Еще более благоразумно удирали в сторону Днестра татарские конники под предводительством Селим Гирея, который отчетливо понимал, что дело пахнет жареным, а задержись он здесь — поджарят и его. Жить хану хотелось. Очень. А чего еще ждать от этих непредсказуемых русичей? Неизвестно.
Нет уж, лучше он сейчас тактически отступит за Днестр, спасая часть войска, а там — посмотрим... Может, если бы не было того разговора с Иваном Морозовым, он бы попытался стоять до последнего, но... он не мог себе позволить положить все войско. Он вообще больше не мог терять людей!
На левом фланге бушевали русские, которые под прикрытием своих орудий, отбили у турок их батарею — и опять-таки разворачивали ее против прежних хозяев... не хватало последнего удара.
И он последовал. Да, подлый, да, в спину, так простите... вы сюда воевать пришли или про этику побеседовать за пиалой с чаем?
Уж точно не последнее...
Под барабанный бой, полк под командованием Анфима Севастьяновича Хитрово врубился в войско турок с тыла, практически напротив ворот Нового замка.
Туда развернулся султан, туда принялись поворачивать батареи... их было так мало! Всего лишь пять тысяч! Сейчас их растопчут и не заметят... поздно.
Все было слишком поздно.
Защитников Старого замка оставили без внимания — и зря. Ворота Старого замка открывались и из них выходило войско...
— Урррааа!!!
Ян Собесский шел впереди, почти по проторенной дороге. А что?
Новый замок — почти развалины, кони ноги поломают, а вот люди — эти пройдут. Эти — где хочешь пройдут. Особенно когда не под огнем. И когда надобно ударить в тыл басурманам!
За ними спешно выкатывали пушки, чтобы поддержать своих огнем... оказавшись меж четырех огней, турки дрогнули.
Растерялись.
И... побежали!!!
Недаром говорят, что лишить человека боевого духа — есть уже половина успеха. Военная фортуна переменилась очень быстро — и теперь уже соединенные польско-русские силы гнали турок обратно, к разрушенному Жванецкому замку. К броду!
К чертовой матери с чужих земель!
Их преследовали долго, почти до ночи, стреляя вслед, добивая отставших и беря в плен тех, кто выглядел побогаче — паши и мурзы, вельможи и военачальники попали в этот день в руки полякам, чудом удалось удрать султану...
Успокоилась погоня только когда стемнело — и Собесский повел свое войско обратно, подсчитывать потери.
Володыевский же чуть ли не на коленях умолил отпустить его проводить турок до переправы, чтобы уж точно вернуться не вздумали. Ян махнул рукой и отпустил, лишь бы под пулю не подвернулся...
А так — две тысячи конников, даже уже побольше... на бегущих — хватит! С лихвой.
И впереди бежал сам Великий султан, который не так давно прислал оскорбительное письмо о сдаче.
Охраняемый верными янычарами и с одной только мыслью — не удавят ли его теперь?
Уже переправившись через Днестр, он остановился подсчитать потери — и оказалось, что в его войске осталось двадцать тысяч воинов. Конечно, еще оставались татары, и было их много, но... разве с ними навоюешь? Селим Гирей к тому же так еще сокрушался о своих людях, которые остались на польских землях и которых теперь уничтожат... он-то явно не собирался продолжать никакого похода. Ноги бы унести!
На поле боя поляки собрали больше трех сотен пушек, более десяти тысяч ружей, а прочие трофеи никто так и не считал, хотя подозрительным было то, что в некоторых деревнях появилось большое количество лошадей и ослов. Да и мяса было многовато...
Верблюдов не едят?
Еще как едят! С голодухи-то!
Жители близлежащих деревень были счастливы.
Счастлив был и Ян Собесский. Он — победил.
Счастлив был царевич Алексей, который тут же отправил письмецо сестрице Марфе. И при дворе начал расходиться слушок, что Собесский-де героически сидел в осадке, пока его не вызволили русские войска. А еще — что Собесский не нашел ничего лучше, как взорвать два замка.
