Двадцать второго декабря появилось полное индейцев каноэ, посланное от великого касика по имени Гуаканагари, главного во всей этой части острова. Прибывший на нем представитель вручил Адмиралу от имени вождя широкий пояс, богато изукрашенный бусами и костью, и деревянную маску с золотыми глазами, носом и языком. Он передал также от имени вождя приглашение флотилии стать на стоянку против его жилища, несколько далее к востоку по берегу моря. Ветры не позволяли последовать приглашению немедленно, и поэтому Адмирал выслал туда нотариуса флотилии вместе с несколькими членами команды. Касик принял их на площади, специально для такого случая выметенной и приготовленной, и оказал им большие почести, одарив каждого хлопчатым одеянием. Вокруг них толпились жители деревни, они приносили угощения и различное питье. Как знатных гостей принимали индейцы моряков у себя в домах.
Касик хотел задержать их у себя до следующего дня, но приказ обязывал их вернуться. Прощаясь с ними, вождь передал им для Адмирала в подарок несколько попугаев и золотые предметы; гостей провожала к лодкам целая толпа туземцев, несших дары и наперебой стремившихся оказать им услуги.
За время их отсутствия Адмирала посетило множество туземцев в лодках, в том числе несколько мелких вождей. Все уверяли его в том, что остров очень богат; в особенности они упоминали внутреннюю область, которую называли Сибао, у касика которой, сколько можно было их понять, имелись золотые знамена. Колумб, по своему обыкновению обманываясь, решил, что Сибао — это искаженное произношение названия Сипанго и что вождь с золотыми знаменами — это не кто иной, как блестящий правитель этого острова, о котором писал Марко Поло.
Глава 8
Гибель "Санта-Марии"
(1492)
Поутру 24 декабря, еще до рассвета, Колумб вышел из бухты Консепсьон и двинулся на восток, намереваясь пристать в бухте касика Гуаканагари. В одиннадцать часов ночи, в сочельник, корабли были уже не более, чем в одной или полутора лигах от столицы касика, и Адмирал, видя спокойное море вокруг почти неподвижного корабля, решил немного отдохнуть, поскольку предшествующую ночь не спал. Во время прибрежных плаваний он всегда бывал предельно бдителен, проводя ночи напролет на палубе невзирая на погоду. Теперь же он был совершенно спокоен, не только из-за штиля, но и потому, что накануне его люди, посетившие касика, разведали берег и сообщили, что ни скал, ни мелких мест на пути кораблей нет.
Никогда прежде не сказывалась столь очевидно необходимость надзора со стороны командующего. Не успел Адмирал отойти ко сну, как кормчий препоручил управление рулем юнге, а сам также отправился спать. Это было прямым нарушением одного из непременных указаний Адмирала — ни при каких обстоятельствах не доверять руль юнгам. Другие моряки в свою очередь воспользовались отсутствием Колумба, и в скором времени вся команда погрузилась в дрему. Тем временем, пока командою владела беспечность, быстрые течения, опоясывавшие берега острова, влекли корабль быстро и неостановимо к песчаной отмели. Юнга не приметил ревущих бурунов, хотя их шум разносился на добрую лигу вокруг. Лишь почувствовав резкий удар руля о дно и услышав грохот прибоя, стал он звать на помощь. Колумб, которому неотступные думы не давали заснуть крепко, первым поднял тревогу. Уже следом за ним появились на палубе штурман, обязанный в тот час стоять на вахте, а также и прочие из состава команды — все полусонные и ничего не соображающие. Адмирал велел им сесть в шлюпку и завезти за корму якорь. Штурман и матросы, однако, попрыгав в лодку, не знали, как поступить, и впали в панику. Не слушая приказаний Колумба, они принялись грести ко второй каравелле, которая находилась в полулиге от них по ветру, тогда как он, думая, что они отвозят якорь, надеялся быстро вывести корабль на глубокую воду.
