Она встала, дав понять, что хочет остаться одна.
— Можете переночевать в своей каюте, Рон. Там все, как прежде, ничего не тронуто.
Я извинился, сославшись на дела в городе и, коротко попрощавшись, ушел. О, мои тайные мечты!
...И сейчас с той же милой непреклонностью, с какой она держалась на Совете, Наоми ставила на место Арни! Я, не стыжусь признаться, растерялся, не зная, как предотвратить надвигающийся взрыв. Грудь Арни приподнялась.
— Всегда пожалуйста... — он еще держал себя в руках, — Можешь оставаться на "Громовержце" сколько вздумаешь. Я сам хочу иметь тебя рядом. Но — это не игры, а война. Я за тебя боюсь. Так брось дурочку строить и жди меня на берегу.
Наоми демонстративно его игнорировала, обращаясь ко мне.
— Видите, Рон, он мне не доверяет! Я для него — такое же дерьмо, как остальные. Нет ему ровни! Куда мне... Что я, что коврик под ногами — без разницы! — повернулась к Арни, — Я пошутила. Забирай свою цацку. Ноги моей больше не будет на "Громовержце".
Арни нервно улыбался, явно не умея найти верный тон. До него медленно доходило очевидное: на деле, кроме Наоми у него никого и ничего не осталось. Что на счету? Авария на подходе к Вагноку, да ужасный просчет при подборе экипажа. Теперь он теряет Наоми — женщину, каких поискать, а это, добавлю от себя, для него удар особенно страшный. И заметьте себе, какое у нее "приданое"! Две фантастические победы. Пусть удача Наоми — дело случая. Пусть. Но кости легли именно так. Боготворимая экипажем, с кучей денег в карманах...
Наоми продолжала гнуть свою линию.
— Судовую казну я сдам сегодня. Тряпки, что себе купила, оставлю тоже. Можно загнать в полцены. Разницу зачтете, как оплату услуг корабельной шлюхи.
Она сорвалась с места и пулей вылетела вон, не забыв покрепче хлопнуть дверью. Мы с Арни переглянулись. Минутой позже я осторожно выглянул из палаты. Наоми неподвижно стояла у окна в конце коридора, спиной ко мне. Я вернулся к Арни.
— Разбирайтесь сами.
Он с мрачным видом встал, я помог ему набросить на плечи халат.
— Спрячьте гордость в карман, коль не хотите поставить крест на вашем романе. Наоми не из тех, кто легко уступит.
Арни огрызнулся:
— Сам глаз положил? Если увижу хоть...
— Некогда будет. Я позабочусь, чтоб вам заранее прописали ударную дозу слабительного, — моя отповедь заставила его улыбнуться.
— Не провожайте. Пожелайте удачи.
"Если женщина не права — первым делом проси у нее прощенья".
Они вернулись притихшие, у Наоми глаза были на мокром месте.
— Ложись, — она снова примостилась на краешке постели рядом с Арни. — Ты говорил...
— У тебя большой некомплект экипажа. Пусть Файд подберет людей, и сама присмотрись к каждому. Денису скажи: нужна защита от газовой атаки. Дыхательные маски пусть закажет в Норденке.
— Поняла, — кротко согласилась Наоми, глаза ее блестели, она не отрывала взгляда от Арни.
Он шевельнулся, желая встать.
— Подожди... — ткнула его легонько кулаком в грудь.
Не спеша, расшнуровала и стащила с ног свою новую обувку. Затем встала и начала раздеваться.
— Вы давно хотите курить, Рон, — это мне.
Усмехнулась.
— Полчаса сюда нельзя — больной принимает процедуры.
Я затворил за ними дверь. Толстые доски не попускали звуков. Стоял, дымил сигаретой. И ненавидел их обоих...