И вообще — хорош полководец, у которого жена, ну... это самое... вы же знаете, что французский король у нас берет исключительно натурой, хе-хе, с прекрасных дам...
Счастлив был Ванечка.
Пока Алексей писал письма, он сидел на подсчете трофеев — и между прочим, первым добрался до султанского шатра, безжалостно сгребая в свои цепкие руки все драгоценное.
Ну и конечно, все письма.
А то ж!
Так что деньги, которые Алексей выплатил татарам, окупились, как бы не втрое. С одной одежды султана содрали столько драгоценностей, что можно было горстями мерить.
Еще в виде бонуса Ванечке достались три любимые жены султана — и парень, злобно ухмыляясь, отправил их в крепость, в покои Собесского.
Уж что там произошло — история умалчивает. Но достоверно известно, что с воплями 'насилуют!!!' никто из покоев не вылетал.
А то ж!
Тем более Ванечка впрямую сказал девушкам, что себе их этот полководец вряд ли оставит, но вот ежели они все сделают, как он попросит — он лично их судьбы устроит.
Жены (все как на подбор, молодые и красивые, не старше семнадцати лет) подумали — и радостно согласились. Султан-то сбежал, надо судьбу устраивать...
Ванечка же подумал, что Софья будет ему очень благодарна за еще троих наставниц для ее девочек. Ну и за книги. И за дипломатическую переписку...
Драгоценности?
Смеетесь вы, что ли? Везти такую ерунду такой девушке!
* * *
Девушка была в этот момент то ли раздосадована, то ли зла, то ли...
На столе перед ней лежал стих, выполненный ради разнообразия, в классической европейской манере, где некая очаровательная мудрая дева сравнивалась стройностью стана с кипарисом, очарованием с Афродитой, обаянием с Дианой-охотницей...
Когда Софье передала это служанка — девушка слегка удивилась.
Потом, прочитав, пожала плечами. Это — ей?
Лучше б чего интересного принесли. Вот, последнюю комедию Мольера, например. Восхитительное чтиво... кстати, пока драматурга не начали травить, но ежели что — надо намекнуть. Пусть приезжает творить шедевры на Русь. Тут хоть и медведи, да не идиоты... И профессии критика тут пока нет... тоже пометить. Надо сделать так, чтобы критиком имел право быть тот человек, чьи произведения пользуются успехом. А то как в анекдоте.
Петь умеешь? Танцевать? Играть на пианино? Везде нет? В критики пойдешь!
Интереснее было, кто автор сего спича.
Но и эту загадку Софья разгадала достаточно быстро.
Поскольку на следующий день появился второй стих.
Там царевну сравнивали уже с музой, вдохновляющей автора на творчество. Ну и согласно товарищу Яшке-артиллеристу. Ваши трехдюймовые глазки, прицел пятнадцать, батарея сто двадцать, бац-бац — и мимо!
Софья фыркнула и отдала второй свиток девочкам. Пусть отскребут и пользуются, а чего пергаментом разматываться, чай — не дешевка...
А кто?
А товарищ Голицын. Софья только головой покачала. У нее и так было желание при виде Василия Голицына засвистеть: 'не падайте духом, поручик Голицын...'. А он еще и стихами вздумал разбрасываться...
И что с ним делать?
Был вариант — настучать отцу. Тогда Васечку сразу за ушко да на солнышко.
Был второй вариант — настучать казакам. Тогда отцу даже вывешивать нечего будет. Личная казачья охрана молодого царевича к поползновениям в сторону его сестры относилась чрезвычайно негативно. А уж когда стало известно, что Стенька Разин в сторону царевны Татьяны поглядывает, да и та, не так, чтобы очень против...
В каком-то смысле царская семья — та ее часть, в которой главным был Алексей Алексеевич — стала для казачьей охраны... родными? Своими?
Пожалуй, второе вернее.
Одним словом — Василия Голицына ждало неоднократное падение на казачьи кулаки.
