оглядел стоящих перед ним. А затем скосил взгляд на валяющегося Ломова.

— Что вам эта душонка? — Распахнул он шубу, показав ожерелье с мелкими декоративными черепками.

Взял один черепок из нанизанных на общую нить и с недовольным выражением лица сломал его.

На пожухлой траве дернулся Ломов, приподнялся на руках, пару раз тряхнув головой и приходя в себя. Затем кое-как поднялся, огляделся по сторонам, с радостью посмотрел на стоящего рядом Мбаку и принялся громко считать, тыкая каждого из "виртуозов" пальцем.

— Раз, два, три.... Шесть, семь... Девять, десять... Где одиннадцатый! — Запаниковал рядовой. — Было же одиннадцать! Затем повернулся к нам и с радостью ткнул пальцем в невозмутимого Виида. — Одиннадцать! Всех собрал, никто не потерялся. Ф-фух... — Оперся он руками о колени. — Как дети малые...

— Где вы нашли этого отморозка? — Шепнул мне Давыдов.

Я со значением поиграл бровями и шепнул в ответ.

— Князь, тысяча извинений, но по утру я обнаружил ключ от наручников в своей камере. И так совпало, что именно такой ключ, скорее всего, не обнаружила ваша дама...

Давыдов прислушался, осознал и тревожно повел усами.

— Она, наверное, была недовольна?..

— Очень. — Постарался я выразить тоном всю глубину недовольства.

— Ну, раз мы завершили, — громко произнес Давыдов. — И не имеем друг к другу претензий? — Приподнял он бровь, глядя на Кри.

Тот неохотно кивнул.

— Ваше высочество, разрешите, я сопровожу Самойлова в камеру! — Вызвался Давыдов, деловито положив руку на мое плечо.

— Нет, князь. — Ответил отрицательно цесаревич. — Господа, — обратился он к комиссии. — Прошу пожаловать в мою резиденцию, машины ожидают вас, — указал он на многочисленный кортеж, ожидавший вдоль Москворецкой улицы.

И только после того, как заморские "виртуозы" удалились, жестко посмотрел на гусара.

— Я запрещаю вам освобождать, устраивать побег или всячески потворствовать бегству Самойлова! Самойлов, вы! — Обратился он ко мне. — Вы доигрались. Не ждите милости и прощения. Если вы виновны в смерти моего дяди, вас ожидает казнь.

— Что значит казнь?! — Возмутился Давыдов. — Ваше высочество, вы же видите — у человека талант, ему надо получать юридическое образование!

— Давыдов!!

— Да пожалуйста, я уже три раза умирал. — Пожал я плечами. — Только пусть не задерживаются с последним ужином. Господин полковник, на вас брать?

— Две порции! И если с кухни его высочества, то три бутылки Каберне Совиньон шестьдесят восьмого года, только с южного склона! В тот год была холодная весна, но каков получился букет!

— Князь!! — Не сдержался цесаревич. — Чтобы вашего духу не было возле тюрьмы!

— Но мне туда очень надо! — Приложил Давыдов руку к груди. — Вы поймите, сердечное дело!

— Самойлов? — Не понимая и с определенным сомнением глянул Сергей Дмитриевич на меня.

— Нас — в разные камеры! — Тут же решительно отмел я, в ответ с укором посмотрев на цесаревича.

— Тогда с чего бы взяться сердечному делу? — Недоумевал его высочество.

— Понимаете, я забыл вчера в камере женщину... — нервно подергал себя за ус Давыдов.

— Как вы вообще провели ее в тюрьму?!

— А почему нет?! У нее столько пороков, я лично проверил! — С горячностью заверил князь.

— Кто она?

— Я гусар! Честь дамы для меня превыше всего! — Категорично отказались разглашать имя.

— Тогда почему она осталась там, а вы — здесь? — Хмурился цесаревич.

— Вышла досадная накладка... — Замялся господин полковник.

