Силь (обновлённый вариант)

Рукотворного облака больше не существовало — на его месте валялось лишь несколько обгоревших обломков. Ни единой травинки. Ни клочка земли не выжженного, не вывернутого. Все вытоптано, загажено, опоганено. Здесь поработали упорно, методично, добросовестно — чтоб не выросло никогда и ничего. А всё пространство вокруг покрывала кисея из какой-то желтоватой дымки, сквозь которую едва могло пробиться Солнце — и площадь казалась мрачной, обветшавшей... болезненной. На месте сердца у Миралиссы билась пустота, и она падала, бесконечно падала в эту сухую жаркую пустоту.

Гном, также шокированный увиденным, без остановки бормотал:

— Я видел разрушенные храмы и оклеванные трупы, но это... Кому, кому могли причинить зло цветы? Они не говорят, не сражаются, не мстят, они просто молча растут. Зачем?

— Затем! — раздался визгливый крик, и одновременно поднятые взгляды гнома и эльфийки упёрлись в фигуру человечишки, поднявшегося из-за обломков. Того самого, что во время штурма стоял возле старосты и глядел на эльфийку с непонятно откуда взявшейся ненавистью, которая теперь смешивалась в его взоре с мутным осадком безумия. Человечишка зачем-то воздел три пальца вверх, продолжая визжать, странно искажая слова на оркский манер:

— Во имя свободы и независимости! Мы свободные люди — поступать как хотим на своей земле! Искореним эльфийско-иноземный след на нашей независимой земле! Эльфийские оккупанты — убирайтесь...

Этот противный визг оборвал свист стрелы... Стрел. Многих стрел. Эльфийка, сжав губы, не вытирая злые слёзы, струящиеся из глаз, продолжала стрелять и стрелять в утыканное стрелами тело, пока колчан совсем не опустел. После этого она бессильно опустила лук и пала на колени перед истерзанной землёй.

— Свободные люди... — проговорили её губы с горькой издёвкой.

— Они не люди, — негромко ответил гном. — Они и не звери, они — хуже. Намного хуже.

Гном подошёл к ней и неловко обнял за плечи — он как раз был примерно одного роста с коленопреклонённой эльфийкой. Миралисса бессильно прижалась к его огромным рукам, прочным как скала... но добрым. Она ощутила волнами исходящее от гнома ощущение доброты и... основательности, что ли — и ей стало немного легче.

Вдруг гном вздёрнул голову, услышав странный звук — смех, напоминающий скорее шелест оползня — мёртвый смех, не содержащий в себе ни единой живой эмоции.

— Что, стрелы закончились? — прошелестел этот смеющийся, лишённый живых интонаций голос, и подсознание Миралиссы выкрикнуло: "Опасность!"

Эльфийка резко вскочила на ноги и дёрнулась в сторону — и лишь поэтому удар противника рассёк ей плечо, а не голову. Самое странное было то, что она никого не видела — взору открывалась лишь пустая площадь. Но пока мозг пребывал в растерянности, тело справилось само, автоматическим движением залечив царапину на плече и метнув в сторону противника... (да какого противника, нет никого!) — Ледяную Стрелу. Но, тем не менее, Ледяная Стрела ударилась во что-то и растеклась по нему, обрисовав контуры (всего лишь контуры!) орка, вновь замахивающегося ятаганом. Краем глаза Миралисса увидела, как Грахель нанёс удар своим молотом... как казалось, в пустоту — но раздался предсмертный крик и звук упавшего тела, а навершие молота окрасилось красным. Эльфийка выхватила лук и принялась стрелять наугад — времени наполнять колчан не было, и она выдёргивала стрелы прямо оттуда, с её дерева на изнанке мира...

Этот болван и не знает, что стрелы у эльфов не заканчиваются, — подумала Миралисса, увеличивая темп стрельбы. Большинство стрел пролетали мимо, но некоторые находили цель, и если они не прекращали движения (попадая в не жизненно важные части тела), эльфийка пускала в цель ещё одну стрелу, разившую уже наверняка.

— Завеса невидимости! — запоздало крикнула она гному, но тот и так всё понял — повинуясь движению его руки, пыль поднялась с земли примерно до колена, и остановилась. Миралисса благодарно кивнула — теперь местонахождения невидимых фигур стали хорошо видны — по отпечаткам в этой пыли. В течение двух ударов сердца всё было кончено — стоящих на ногах орков не осталось.

— Готово! — выдохнула эльфийка. К её удивлению, гном покачал головой:

— Всё только начинается. Мы перебили кукол, но остался кукловод. Маг, создавший завесу.

Миралисса печально взглянула на Рассветную Башню, над которой начала клубиться огромная чёрная туча.

Староста вновь обрёл способность к движению, глаза его заблестели, и он продолжил свою речь:

— Но мы должны двигаться вперёд! — патетическим тоном возвестил он. — В союзе с эльфами мы уже были — ты нас тянешь назад, в прошлое!