Софья, как обычно, выбрала третий вариант. А что?
Неглуп, науки превзошел, опять же, коли от лишних соблазнов избавить — девочкам будет на ком навыки отрабатывать. Да и поведение в европах преподавать своим людям надобно. А то вдруг да засыплются? В планах Софьи уже был личный шпионский корпус, а для таких дел европейские нравы знать надобно. А то начнет так дама на разведчике блох искать, да не найдет. Ну точно — не европеец! Или вдруг он помыться вздумает! Или отдельный сортир устроит, вместо того, чтобы содержимое ночного горшка на улицы выливать!
Мало ли на чем засыпаться можно! Тут тонкостей много!
И на третий день, осторожно кладя на порог девичьей светелки перевязанный розовой лентой свиток, Василий вдруг ощутил между лопатками неприятный холодок.
Такой бывает, если прокалывая одежду, острие сабли прикасается к коже человека.
— Медленно выпрямись. Ты почто царевне подметные письма подкладываешь, тать ночной?
Василий тут же проникся благочинием.
— Я... э...
— Грамотку подобрал и пошел, да не оборачиваясь.
— Да вы... я князь!!!
— А будешь — труп.
Прозвучало так убедительно, что Василий замер. И пошел.
Ну не случалось таких моментов в жизни боярина ранее. Не случалось.
Европы разные — были, беседы с умными, образованными людьми — также были. А вот такого, чтобы боярина убить угрожали — не было. Ну, дуэли, так это ж иное, это дело благородное... а тут...
А непонятное — пугает.
Так что Васька Голицын честь честью дошел до покоев царевича и был препровожден в кабинет, где за столом, заваленным бумагами, сидела царевна Софья. И смотрела оч-чень недобрыми глазами.
— Здрав буди, боярин.
— Государыня...
Поклон вышел более чем учтивым. И с мыслями Василий начал собираться, видя, что сразу не убьют. Но Софья перешла в атаку первой.
— Объяснений жду, что значат сии труды. И это также...
Мужчина сглотнул видя, как его грамотку царевне подают на кончике кинжала, а та спокойно распарывает ленточку и пробегает глазами по изящно выписанным строчкам.
— Так... твои глаза, твои достоинства... твое дыхание, бог Эол доносит до меня... Поручик, да вы знаток мифологии?
Что такое поручик — Василий не знал, но кивнул. Знаток ведь....
— Ну и для чего вам потребовалось сие творчество?
Василий оказался в дурацком положении. Как-то не шли на ум слова под злыми казачьими взглядами. Но опыт не пропьешь, разговорился.
— Царевна, вы, как белый сияющий цветок в полумраке терема...
Славословия Софья слушать не захотела, время поджимало. А потому кивнула казаку — и Голицыну слегка двинули по почкам.
Не сильно, для понимания.
— Васечка, — нежно произнесла царевна, — Ежели я пожелаю — ты отсюда никогда уже не выйдешь. И отец мне ничего не скажет, потому как не узнает. Москва-река иногда глубокая, человек только булькнет. Да и камней хватает, и веревок...
Василий побледнел — и признание посыпалось уже быстрее.
Так и так. Люблю. Жизнь без вас, царевна, не мила. Хотите — казните.
Софья задумчиво кивнула и задала вопрос, который испокон веков ненавидят все любовники.
— А жена как же?
Вот тут Василий и срезался. Да, люблю. Да, обожаю. Но... жена? А что — жена. Там брак по договору, родители все решили, а у него высокие чуйства...
— А дети?
Ну... детей делал. Так это ж телесное, а духом...
Софье очень захотелось кивнуть казакам — и пусть бы товарищ дальше детей исключительно платонически делал, по причине отбитой женилки.
Нельзя.
Еще в хозяйстве пригодится.
— Васечка, а коли я эти грамотки отцу на стол положу? Что он с тобой сделает?
Судя по бледному лицу ловеласа — ничего хорошего.