Она тихо выскользнула из-за двери, осторожно взяла меня под руку. Мы молча спустились по широкой лестнице к ожидавшему нас кабриолету. Наоми отказалась от охраны из команды, предпочтя отряд ганской конной полиции, предоставленный в ее распоряжение Советом. Больше того, запретила команде сходить на берег. Недовольство погасила незатейливым обращением к экипажу:
— Братья мои! Нас слишком мало и каждый человек на счету. Если разбредемся по Гане в поисках отдыха, то некому станет присмотреть за нашей чудесной машиной. Я тоже не шастаю по Гане без дела. По приходу в Норденк на каждого будет жалование в тысячу реалов — я вышибла оплату нашей работы из ихнего Совета.
— Братья мои. Если кто не станет меня слушаться, то докажет этим только свою трусость. Ведь я не могу силой заставить вас повиноваться мне. На "Громовержце" нет карцера, кандалов и плетей для ослушников. Да и не обучалась я палаческому ремеслу...
Файд каждому нашел работу, чтобы ребята не скучали без дела. "Громовержец" вычищенный и выдраенный блестел, что новая сковорода. Можно вить из людей веревки, если ты молода и красива. А у Наоми, к тому же оказался на редкость хорошо подвешенный язык.
Примерно таким путем текли мои мысли под мерное цоканье копыт. Меня грело теплое плечо Наоми. По пути она взяла целую пачку газет у разносчика, не побрезговав и пятидневным старьем. Я удивился, как она читает. Взгляд пробегает страницу сверху слева и вниз направо. После чего мятый лист отшвыривается на пол под сиденье. Только один, прошлых дней, выпуск задержался в ее руке. Я не утерпел:
— Позвольте.
"...Наш корр. в Вагноке. Дочери первого адмирала удалось бежать с ударного корабля мятежников "Громовержца". Очевидцы сообщили, что вчерашним вечером, донельзя обессиленная Пенелопа Картиг добралась вплавь до причалов Вагнока..."
Наоми уже дремала, тихо посапывая носом, и проснулась только, когда мы прибыли на причал. Отпустила охрану, сказав офицеру, что на сегодня они ей больше не нужны. Пригласила меня отужинать и остаток дня я скоротал на "Громовержце". Я ждал удобного момента, и он настал, когда мы остались с нею наедине в командирской каюте.
— Вы хорошо провернули и это дело, Наоми. Прикарманили корабль...
— Командует Файд, — отрезала сухо, — Арни скоро отправляется на север наводить порядок, пока Вага не прибрал весь Остров к рукам. А я остаюсь на хозяйстве.
Вздохнула устало.
— Как мне все надоело, Рон. Скорее бы покончить с этим, — зевнула, — Вы не сердитесь на меня?
Я мысленно пожал плечами. С детства не отличаюсь целомудрием, меня смутить трудно. Но ее бесстыдство временами коробило. Она даже не таила от меня свою игру с Арни. Чем дальше, тем меньше мне нравилась ситуация. И, в то же время, я искал любых поводов оставаться подольше в ее обществе. Дурак. Такой диагноз я себе поставил.
Взял ее ладони в свои, как делал уже не раз, она вздохнула. Завел ей руки за спину, крепко сжав запястья, и повалил на диван.
Я не ожидал, что она окажется такой сильной! Горячая, гибкая, она вывернулась из моих объятий. Ребро ее ладони уперлось мне в горло.
— Рон! Не хочу быть с вами грубой!
— Извините... — постарался унять сердцебиение, — Я не владею собой, Наоми. Извините.
Оставалось только торопливо, пряча неловкость, проститься и уйти. Она остановила меня взглядом.
— Рон, не обижайтесь. Вы нравитесь мне. В другое время с удовольствием с вами трахнулась бы. А сейчас... лишние сложности ни к чему. Поняли? Теперь давайте выметайтесь, не стойте надолбой. В ближайшее время — вы мне не нужны. Счастливо.
Вот все ее напутствие. Я шагал по ночным улицам, моросил мелкий дождь, шурша по моему зонту. Редкие фонари указывали мне путь, мостовая блестела под ними. Назавтра я узнал, что той же ночью "Громовержец" снялся с якоря и ушел в Норденк.
<< <
12. СЕСТРЫ ПО КРОВИ
Пообедав, Вага пошел к себе. Делать ничего не хотелось. Да и не надо ничего делать. Дать ситуации развиться и стать понятной. А там и его депрессия пройдет, и он сможет вновь с ходу включиться в игру. Такое уже бывало с ним раньше, и он тогда поступал также. Не спешить.
