Третий шаг. Книга 5. Иллюзия реальности

Шоанар, помнится, дал свое объяснение: Олмир вырос без эмоционального контакта с родителями и не смог установить с ними чувственную, подсознательную общность по их воскрешению. И добавил страшные слова: в старину по этой причине, бывало, ближайшие родственники схватывались не на жизнь, а на смерть в стремлении взобраться повыше по общественной лестнице, лили кровь самых близких, самых родных себе людей. Олмир мысленно возблагодарил настоящие времена и принятые в Содружестве порядки, при которых его борьба с отцом за власть на Ремите представлялась не то, чтобы глупой — смешной.

Но... есть некое глубоко рациональное зерно в отцовской критике. В самом деле, надо было бы увеличить штаты экспедиции к Шару, пригласив больше ведущих ученых Галактического Содружества, — просьб и предложений отовсюду было хоть отбавляй. Да и Благова следовало бы заменить более опытным руководителем... в подсознании сразу выплыло: Кокрошей. Олмир подавил неуместные мысли. Однако, покрутив внутренне все "за" и "против", согласился: Благов — не идеальный лидер для экспедиции, идущей на контакт с Перворожденными.

Итак, что сейчас делать? Бюлов еще не ушел по своим делам. Ламарк несется к своим подчиненным, выстраивая план работ на сегодня. Да, здесь делать ему нечего. Посмотреть, что творится в графстве Воргов, что за колдовство там чинится?

Вздохнув, Олмир сделал нуль-шаг, потом еще один — к самой Башне, коричневой громадой нависшей над уютной ложбинкой, сплошь поросшей вековыми деревьями.

Мелькнул перед глазами придорожный плакат с надписью "Проход закрыт. Частное владение. Посторонним вход категорически запрещен". Усмехнувшись, Олмир сделал еще один нуль-шаг...

Оказавшись в своем кабинете в Замке Размышлений, Олмир чуть ли не телесно почувствовал, как соскучились по нему Зоя с Олми, вот уж сколько времени ожидая мужа и отца. Скорее на Аратрон!

Прыжок

Яфет наслаждался. Освоив спарринг-тренажер, он начал тотальный террор, вызывая всех подряд на поединок. Сопровождающие экспедицию космодесантники, привычные к самым необычным тренировкам, охотно поддались на провокацию холы. И в течение недели один за другим признали себя побежденными.

Никто не мог понять, в чем секрет побед Яфета. Аппаратуру тренажера проверяли тщательным образом. Самыми дотошными было признано: компьютерные установки дают партнерам абсолютно одинаковые шансы, выравнивая и силовые данные, и скорость реакции. Психологически вроде бы тоже было равенство: защитные оболочки демпфировали резкие удары — кой-какие неприятные ощущения в процессе схватки могли возникать, но не сильные болевые импульсы.

Постепенно иссякал ручеек желающих посоревноваться с холой. Один Сергей Веселко, командир роты космодесантников, отнесся к забаве как к научному поиску, и раз за разом оппонировал Яфету, пробуя ту или иную тактику боя. И каждый раз, когда защитный шлем Веселко загорался красным, сигнализируя проигрыш, хола довольно говорил, коверкая услышанную от Сковородникова приговорку насчет неведомых ему ляхов:

— Ну что, капитан, и на сей раз не помогли тебе твои хваленые бляхи?

— Не помогли, — смиренно отвечал Веселко. Потом, подумав, вновь принимал боевую стойку, и вновь признавал поражение. Периоды раздумий оказывались все больше, и все плотояднее становились взгляды Яфета в сторону Сковородникова.

В конце концов, пришлось Алексею встать на ринге против холы.

— Ты, главное, не бойся, — Яфет светился от предвкушения. — Никаких болевых ощущений. Но, учти, поддаваться не буду. Так что сразу работай изо всех сил.

— Да как-то давненько не выпадало мне случая помахаться. Отвык бить человека по лицу. Да, собственно-то говоря, никогда и не любил...

— Я не человек, а хола!