— Тогда так и договоримся. Чтобы этого больше не было. Любишь исключительно свою жену и каждый день, не считая праздников и великих постов. Еще раз такую ахинею услышу — очень разгневаюсь. А стишки хорошо кропаешь, молодец. Государь Алексей Алексеевич вернется — попрошу, пусть возьмет тебя ребят науке стихоплетства поучить. Вдруг да пригодится?
Судя по лицу — Василий уже ожидал худшего. Софья послала ему еще одну ласково-людоедскую ухмылочку.
— Ты не думай, Васечка, я тебя не простила. Шаг влево, шаг вправо, томный взгляд в сторону — и все эти писанки на стол батюшке моему лягут. А уж что он решит...
Лицо Василия Голицына было бледным. Софья даже ему посочувствовала, чуть-чуть. Вот и так в жизни бывает. Хочешь обаять девушку, произвести на нее впечатление, а потом через нее повлиять на братца... ну, дело житейское. И на теремную красотку он впечатление произвел бы. На Евдокию, на ту же Татьяну...
Софья, с ее абсолютно иным житейским опытом, видела в теремном ловеласе, в лучшем случае, полезную в хозяйстве вещь. А уж чтобы влюбиться...
Пфффффф!
Вот братец с войны приедет — вместе посмеемся, как этот теремной петушок вздумал тут круги наворачивать.
— Понадобишься — вызову. Свободен.
Казакам и кивка не потребовалось. За шкирятник вытащили Василия из кабинета и царевичевых покоев, с почетом пинком под копчик проводили. Софья вздохнула, поворошила бумаги на столе и подперла щеку рукой.
Ох, Алешенька, братец мой родной, как же ты там?
Как ни уговаривай себя, а волнуешься, еще как волнуешься...
Господи, верни мне его... их с Ванечкой живыми!
* * *
Как возвращались победители?
Триумфально.
С пленными, идущими впереди, с пушками, которые тащили за ними, с музыкой....
Гордый Собесский ехал бок о бок с русским царевичем и рассыпал по сторонам милостивые взгляды. Алексей Алексеевич выглядел спокойным.
Ежи Володыевский, который поехал с ними — задумчивым.
Ему хотелось быть с Басенькой, очень хотелось. И коли уж тут оставаться не выйдет, так может, к Московскому крулю попроситься в подданство? Он уже намекал царевичу и отказа не встретил.
Наоборот, Алексей Алексеевич обещал понимание и поддержку.
Михайло лично выехал навстречу героям.
Троекратно обнял брата жены, при всем народе объявил, что герои будут награждены достойно. Обнял Яна Собесского, поблагодарив за службу, обнял пана Володыевского, в глазах людей сравняв их заслуги... И тут же огорчил маленького рыцаря.
— Пан Володыевский, ваша жена при дворе.
Басенька смертно побледнела, а пан выпрямился.
— Ваше величество, дозволите ли потом с прошением подойти?
— Да вы сейчас, пан, просите, чего пожелаете. Разве я могу что пожалеть для победителей? Защитников земли нашей...
— Государь, я свою супругу и видеть не хочу. Я ее умолял со мной остаться, так она сказала, что все равно убьют нас — и уехала. Что ж это за любовь такая?
Михайло нахмурился. Но тут уже вмешалась королева, которая ехала рядом с мужем. Выпросила, как-никак, ее брат тоже воевал, и вообще...
— Любезный супруг мой, доверьте это дело мне? Я разберусь и все вам расскажу.
Михайло кивнул. А что? Очень удобно. Пан Ежи бросил затравленный взгляд на королеву, но тут же расслабился, потому что Марфа подозвала жестом девушку из своей свиты.
— Пани Кристину Володыевскую в мои покои и не выпускать. Пан Ежи, я вас жду вечером.
Пан Володыевский тут же расслабился.
Все в порядке, безобразного скандала, на которые так горазда его супруга, не будет. А вечером поговорим. В крайнем случае, он русского царевича попросит — пусть на сестру повлияет. Он сможет.