В дверь резко стукнули. Бренда. Она не спрашивает подобным образом разрешения войти, а просто дает понять, что это она. Вошла уверенно, по хозяйски вальяжно расселась на груде подушек.
— Хмур и печален, — это вместо приветствия.
— Как видишь. Дай-ка, думаю, присяду, подумаю, — присутствие Бренды, как всегда, успокаивало.
— Хорошо, что ты уже способен думать. Пини — так заболела от горя. Когда ты явился чуть живой. Благодари Джено с его парнями...
День, когда "Громовержец" в пять минут пустил на дно три его лучших корабля, мог стать последним днем власти Ваги. Найдись человек, заявляющий "я знаю, что делать, я исправлю положение" и все решилось бы однозначно. Но Габ, хороший моряк, да тугодум — упустил удобный момент. Остальные тоже оказались жидковаты. Запомнить: Джено, видно, не строит для себя сейчас далеко идущих планов. И, когда первый адмирал Вагариус Картиг вышел вечером в большую трапезную, как всегда невозмутимый, соратники молча склонили головы. Никто не позволил себе ни малейшей критики его действий. Только дочери не увидел он за столом. Пини заперлась у себя, не желая ни с кем разговаривать.
— А подумать есть над чем. Ты слушаешь меня, Вага? Вернее, о ком.
Он отмолчался и Бренда резко ударила ребром ладони по ни в чем не повинной подушке.
— Наоми.
Молчанием своим он предлагал Бренде продолжать.
— Она все еще в таких пределах, где мы можем ее достать. Мне нужно твое слово, одно: "да" и десяток людей. И ты получишь ее голову, чего бы это мне ни стоило. В спирту, в стеклянной колбе — до конца жизни сможешь любоваться. Наоми вправду хороша, теперь я понимаю. Характерная, своеобразная красота, достойная сохранения...
— Нет.
— Ты становишься сентиментальным.
— Я думаю...
— Ты это уже говорил.
— Нам полезно ее приручить.
— Уже попробовал. Результат, прости меня, ошеломляет. Скажу больше — я испугана, Вага.
— Где она сейчас? "Громовержец" ошвартовался в порту Норденка, мне сказали.
— Где ж ей быть? Подлизывается к Магистрату. Горючее, ремонт... Кто строил "Громовержец", тот только и может его содержать.
— Хорошо, что у нас там свой человек. Да какой! Если б еще был вхож к Магистру. Дорого дам хотя бы за описание внешности этого мерзавца. Удивляюсь, как можно править фактически анонимно.
— Говорят, лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует. Норденк — готовый пример. И с Магистром, кто бы он ни был, нам лучше не ссориться.
— Будем держать это в уме... Бренда, ты дорога мне. Я ценю твою отвагу и решимость. Дело, что я собираюсь поручить тебе, будет много опаснее. Бери нужных тебе людей, отправляйся в Норденк. И доставь нам ее живой.
Бренда кивнула, коротко рассмеявшись. Пальцы ее сжали шелк подушки, словно сомкнувшись на чьем-то горле.
Госпожа Э. Вэлли, молодая художница из Ганы, около двух пополудни вышла из гостиницы "Ллулу", где остановилась два дня назад. Руки в карманах распахнутого плаща, быстрая походка. Один из постояльцев, куривших на пороге, сказал другому:
— Ничего дамочка. Штаны, сапоги, стрижена под мальчишку, отсталого в умственном развитии...
— Они там, в Гане, все с приветом. Я ей предложил, когда в коридоре столкнулись, ну там, здрасьте и все такое и потом... В шутку, конечно. Так она мне ответила, знаешь, что?
— Послала?
— Еще лучше. Я говорит, согласна. Деньги вперед, будьте любезны — тысячу реалов.
— Обломала. У нормального человека и двухсот зараз в кармане не сыщется. А дальше?