— А какая, собственно, разница? Мне ты ничего плохого не сделал. Не выпендриваешься. Наконец, мы с тобой в одной команде.

— Ну, это ж не драка — тренировка. От этого только польза нам обоим.

— Не уверен.

— Ну что ты застыл? Забоялся что ли? — Яфет был нетерпелив.

— Отбоялся я давно, — степенно произнес Алексей Сковородников. — Но сразу как-то я не могу. Давай, сперва потихоньку, потренируемся.

Минут пять они возились на ринге, нанося удары вполсилы. Потом Яфет, пользуясь длиной своих ручищ, сумел обхватить Сковородникову ноги, поднял и бросил на пол.

— Все, — сказал хола, — давай по-настоящему.

Обернувшись, Алексей Сковородников увидел, что вокруг ринга сгрудилось человек десять, наблюдая за ними с неподдельным интересом. Заметил Ника Улина, сидевшего у стенки рядом с Веселко.

— Ладно. Начали! — согласился Сковородников.

Хола тут же прыгнул на него, схватил приготовленную ударить руку и вывернул ее. Потеряв равновесие, Алексей оказался во власти непреодолимой силы. Взмыл вверх, полетел, упал.

Упал неуклюже, прямо на голову. В ушах зазвенело, на миг пропало зрение. Разозленный, вскочил на ноги, отряхивая горечь поражения.

— Да ты вообще против меня сосунок! — загоготал Яфет. — Несмотря на то, что этот чертовый костюм меня спеленал, как младенца, и не дает двигаться.

Алексей Сковородников поднимал из глубин памяти былой свой опыт драк. Просто так, от скуки, от избытка сил, когда идешь с двумя-тремя товарищами и начинаешь цепляться к таким же компашкам, попадавшимся навстречу... Одна улица против другой, с кастетами, со свинцовыми шарами, привязанными к металлическим цепям... Один городской район против другого, да с арматуринами, бейсбольными битами, ножами... Вспомнил, как в армии старшина обучал их, "салабонов", рукопашному бою... Всегда действовало одно железное правило: бей сильнее, чтоб одним ударом сразу "вырубить" противника. Не сможешь — это сделает он. Сам процесс драки не приносил радости — не до переживаний было. Пьянило чувство опасности, риска, желания всему миру назло выкрутиться из казалось бы безысходной ситуации, поймать восхищенный взгляд товарища... А потом еще некоторое время обсуждать случившееся, выражая лицемерное сочувствие менее удачливым драчунам.

— Еще раз!

— Да ладно уж. Мне с тобой нисколечко не интересно! — пренебрежительно воскликнул Яфет. Однако тут же встал в боевую стойку.

Несколько мгновений они настороженно перемещались, поджидая удобного момента для атаки. Яфет рванулся, нанося удар. Алексей Сковородников, отвечая, подался вперед... Рука его словно уперлась в стенку, зашатало — здоровенный кулачище холы скользнул по затылку, сотрясая голову.

— Не понял! — растерянно сказал Яфет, сидя на пятой точке. Шлем его сигнализировал поражение. — Тренажер не в порядке. Ни с того, ни с чего опустил меня на пол.

— Что непонятного-то? — громко крикнул Веселко. — Чистый нокаут. Если б не костюм, валялся бы ты сейчас, сердечный, труп-трупом. Пришел бы в себя часа через два, не раньше.

"И если б был не холой, а человеком", — мысленно добавил Алексей Сковородников, вслух же сказал:

— Метил я в челюсть, а куда попал, честно скажу, не знаю. Приложился так, что руку свело. Чуть не сломал. Крутятся тут всякие, о которых руки-ноги приходится ломать...

— Не может быть! — воскликнул Яфет. — Это костюм в самый неподходящий момент подогнул мои ноги. Надо проверить тренажер. Глючить он стал от большой нагрузки.

Включили тестовую аппаратуру. Все оказалось в порядке.

— Ну не может быть такого! Случился сбой, а потом все сразу восстановилось. Давай сначала!

— Хватит. Я соглашался только на один поединок.