— Давыдов!!

— Слушайте, ну кто из нас не забывал пристегнутую наручниками женщину? — Несмело улыбнулся Давыдов, ожидая увидеть в глазах его высочества поддержку.

Но увидел только шок и ужас.

Давыдов в надежде перевел взгляд на меня.

— Я как-то оставлял, в метро, прикрепленной чемоданом магнитов к полу, — покивал я в знак поддержки.

— Вот! — Указал на меня Давыдов.

— Гусары!!

— Я!! — Мы оба встали по стойке смирно.

— Так! — гаркнул его высочество. — Месяц заточения вам, князь.

— Как — месяц?! Почему? А как же дама?! Я должен ее вывести!

— После такого, вы обязаны жениться. Считайте медовым месяцем.

— В тюрьме?!

— Будет вам уроком.

— Послушайте, ладно я — но как же леди!!

— Если она откажется за вас выходить на таких условиях, ее отпустят в тот же миг.

Князь воспрянул и огладил усы. Затем призадумался. Потом хотел сказать что-то, но осекся и притих.

— Может быть, у вас будет сын. Может быть, захотите назвать Максимом. — Завершил Сергей Дмитриевич. — И это все, что вы можете сделать для Самойлова. Вам ясно?

— Так точно. — Понурил голову Давыдов.

— Самойлов. В случае побега, вас повесят вместе с голытьбой. Позолоченный меч еще надо заслужить. И спасибо вам, Самойлов. — Коротко бросил мне цесаревич, отворачивая и поспешая к машине.

Позади, словно по команде, приблизились конвоиры с кандалами.

— Рядовой Ломов! — Окрикнул я отдыхающего сидя на траве рядового.

— Я! — Подхватился он, мигом приблизившись. — Господин штабс-ротмистр! Господин полковник!

— Благодарю за службу, рядовой Ломов!

— Виват!

— Ставлю задачу — изображать скорбный вид, распространять весть о скорой моей смерти. Поставить свечи за упокой.

— Примета плохая, — категорично отозвался шеф.

— Тогда ходить из бара в бар и требовать выпить за штабс-ротмистра ДеЛара. Драться умеренно. — Заметил я.

— Так точно! — Отрапортовал Ломов. — А вас точно завтра... Ну, повесят. — Растерянно тронул он затылок.

— Ну повесят — что теперь, волноваться что ли? — Приобнял я рядового, глядя на деликатно замерших конвоиров. — Ты, главное, жене моей не говори.

— Я бы сказал, — откашлялся Давыдов. — Все-таки, не чужой человек.

— Никак нет, господин полковник. Переживать будет, надумает себе всякого. — Не согласился я. — Выручать пойдет. А тут шум не нужен, господин полковник. Все тихо должно пройти.

— Иногда мне кажется, штабс-ротмистр, что вы отчаянней меня, — дернул головой Давыдов, словно пытаясь сделать так, чтобы мысли встали на свои места, и мир вокруг обрел хоть какую-то логичность.

— У меня отличный учитель, господин полковник! И он преподал мне великолепный урок.

— Это какой же? — Зарделся князь Давыдов, жестом заставляя конвоиров и Ломова отойти в сторону и чуть подождать.

— Два раза не умирают, господин полковник. Поэтому я абсолютно спокоен за свою жизнь. И за жизнь Первого Советника, который сдох еще вчера.

Глава 13

Где суждено быть встрече, которой не желаешь? Иван Александрович Черниговский повертел в руках тяжелый стакан, прозрачный и до безобразия пустой, и катнул его через барную стойку.

Стакан без вопросов вновь наполнили коньяком — от красной купюры, отданной бармену двадцать минут назад, должно было оставаться еще прилично.