Убедившись, что шлюпка покинула его, а корабль развернулся поперек течения и вода все больше заливает его, он распорядился спилить мачту в надежде облегчить судно и удержать его на плаву. Все усилия оказались напрасны. Киль глубоко врезался в песок, от сотрясения начали расходиться швы корпуса, и под ударами волн "Санта-Мария" все больше заваливалась набок. К счастью, погода по-прежнему стояла тихая — иначе корабль распался бы на куски, и вся команда его погибла бы в бурных водах.
Адмирал и экипаж флагмана спаслись на борту единственной оставшейся каравеллы. Немедленно на берег к касику Гуаканагари были посланы Диего де Арана, главный судья экспедиции, и Педро Гутьеррес, королевский постельничий, дабы уведомить его о визите Адмирала и бедствии. Тем временем, поскольку с берега потянуло ветерком и Колумб не знал точно, где и какие здесь находятся камни и мели, он велел до ночи лечь в дрейф.
Касик жил в полутора лигах от места крушения. Узнав о несчастье своего гостя, Гуаканагари высказал крайнее огорчение и даже пролил слезы. Он немедленно выслал всех своих воинов и все лодки, большие и малые, и вскоре терпящее бедствие судно было разгружено. Сам вождь, вместе со своими братьями и сородичами, оказывал при этом всю посильную помощь и на море и на земле, неустанно заботясь о том, чтобы все делалось надлежащим образом и спасенное имущество было полностью сохранено. Время от времени к Адмиралу являлся кто-нибудь из семейства или окружения вождя, дабы выразить ему соболезнование и утешить в беде, заверяя, что все достояние Гуаканагари находится в полном распоряжении гостя.
И в цивилизованной стране никогда не соблюдались столь безупречно законы гостеприимства, как то делалось этим дикарем. Все выгружаемое с кораблей складывалось у его жилища, причем на всю ночь выставлялась вооруженная стража, до тех пор, пока не было приготовлено особое хранилище. Но и сами островитяне не проявляли ни малейшей склонности воспользоваться несчастьем пришельцев. Напротив, и лицами своими, и действиями выражали они живейшее сочувствие, видя которое, можно было подумать, что беда постигла их самих.
"Столь дружелюбны, столь мягки, столь миролюбивы эти люди, — пишет Колумб в своем дневнике, — что я клянусь Вашим Величествам, нет на свете лучшего народа и лучшей страны. Своих соседей любят они больше себя, и речи их всегда любезны и приятны, всегда сопровождаются улыбкою, и хотя они и впрямь ходят нагими, но держатся всегда совершенно пристойно и достохвально".
Глава 9
Строительство крепости Ла-Навидад
(1492)
Видя у многих своих людей большую охоту остаться на острове, чтобы избавить себя от трудов и опасностей перехода через океан, а также мирный и дружелюбный нрав туземцев, Колумб решил заложить здесь основу будущей колонии. Остатки погибшей каравеллы могли послужить материалом при строительстве крепости, корабельные пушки, наряду с прочим военным снаряжением, могли быть использованы для ее защиты, небольшому ее гарнизону можно было оставить припасов на год. Предполагалось, что остающиеся на острове участники экспедиции исследуют его, ознакомятся с рудниками и прочими источниками богатства, что они добудут торговлею у индейцев немало золота, изучат их язык и освоятся с их обычаями и нравами, что весьма пригодилось бы в последующих сношениях с ними. Тем временем Адмирал должен был вернуться в Испанию, сообщить об успехах экспедиции и привезти пополнение.
Едва только у Колумба возникла эта идея, как он принялся осуществлять ее. То, что осталось от "Санта-Марии", было разобрано и по частям перенесено на берег, где на выбранном месте начались приготовления к строительству башни. Когда Гуаканагари стало известно о намерении Адмирала оставить часть своих людей для защиты острова от свирепых карибов на то время, пока он привезет из своей страны других воинов, радости вождя не было предела. Его соплеменники не меньше него были в восторге от того, что с ними остаются эти удивительные люди, и от того, что Адмирал, возвратившись к ним, доставит на кораблях соколиные колокольчики и другие ценимые ими вещи. Они охотно помогали в строительстве крепости, и не помышляя о том, что созидают оплот тяжкого своего рабства.