Мы и выжили-то как раса — лишь благодаря этому союзу с братским эльфийским народом, и ты не можешь этого не понимать! Если бы не эльфы, самоотверженно приходящие нам на помощь — не щадя жизней своих, нас бы не было вообще!

— Когда стоишь перед пропастью, делать шаг вперёд — самоубийство, — негромко ответил Дон. Староста раскрыл было рот для ответа, но Дон опередил его: — Вот ты, именно сейчас — сделай шаг вперёд! Ну же!

Вот болван, чуть не сделал шаг — но глянул вниз и отшатнулся. А ведь это не пропасть, тут всего лишь сломанной ногой бы и отделался — и это в самом худшем случае. Что же оркам так не везёт с умными прислужниками? Или это — закономерность?

— Ты действуешь в интересах эльфов, в интересах соседней державы! — не сдерживаясь, завопил староста, покраснев от гнева.

— А разве наши с эльфами интересы в чём-то расходятся? — последовал холодный ответ.

— Наш интерес — в оркской интеграции!

— И что она даст хорошего?

Староста довольно улыбнулся — он явно ждал этого вопроса.

— Возвращение в лоно породившей нас оркской цивилизации, — вкрадчиво ответил он. — Мы должны влиться в оркский союз, чтобы достичь столь же высоких стандартов личной свободы, магократии и оркского уровня жизни! — выкрикивал староста лозунги под одобрительный шум толпы.

Ты забыл добавить, что магократические страны — это населённые орками и порабощённые ими. А что касается высокого уровня чего-то там у орков — ты же в их странах, держу пари, ни разу не был! А я был, поэтому и не верю в эти сказки про "высокий уровень". Его там — просто нет.

— Мы вольёмся в мировое сообщество магократических стран — хватит быть младшим народом! — продолжал вещать староста.

— И ты считаешь, что орки примут людей как равных? — отчеканил Дон, глядя старосте прямо в глаза.

— Да! То есть нет... — сник староста под взглядом Дона, но потом снова вскинулся: — У нас же недоразвито магократическое правосознание! Как нас можно принимать на равных — после трёхсотлетнего эльфийского рабства, лишившего нас всего — от языка до культуры!

До чего отвратительна эта смесь — ненависти и самоуничижения! Я этого слизняка даже не могу возненавидеть — ибо слишком глубоко презираю.

— Языка лишили? — картинно изумился Дон. — А как же вы, милый мой, общаетесь с нами — при помощи какого устройства?

Толпа хохотнула, а староста ещё сильнее разозлился.

— Этот язык навязан эльфами! Мы должны возродить наш, исконный язык!

— Коверкая слова на оркский манер — разве это означает возродить? Да это значит — уничтожить!

— Это нас приблизит к оркской культуре!

— Так начните приобщение уже сейчас — прекратите разуваться входя в помещение, спите в одежде... а главное — перестаньте мыться!

— Что? — глупо залупал глазами староста.

— А вы не знали, что культура орков не предписывает им снимать обувь, входя в жилище? Или что лидеры оркских государств моются два раза в жизни — сразу после рождения и сразу после смерти? Так это лидеры — богатые, а простые орки такой роскоши не могут себе позволить...

Да, я немного преувеличил, но, кажется, задел правильную струнку в людях, из которых староста старается слепить толпу. То-то они с таким презрением уставились на орков! И есть отчего — моим словам они могут не верить, а вот собственному носу — верить поневоле приходится!

— Зато орки несут ценности свободы и магократии, прав человека!

— И вы во имя свободы привели в город оркских оккупантов? А защитников города они убивали во имя чего — прав человека? Какого из них — права на жизнь?

— Это маготворческие силы! — взвился староста. — Мы создадим систему коллективной безопасности, способную оградить нас от поползновений северного соседа!

Проклятый лжец! Ты ведь знаешь, что эльфы никогда не воевали с людьми! В отличие от орков!

— Мы были в безопасности, пребывая в союзе с эльфами! И нашей безопасности, кроме орков и их подручных — никто и никогда не угрожал! А в "союзе" с орками — вас оденут в доспех и сапоги, и отправят убивать эльфов, гномов, других людей — всех, кого прикажут орки! И так — пока вас всех не перебьют! Если вас до этого не перебьют "стороннички". Они хотят воевать вашими руками, неужели вы такие тупые, что не понимаете? — голос Дона усилился и окреп. — Потому что орки стремятся захватить весь мир, и весь мир их за это ненавидит! Их — и их подручных!

— А оркский уровень жизни?.. — бросил на стол последний козырь староста.

— У нас — выше, — перебил его Дон.

— Лжёшь! — окончательно потерял самообладание староста. — Жалкий оркский солдат получает золотую монету в неделю!

Да, серьёзный аргумент. На золотую монету наш обычный крестьянин может безбедно прожить несколько месяцев. И если бы я там не был, не нашёлся бы, что ответить. Но я там был...

— А самое паршивое жильё стоит там — четыре золотых в месяц! Это в котором спят вповалку на полу, где полно крыс и прочей живности помельче! А наша обычная крестьянская изба — у них это элитное жильё, роскошь! Очень мало кто может себе позволить...