— Так мы уже дважды сражались — грош цена твоим обещаниям! А второй раз что-то непонятное произошло. Но все равно счет один-один. Надо выявить победителя...

Яфет лихорадочно искал аргументы, чтобы продолжить борьбу. И нашел неотразимый для Сковородникова:

— В конце концов, так нечестно!

— Хорошо, — согласился Алексей. — Давай еще раз, последний.

И они вновь закружились на ринге. Вокруг собралась толпа зевак, комментирующих каждый их шаг. Обескураженный, Яфет действовал предельно осторожно и потому двигался чуть медленнее обычного. Это его и сгубило. После очередной, довольно длинной серии ударов, нырков и блоков шлем холы вновь зажегся красным.

— Интересная тактика боя у вашего товарища, — прокомментировал Веселко, обращаясь к Нику Улину. — Он видит, что партнер готовит удар, но вместо того, чтобы уклониться, идет вперед. Как бы соглашается быть битым — ну, разве что, пытается немного уклониться, смягчить, сдемпфировать удар, — лишь бы нанести свой, в который он вкладывает всю силу. Вы понимаете, о чем я говорю? Такое поведение противоречит человеческой натуре. Когда человек видит бросок змеи на себя, он совершенно непроизвольно уклоняется. И очень трудно заставить вести себя иначе. Не так, как прописано на генетическом уровне. Я много занимался классическим боксом и знаю, что подобное умение возникает у бойцов экстра класса после целенаправленных тренировок. И не у всех, а, наверное, у одного из тысячи. Вот я, например, не способен так поступать. А у вашего Алексея это выглядит естественно.

— Он вообще далеко не простой человек, — согласился Ник Улин.

На завтрак Яфет пришел, как побитый пес. Сгорбленный, с потухшим взором. Былой аппетит его пропал, и он даже с неким удивлением ковырялся в своей тарелке. Алексею Сковородникову стало жалко его.

— Слышь, Яфка, ну что ты дуешься на меня? Не виноватый я — это тренажер тебе вредил. Я боялся, что ты бросишься на меня, отключив костюм. В жизни мне и мгновения против тебя не выстоять.

Хола немного приободрился.

— Да, костюм мне действительно сильно действовал на нервы. Но почему ты не согласился еще на один поединок?

— Ну, надо же когда-то остановиться. Это тебе все мало.

— Мне, собственно говоря, в последнее время стало достаточно обычной тренировки, чтобы чувствовать себя хорошо. Видать, пища очень хорошая. Надо будет списать себе здешнюю рецептуру. Так что было вполне достаточно поединков с тобой. Однако мне не понятно: неужели тебе из чисто спортивных соображений не хотелось тренироваться со мной? Неужели ты не чувствовал никакого азарта?

— Абсолютно. Все эти азарты мне по барабану.

— Почему? — Яфет был по-настоящему удивлен. Даже впервые услышанное сковородниковское выражение "по барабану" оставил без обсуждения.

— Отмахал свое я в детстве, еще до армии, — добавил Алексей Сковородников, отвечая на немой вопрос Ника Улина. Видя недоумение на лицах собеседников, пояснил: — В мое время молодых мужчин на два года превращали в солдат. Это называлось пройти срочную службу в армии. Так вот, до того, как стать солдатом, я дрался довольно много. Это была одна из наших главных забав. А еще было великое множество сезонных развлечений. Я, признаюсь честно, с детства был испорченный ребенок, на маму и на папу не похож, и потому всюду принимал самое деятельное участие. Зимой мы купались в проруби, весной — лазали на гладко струганный столб да мутузились мешками с сеном, летом качались на "тарзанке"...

— Своеобразные спортивные состязания.

— Ну, к спорту все эти дела мы не относили, хотя и существовали тогда определенные правила. Более важным считалось опровергнуть наиболее ожидаемый результат. Скажем, всяких дзюдоистов и каратистов мы били тогда с особым удовольствием.

— А после этой твоей армии?