Но едва начались приготовления к строительству крепости, как индейцы сообщили, что в устье реки на восточном краю острова бросила якорь каравелла "Пинта". Колумб просил Гуаканагари отправить туда каноэ со своими людьми; на той же лодке выехал испанец, которому было дано письмо для вручения Пинсону. В письме не было упреков — оно лишь призывало Пинсона к немедленному воссоединению.
Три дня спустя каноэ возвратилось, проплыв вдоль берега двадцать лиг. Ни слуху ни духу о "Пинте" не было, и хотя Адмирал получал и впоследствии новые известия о том, что она находится к востоку от него, он больше не верил им.
Уход этого судна поверг Колумба в величайшее беспокойство и изменил все его планы. Если Пинсон вернется в Испанию прежде него, он, несомненно, станет оправдывать свои действия с помощью наветов на Адмирала, губительных для будущих экспедиций. Он может даже упредить его, приписав себе славу великого открытия. Если же "Пинта" погибнет, положение Колумба станет еще более опасным. В этом случае из трех судов останется одно, да притом не лучшее. От того, сможет ли это суденышко преодолеть огромное пространство океана, зависел в конечном счете успех всего предприятия. Если оно потонет, с ним будет утрачено все, что свидетельствует об успехе Колумбова дела, мрачная участь Адмирала отпугнет будущих мореплавателей, и Новый Свет останется, как дотоле, неизвестным. И он не решился поэтому продолжать разведку в новых морях тех земель, что манили его со всех сторон своим великолепием. Он принял решение не теряя времени возвращаться в Испанию.
В продолжение строительства крепости Адмирал каждый день получал все новые доказательства расположения и услужливости Гуаканагари. Когда бы он ни выходил на берег для руководства работами, он неизменно встречал изъявления гостеприимства вождя. Самый большой из домов в том месте стоял всегда готовый принять его, устланный внутри, как ковром, пальмовыми листьями и обставленный низкими табуретами из черного блестящего дерева. Встречая Адмирала, касик всегда проявлял благородную щедрость, преподнося ему шейное украшение из золота или иной, равный по ценности подарок.
Касик старался также изо всех сил, чтобы снабдить Колумба перед отъездом как можно большим количеством золота. Из того, что Колумб получил, из жестов и часто неверно понятых слов он вынес представление о необычайном богатстве внутренней части острова. Имена вождей, названия гор и областей перемешались у него в памяти, и он считал их все наименованиями мест, где находятся огромные сокровища. Чаще других произносилось слово Сибао — оно означало местность среди гор, где островитяне добывали значительную часть руды, из которой выделывали свои украшения. Обилие на острове красного душистого перца "пимента" Колумб счел признаком близости мест произрастания восточных пряностей; попадался ему как будто и ревень.
Перейдя с обычной своей бодростью духа от сомнений и тревог к самому светлому настроению, он теперь видел в гибели корабля чудесное событие, таинственно предопределенное небесами для умножения успехов всего его предприятия. Не случись этого бедствия, он не задержался бы на острове и не доведался бы о его богатствах, а лишь побывал бы кое-где на его берегах и затем покинул их. В доказательство провиденциальности крушения "Санта-Марии" он ссылался на то, что оно произошло в полный штиль, без ветра или волнения, и на то, что кормчий и матросы не подчинились ему, когда он велел бросить якорь за кормой, поскольку, если бы они выполнили его приказ, судно было бы благополучно отведено в сторону, плаванье продолжалось бы и сокровища острова остались бы неизвестны. Теперь же он преисполнился ожидания счастливых плодов того, что казалось бедой, ибо надеялся, как он писал, что к его возвращению из Испании те, кого он оставлял здесь, добудут торговлею тонну золота и обнаружат копи и пряности в таких количествах, что государи — не пройдет и трех лет — смогут снарядить крестовый поход для освобождения Гроба Господня. "Ведь я утверждал, — добавляет он, — что весь доход от моего предприятия должно употребить на завоевание Иерусалима, а Ваши Высочества усмехались на то и отвечали, что вас привлекает эта мысль и что вы и без оных доходов готовы приняться за это дело".