— За мною — народ! Народ, который стремится к оркской интеграции, — голос старосты внезапно изменился, стал густым и гулким. Толпа в ответ глухо заворчала. — Ты пойдёшь против воли народа? А кто же за тобою?

— Народ? А где вы видите народ? — как ни в чём не бывало поинтересовался Дон.

Толпа ответила протяжным рёвом и начала медленно двигаться в сторону Дона. Он понимал, что в случае схватки с толпой шансов нет никаких. Можно отбиться от отряда воинов — ведь воины ценят и личную безопасность, так что они атакуют, а не наваливаются, как обезумевшая толпа, согласная расстаться с несколькими из своих представителей.

— Это не народ! — выкрикнул Дон. — Это пьяный сброд, опоенный... непонятно чем!

— Ещё скажи, что мы добавили зелья в бочки с пивом и вином! — предложил голос старосты.

Хороший ход. Зелье там, я уверен, но после этого заявления я не могу объявить об этом во всеуслышание — мне никто не поверит...

— Народ сейчас работает, а не шляется по площадям! Вы — в лучшем случае его часть — очень малая часть!

— Работает? Да ты хочешь превратить нас в эльфов! Эти квенди — лишь прислуга ими проклятых господ, жалкая пародия на истинный народ! — стихами, странным вибрирующим голосом заговорил староста, толпа загудела, и Дон прочёл зарождающуюся ненависть в лицах, обращённых к нему.

Неужели это... нет, не может быть! Песня Силы в исполнении старосты — смешно! Наверное, показалось...

— Квенди — лишь прислуга для господ, — зачем-то повторил староста.

Ну ты и мразь, — с отвращением подумал Дон. — Употреблять презрительное прозвище, данное эльфам самим Врагом... Жаль я тебя не могу во всеуслышанье назвать так, как ты того заслуживаешь — здесь дамы... пусть и не самого тяжёлого поведения, но тем не менее язык у меня не повернётся...

— Забудем бремя эльфийской оккупации! Забудем прошлое! Бремя горькой памяти — по силам ли оно? — восклицал голос старосты, и лица стоящих людей — нет, уже не людей, а частичек толпы — исказились в гримасах злобы. Они двинулись вперёд, с целью крушить, ломать, убивать... И последняя деталь, испугавшая Дона больше всего — их глаза осветились багровым огнём. Огнём ненависти.

Это Песня Силы. Он их повернул ко злу... Повернул... Что же, примем бой! Рука выхватывает лютню и берёт аккорд. О свет, помоги мне!

Где нет забвенья,

Там по камню вьются руны,

И струны лиры

Молчат о власти лет.

За мною юность

Незапятнанного мира

Встала, как рассвет!

Забвенья нет,

А память стала силой,

Что хранит от бед, -

Она жива,

И взгляд не замутнен,

А морок и наветы

Сгинули, как сон, -

Таков закон,

Пока нетленным светом

Полон небосклон...

По зову памяти былой

О днях до солнца и луны

Я поднимаю голос свой,

Чтоб силы сделались равны...

сделались равны...

Правая рука взяла последний аккорд и возлетела вверх, в противовес свинцовой усталости, тянущей книзу — вознеслась, словно осеняя толпу, хотя нет, не толпу — уже не толпу, а людей, заворожено слушающих и начинающих уже растерянно озираться — а что мы, собственно, здесь делаем? Причём озираться обычными — обычными! глазами, с выражением растерянности на лицах — но не злобы! Сейчас ещё аккорд — ну же!

Рука Дона была уже на полпути к струнам, как её остановил пронзительный звон, который издаёт только лопнувшая струна.

Неужели порвалась струна? — молнией сверкнула паническая мысль.

Взгляд бросился к левой руке, сжимающей гриф, растерянно заблудился в лохматящихся обрывках струн вокруг... вокруг... обломка грифа, удерживаемой левой рукой. Взгляд растерянно мечется от струн к обломкам корпуса лютни, который разлетелся... разлетелся, потому что... Взгляд спускается и замирает, увидев причину этого — арбалетную стрелу, так называемый болт, пылающий чёрным пламенем, разбивший корпус лютни на кусочки и воткнувшийся Дону в грудь, пачкая рубаху ручьём текущей крови.

Ноги ослабли, не в силах выдержать груз тела, из которого вместе с кровью вытекала жизнь — и правая рука рванулась к бортику, чтобы уцепиться за него и продержаться на ногах ещё в течение хотя бы нескольких ударов сердца. Ведь каждое мгновение — это больше шансов спастись Грахелю и Миралиссе... Вдруг рука остановиласься и устремилась к груди, чтобы вынуть чёрный болт и спасти свою жизнь во исполнение обещания Миралиссе... Остановилась — и к бортику! Вновь остановилась — и к груди! Несколько раз метнувшись, рука сделала свой нелёгкий выбор, намертво уцепившись в бортик трибуны и помогая непослушным ногам удерживать тело в вертикальном положении. Хотя бы на некоторое время...