Может, если он будет пьян, к нему не придут? Навряд ли — но всегда есть надежда, что серьезные вопросы отложат до утра, подарив ему эти часы спокойствия и сна, которых в его жизни осталось не так и много. Старик покосился вправо, на витражные окна кафетерия, через которые было видно оживленную улицу, и пригубил напиток. Почти полное, несмотря на будний день, заведение гудело предновогодними предвкушениями и азартом — город, который никогда не спал, иногда казалось, никогда не работал. Откуда они тут все? И как смеют они быть счастливы, когда бывший князь Черниговский сутулится за барной стойкой и ожидает неизбежного.

Руки слегка дрожали от страха признаться себе, кого именно он ждет: следователей или неизвестную высокопоставленную личность, которая поведет его убивать княжну Черниговскую. Потому что со следователем еще оставались шансы выжить, а с Самойловыми... Перед глазами Ивана Александровича возникло перекошенное от боли и удивления лицо Первого советника, в сердце которого вонзили нож.

Дело не в способе убийства -бывший князь повидал их немало за свою жизнь: подлых и прямых, из милосердия и растянутых пропорционально ненависти. Но вчера было нарушено табу — пролита императорская кровь, легко и буднично, словно у простого смертного. Что ждать от опасных безумцев, способных на такое? Ему назначено стать курьером для документов и сопровождающим некому персонажу, но выйдет ли из башни кто-нибудь живым? Ведь договор с Самойловым — им нарушен...

А может, он наберется достаточно смелости, чтобы прийти в Кремль и сознаться... Сознаться в том, что так и не узнал, кто стоит за покушением? Первый советник мертв, Наумов ничего не знает, а сегодняшнюю встречу Иван Александрович провалит, если сбежит сдаваться... Ведь так?

Малодушие или холодный расчет, желание жить или воля, страх или выдержка заставляли бывшего князя Черниговского сидеть и глушить коньяк, который становился все паршивей и паршивей — молодой бармен с бородкой и хитрыми глазами явно считал себя хитрее всех остальных. Все молодые считают себя умнее. Ругаться не хотелось. Все равно что та гадость, что эта — и ни черта не пьянит. Хороший коньяк остался в Чернигове, перейдя в чужие руки вместе с княжеством, и нет более возможности его вернуть.

Если, конечно, человек Первого Советника не окажется достаточно могущественным, чтобы продолжить игру на его стороне.

Ведь все знают — умные помирают стариками, а молодые мертвецы могут быть сколь угодно хитрыми.

Иван Александрович спрятал взгляд за поднятым стаканом, чтобы никто не увидел смесь затравленной ярости, сомнений, надежды и отчаянного упрямства. И надо было все-таки признаться себе, что главным страхом Ивана Александровича являлось то, что личность посланника Первого Советника окажется слишком ничтожной, чтобы поставить на нее.

Сверху забубнил телевизор — чем-то заинтересовавшийся бармен достал пульт и прибавил громкости, чтобы голос диктора новостей стал чуть громче фоновой музыки кафетерия.

"...благодаря введенным ограничениям на передвижения по столице, обрушение Сенатского дворца не затронуло экскурсионные группы. Остается невыясненной судьба Первого советника Империи и персонала дворца. На разборе завалов задействованы шесть бригад МЧС, организован чрезвычайный штаб."

На экране показывали дикое, невообразимое событие — разрушенное здание в кольце Кремлевских стен, над которым кружил вертолет, выгадывая картину посочнее и помрачнее. Разваленные и расколотые каменные блоки, среди которых панически-алым выглядывают лоскуты ковров и штор, позолота и узорчатый мрамор.

Иван Александрович невольно потянулся к вороту рубашки и ослабил его на пару пуговиц, давая вспотевшей шее дышать.

"По данным нашего источника, виновником может оказаться некто Самойлов Максим Михайлович, девятнадцати лет, штабс-ротмистр лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка. Бывший студент МГУ, отчислен персональным императорским эдиктом "за лихость в мирное время". Женат трижды, трудовую деятельность начал в тринадцать лет директором школы... К-хм, простите, тут какая-то ошибка, данные будут уточнены. Секретариат Его императорского величества воздерживается от комментариев, пресс-конференция назначена на завтра в полдень. Специально для вас, с места событий, "Первая кнопка", новости".