— А после все стало совершенно по-иному. Изменилась жизнь. Причем самым коренным образом. Понаехали к нам чужаки. Каждый всегда имел при себе либо нож, либо пистолет, и ради интереса драться с ними не было никакой возможности. В общем, началась одна сплошная проза.

— Значит, с тех пор ты ни с кем не дрался?

— Ну почему — не дрался? Остановила меня как-то темная компания — я тогда машины перегонял из-за заграницы — выскочил я с монтировкой, но получил удар по затылку, и больше ничего не помню. Очнулся — гипс. Точнее — медицинская палата на Яшаре.

Повисла тишина.

— Извините, — сказал Яфет, — я не знал, что мои вопросы доставят вам такие неприятные воспоминания. Больше не буду вам досаждать.

— Дыши ровнее, Яфка.

Хола уткнулся в тарелку. Сначала потихоньку, потом все увереннее и увереннее стал поглощать пищу. Глаз не решался поднять, боясь встретиться со взглядом Сковородникова.

Ник Улин почти зримо ощущал возникшую преграду между ними и человеком, воскрешенным из далекого прошлого.

Разрядил обстановку очередной вопрос Алексея Сковородникова:

— Слышь, Яфка, вроде бы завтра наша "Эля" войдет в надпространство. Что это такое? Расскажи, пожалуйста. Я понял, что должен буду крепко поработать над собой. Но что я при этом буду чувствовать?

— Ты что, в первый раз летишь?

— Да. Впервые.

— Как же ты оказался на Ремите?

— Как-как, да никак! С Яшара меня по этому самому... нуль-туннелю меритскому переправили на эту, как ее... Элефантиду, оттуда — прямиком в ремитский космопорт, а потом уже на саму планету. Вроде бы и был в космосе, а вроде бы и не был. Скафандр вот впервые надел, когда прогуливался около звездолета вместе с вами. До этого, можно сказать, что и звезд не видел.

— Понятненько, — ввернул хола сковородниковское словцо.

— Что ж тебе понятненького-то, а?

— Темный, однако, ты человек.

— Да я разве отрицаю? — примирительно сказал Сковородников. — Темный, как египетская ночь. Но не скрываю, в отличие от некоторых, свою темноту.

— Какая ночь?

— Египетская.

— Какая!?

— Да такая. Почем я знаю, какая! Никогда я в Египте не был. Говорят так. Точнее, в мое время говорили. А как сейчас гутарят — не знаю.

— Понятненько, — повторил Яфет. — Ты знаком с квантовой физикой?

Сковородников смутился.

— Раньше — разве что только слышал краем уха об этой фрукте. Не помню уж, что именно. А здесь... В предложенной мне литературе попалось несколько популярных статей. Но не в коня корм. Читал, но мало что в голове осталось. Какие-то высшие измерения, квантовое детектирование... в общем, с моей точки зрения сплошной бред. Все эти мудрствования не для трудового народа.

— Ладно, слушай сюда и запоминай, что говорит тебе хола, про которого ты по недомыслию намекаешь, что он темный, как и ты. Ежели обойтись двумя словами, то под надпространством понимается либо пространство каких-то следующих — не привычных нам трех — измерений, либо особое состояние, в котором вообще нет пространства в нашем понимании, — какую точку зрения принять, зависит от соответствующей научной школы. В первом случае считается, что сверхбыстрое перемещение звездолета обусловлено тем, что в высших пространственных измерениях скорости много выше, чем в обычных для нас условиях. А во втором случае полагают, что звездолет посылает вперед свой квантовомеханический образ, а потом, материализуясь, вновь преобразовывает его в самого себя. Понял?

— Не издевайся над устамшим и больным на голову человеком, пожалуйста. Говоришь, посылает самого себя? Как барон Мюнхгаузен вытаскивал самого себя за волосы из болота? Ну-ну.

— Мюхазен? Не помню такого баронства на Ремите, а память у меня хорошая. Ты не ошибся?

— Нет, не ошибся. Я имел в виду мифическую личность моего прошлого, выделяющуюся неудержимой фантазией.