Этот простодушный, но искренний порыв возник у Колумба в тот момент, когда он почувствовал себя накануне обретения огромных богатств. То, что у людей иного склада лишь возбудило бы отвратительную страсть к стяжательству, ему внушило благочестивые намерения. Сколь, однако, тщетны наши попытки толковать скрытую волю Провидения! Кораблекрушение, представлявшееся Колумбу знаком Божьего благоволения, впоследствии стало причиной сужения, ограничения его поисков. Судьба его на все оставшиеся ему лета оказалась связана с этим островом, который стал для Адмирала источником забот и тревог, и тысяч жестоких коллизий, и омрачивших его преклонные годы унижений и разочарований.
Глава 10
Устроение крепости Ла-Навидад. Отъезд Колумба в Испанию
Испанцы не жалели трудов при строительстве своей крепости, немало помогали им и туземцы, и в десять дней она была вполне готова. Сооружено было подземелье, над которым была возведена прочная деревянная башня, а вокруг нее вырыт широкий ров. В башню перенесли все припасы, сохранившиеся после крушения "Санта-Марии", а также все, без чего можно было обойтись на каравелле. После установки пушек она приобрела внушительный вид, способный вселить страх в здешний бедный и мирный народ. Колумб считал на самом деле, что весь остров можно держать в повиновении самыми незначительными силами. Крепость и ограничение ее гарнизона в действиях, по его мысли, более требовались для того, чтобы среди испанцев поддерживался порядок, чтобы они не могли рыскать по округе и не творили бесчинств среди туземцев.
По завершении строительства крепости Колумб дал ей, а также близлежащему селению и бухте имя Ла-Навидад, что значит Рождество, в память спасения при кораблекрушении в день Рождества Христова. Нашлось немало охотников остаться на острове, из них он отобрал тридцать девять самых умелых и известных примерным поведением. Начальником над ними был поставлен Диего де Арана, уроженец Кордовы, нотариус и альгвазил флотилии, которому Адмирал передал все полномочия, какими его облекли католические государи. На случай его гибели преемником его назначался Педро Гутьеррес, а следующим за ним — Родриго де Эскобедо. Среди остававшихся в крепости Навидад находились также врач, корабельный плотник, конопатчик, бондарь, портной и канонир, причем все были искусны в нескольких ремеслах. Им оставили лодку с погибшего корабля для рыбной ловли, разные семена для посева и множество предметов для торговли с индейцами, чтобы выменяли они к возвращению Адмирала как можно больше золота.
Когда подошло время отъезда, Колумб собрал всех тех, кому предстояло поселиться на острове, и обратился к ним с серьезной и взволнованной речью. Он приказал им именем государей повиноваться своему начальнику, со всем возможным уважением и почтением относиться к касику Гуаканагари и другим вождям. Он напомнил, сколь много они обязаны были его великодушию и насколько зависит их благополучие от доброго его расположения; в отношениях с туземцами потребна осмотрительность, обходительность и справедливость, ни в каких спорах не следует допускать насилия; особенно же необходимо благоразумие в обращении с туземными женщинами, часто становившимися причиною бед и раздоров в отношениях с дикими народами. Более всего убеждал он их не расходиться по острову, держаться вместе, ибо безопасность их зависит от их единства, в особенности не следовало покидать пределы дружественных земель Гуаканагари. Аране и прочим командирам он поручил всячески проведывать о промыслах и рудниках острова, добывать золото и пряности и исследовать побережье, дабы найти более удачное место для поселения, так как эта бухта неудобна и опасна своими скалами и отмелями.