— Еще налей. — отвернулся старик от экрана и нервно затребовал добавки.

— За упокой? — Вопросительно поднял бровь бармен, кивнув на экран.

"Смотря кто придет" — молча опрокинул в себя коньяк Иван Александрович и медитативно уставился в свое отражение на столешнице.

Алкоголя в крови хватило, чтобы это зрелище увлекло его как бы не на четверть часа.

Но потом за окном кафе захлопали двери — в месте, где нельзя было парковаться. В городе, где вообще временно запретили передвижение на собственном автотранспорте.

Бывший князь Черниговский неохотно обратил внимание на входящих господ в черных пальто — их было трое, по-спортивному широкоплечих и по-чиновничьи наглых. Один несуетливо перехватил официантку и попросил ее проводить до администратора, махнув нераскрытым удостоверением. Второй отправился на кухню, а третий удалился в сторону уборной — проверять и там.

А еще совсем скоро суетливый администратор, вышедший из подсобки вместе с господином в черном, принялся с извинениями выпроваживать посетителей из кафе. Для ускорения процесса, у его сопровождающего в руках была пачка красных купюр, от которой отлистывалось по бумажке каждому из сидящих за столиками — в качестве компенсации. Правда, это не была бы Москва, если бы кое-кто не возмутился и не фыркнул с пренебрежением на деньги — но тем хватило удостоверения, на этот раз распахнутого, чтобы взять купюру и молча удалиться.

За пару минут кафе опустело, а один из господ в черном расположился у входа, отваживая новых посетителей.

Растерянному персоналу показали на поварскую, повелев удалиться.

— Бутылку оставь. — Остановил Черниговский бармена.

Тот вильнул взглядом, посмотрев на гостей, проверяющих столик и стены в углу зала какими-то приборами, затем — уже с пониманием — на старика перед собой, и с испуганным видом выставил на стойку еле начатый "Реми Мартин".

Так себе пойло...

— Столик проверен, ваше сиятельство. — Деликатно обратились к Ивану Александровичу со спины.

Все-таки, нашли. Ну а как иначе...

Старик подхватил бутылку и стакан одной рукой, уцепил приставленную к барной стойке трость и проковылял за указанный ему стол.

На столешнице ютилась одинокая стальная пирамидка кисло-зеленого окраса — защита от прослушки. Бутылка и стакан дополнили композицию.

Иван Александрович занял место на предупредительно отодвинутом для него стуле — спиной ко входу, и приготовился ждать. На этот раз — недолго.

Шаги были легкими, негромкими — а в вытянутом и мутном отражении бутылки не разобрать, какой из себя человек. Не говоря уж о мундире, личности, фамилии и титуле...

Но, несмотря на все ожидания старика, и к определенному его разочарованию, за стол присел человек вовсе ему неизвестный и никак не идентифицируемый по системе осанка — форма ушей и подбородка — цвет глаз и волос. Были кланы огненно-рыжие, были русые до белизны; кто-то отличался огромным ростом и нескладным телосложением, а иных легко можно было угадать по горбинке на носу. Аристократия легко отпечатывала в поколениях своих потомков характерные признаки — не спутать.

Мужчина перед Иваном Александровичем, сорока лет на вид, казался разочаровывающе обычным. Кареглазый, темноволосый, невысокий, с легкой степенью полноты, но широким разворотом плеч. Обычный. Он даже одежды выбрал, как у своих охранников — пальто темного цвета, шарф поверх рубашки. И если бы не тяжелые перстни с самоцветами на руках, выставленные словно невзначай, Черниговский с ним и разговаривать бы не стал. А так — видно, что на сохранность этого человека изрядно потратились. Значит, он нужен и важен.