— Не понимаете вы, говорю, настоящей бескорыстной любви... Фыркнула только, да пошла себе мимо... А на другое утро опять сталкиваюсь с ней, вот незадача. Так она поздоровалась, приветливо, как ни в чем не бывало.
— Я ж и толкую — странные они у себя в Гане. С жиру бесятся, видать...
Наоми, естественно, ничего из этих слов не услышала. День был ясный, но очень прохладный. Несильный ветер резко пах металлической гарью. Мало зелени, каменные заборы вокруг трех-четырех этажных домов убогой архитектуры. Ни стиксов, ни лошадей на улицах. Да и какой стикс вынесет эту вонь, доносящуюся из промышленных кварталов. Наоми пустилась бегом, завидев приближающийся к остановке паровой трамвайчик, и успела как раз вовремя. Нашла свободное место и плюхнулась на жесткую деревянную лавку. Не желая встречаться с любопытными взглядами пассажиров, уставилась в окно, закрытое грязным стеклом. Норденк. Столица Магистрата.
Мрачное здание Университета с его шестью этажами образовывало в плане квадрат с большим внутренним двориком. Восьмигранная башня обсерватории, примыкавшая к восточному углу здания, была в два раза выше. "Похоже на тюрьму. Во всяком случае, легко ею может стать". Наоми угадала точно. Во все времена студентам не дозволялось покидать пределы Университета без особого на то разрешения.
Арочный вход с двойной решеткой, окошко привратника.
— Эна Вэлли из Ганы. Гостья Магистрата.
Четыре часа спустя она вновь шла по улицам Норденка. Медленная, усталая походка, руки по-прежнему в карманах. Голова опущена в глубоком раздумье. Следовало разобраться, не спеша, во всем происшедшем за время ее визита в Университет.
Студенты в начале с любопытством оглядывались на молодую аристократку из Ганы, но профессор Дар, худой, как жердь, с пронзительным до легкой противности голосом, постепенно вернул себе их внимание. Лекция была о животном мире, о захватывающей воображение истории его зарождения и развития. Когда истек час, Дар прервался выслушать вопросы.
— Откуда в Мир пришел человек? — чистый, звонкий голос из задних рядов, где сидела почетная гостья. Она встала, давая понять, что это ее вопрос.
— Э-э... м-м-м... Уважаемая госпожа, очевидно, придерживается культа Сеятеля? Относясь с глубоким почтением к вашему праву иметь свое мнение, замечу, однако, что все известные нам факты не требуют для своего объяснения привлечения подобной гипотезы. Человек — результат естественной эволюции.
— "И увидел он, что нет ловца на зверя и рыбака с неводом, и некому бросить зерно в землю. И молвил: "Да будет так, я сделаю это сам". И семь дней и ночей падали брошенные им зерна и раскрывались они и произрастали из них мужчины и женщины..." — прочла наизусть Наоми, — Я верю в это, но верю и в то, что вы также правы.
Дар воззрился на нее иронически удивленно, тишина в аудитории стала полной и Наоми закончила свою мысль:
— Я думаю, что Сеятель, точнее, Сеятели — тоже были людьми.
Шум поднялся такой, что Дару и Наоми пришлось помолчать, выжидая, пока молодежь успокоится.
— Мм... любопытная мысль, можно сказать, гипотеза. Сложновата, чтобы оказаться правильной, по-моему, но высказывание вполне научное, — со стороны Дара это был высший комплимент, и все это поняли.
С улыбкой поблагодарила его, заявив, что узнала много для себя нового и очень-очень сожалеет, что недостаток времени мешает ей остаться, и покинула их всех, усмехаясь в душе.
Ей показали библиотеку Университета — величайшая честь! Здесь она не говорила никому комплиментов, широко раскрывшиеся глаза ее сказали все сами за себя. Польщенные ее восторгом и изумлением, провожатые расширили программу визита. Ей дали увидеть Вычислитель.
Трехтонное скопище тысяч шестерен и цифровых колес позволяло производить сложнейшие вычисления.
— Я дальше сложных процентов — дура дурой! — призналась Наоми, еще больше расположив к себе сопровождавших ее здесь нескольких студентов и двоих молодых преподавателей. Те оживились.
