Золушки нашего Двора

— Дурак ты, братец! — всерьёз разобиделся Дрюня. — Я к тебе, как к родному, с радостью! А ты 'вырубить'!

— Ну, ладно-ладно, — пошёл на попятный собеседник, — давай, рассказывай!

— Коровелла моя каким-то образом прознала об отравлении, — шут вернулся в кресло, довольно блестя глазами, — и прискакала к Ожину, с твёрдым намерением забрать меня домой и лечить народными средствами...

— Клистиром? — хмыкнул Рэд.

— Травками и диетой! — гордо ответствовал собеседник. — Но мэтр Жужин был непреклонен и заявил моей благоверной, что я очень плох!

— Он соврал, — улыбнулся король, почёсывая за ухом уснувшего щена, — ты не плох, ты невыносим! А она что?

— Она омыла слезами моё бедное тело и отпустила мне все грехи! — счастливо засмеялся Дрюня. — И пообещала мэтру, измученному должностными обязанностями, ухаживать за мной ночь до утра! Правда, спустя пару часов мы, всё же уснули — эти, знаешь, игры в помощницу целителя очень утомляют! Но самое главное, она меня простила, братец! И вещи обещала в наши покои вернуть! 'Раз Бруни тебя, шалопая, простила, то и я смогу'! Так она сказала... и давай меня целовать!

— А я рад, что вы помирились, — не глядя на него, сказал король, — правда, очень рад!

— Спасибо, — искренне улыбнулся Дрюня. — Но скажи мне, Твоё Окосевшее От Недосыпания Величество, отчего ты не спишь?

Его Величество достал из ящика бюро зеркало на длинной ручке, внимательно оглядел своё утомлённое лицо и обиженно заявил:

— Всё нормально у меня с глазами, братец, это у тебя чего-то не то.

Он кинул зеркало обратно.

— Тебе, Дрюня, признаюсь, раздумываю я нынче над одной дилеммой. Арк, наконец, женится, а значит, становится полновластным наследным принцем. Вот я и подумываю — то ли отойти от дел вовсе и уйти в монастырь, то ли наоборот, жениться и нарожать дополнительную кучку Ласурингов! В любом случае, это будет означать 'пожить для себя'!

— Же... жениться? — заикаясь, переспросил Дрюня. Ещё не сошедшая с шута токсичная бледность тут и вовсе ушла в зелёный оттенок спектра. — На Агнушке что ли? Пресвятые тапочки! Пожалей народ! На её тряпки третья часть валового внутреннего дохода страны уходит!

— Знаю! — поморщился король.

— А потом она, со свойственным ушастым высокомерием, захочет видеть на троне своего отпрыска, а не Арка!

— Знаю, — вздохнул Редьярд.

— Я не говорю уже о политической подоплёке! Лималль находится под протекторатом Крея... Нашему народу вряд ли придётся по нраву королева с той стороны!

— ЗНАЮ! — рявкнул Его Величество. — Оттого и раздумываю.

— Да тут и раздумывать нечего! — помрачнел шут и поднялся. — Пойду я, пожалуй, братец, не буду тебе мешать! А ты подумай ещё... Хорошенько подумай! Эх!

Махнув рукой, он вышел, всё так же кутаясь в простыню и изображая приведение. Из затихшей утробы дворца донёсся его тоскливый вой.

— Дурень... — пробормотал Редьярд, вставая, подходя к окну и распахивая створки.

Левая рука короля комкала на груди камзол — прошлое иногда впивалось в наживку сердца невидимым рыболовным крючком и тянуло куда-то. В места, которых давно не существовало.

* * *

Матушка гуляла в саду, полном чудес. Здесь повсюду цвели розы — алые, белые, бордовые, жёлтые, кремовые. Встреченные звери ласкались к ней, и даже огромный лев, чья грива походила на пылающий сенной стог, подсунул голову ей под руку, принуждая почесать его за ухом.

За поворотом дорожки открылась изящная беседка, увитая розовыми плетями. Со сладким запахом бутонов мешался терпкий, приятный и такой знакомый аромат трубочного табака...

Бруни ускорила шаги, поднялась по ступенькам и заглянула внутрь.

— А вот и она! — сказала, не оглядываясь, черноволосая босая женщина в простом белом платье. Она стояла у оградки и смотрела вдаль, туда, где виднелись у горизонта пики гор, укрытые вечными снегами.

Сидевший рядом с ней на скамеечке мужчина вскочил и, бросившись к Матушке, схватил её руки в свои. Она с изумлением смотрела на господина Турмалина — совсем такого, каким помнила его при первой встрече: рослого, сильного, золотоглазого.

— Как я рад видеть тебя, девонька! — воскликнул Григо. — Как же я рад!

Женщина обернулась, и Бруни отпрянула — в глазах незнакомки не было зрачка, а радужка постоянно меняла цвет, переливаясь всеми оттенками радуги. От её кожи исходило едва видимое сияние, отчего она казалась жемчужным силуэтом на садовой акварели.

— Вот ты какая, Матушка Бруни, — улыбнулась женщина, и радужки наполнились тёплым оранжевым светом, — рада познакомиться!

— Я тоже рада... — пробормотала Матушка и подумала...

— О, нет, ты не сошла с ума! — засмеялась незнакомка. — Просто я решила, что ты должна навестить нас с Григо, раз была честна со мной, отказываясь от своего счастья ради любимого.

— Я была честна прежде всего перед собой, госпожа, — удивлённо ответила Бруни, — а вас я вижу впервые!

— Ты — это и есть я! — собеседница села на скамейку и похлопала по ней ладонью, приглашая Бруни и Григо сесть рядом. — И он, — она кивнула на Турмалина, — и все живущие сейчас, и те, кто будет жить через тысячи лет...

— Не может быть! — воскликнула Матушка, порываясь вскочить. — Вы — Богиня? Пресветлая...

— Это я, — кивнула та, положа руку на запястье Бруни, — нет нужды вставать.

Прикосновение божественной длани дарило двойственное ощущение, подобное глубине — с одной стороны покой и тишина, из которых неохота выбираться, с другой — смертельная опасность, грань, за которой царит небытие.

— Очень рада твоей завтрашней свадьбе, — мило улыбаясь, сообщила Индари, — Аркей — хороший мальчик и королём замечательным станет, когда придёт время! Поэтому королева ему нужна соответствующая!

— Я не понимаю, — пробормотала Матушка.

Ей стало страшно. Эта милая, похожая на девчонку женщина могла в единый момент изменить её жизнь... и вообще весь мир!

— Не надо бояться, — мягко сказала Богиня, — ни сейчас, ни завтра в Храме. Твой брак — под моей защитой!

— Не понимаю... — покачала головой Бруни, но нашла в себе силы взглянуть в глаза Богини, ставшие тёмно-фиолетовыми.

Этот волнующий ночной оттенок вдруг накрыл сад, заставив деревья, зверей и насекомых замереть в движении. Лишь розы шевелились, будто живые, под беззвучную музыку несуществующего ветра.

— Ничего не бойся! Никого не бойся!

Многоголосый шёпот разбился о сон, словно штормовая волна о гранит набережной Русалок.

Бруни вздрогнула и проснулась. На грани сна и яви глядя в окно, за которым занималось утро нового дня, она шептала молитвой: 'Ничего не бойся! Никого не бойся!' и гадала, станет ли вещим сон, приснившийся накануне свадьбы.

* * *

С неба только проливался нежный жемчуг рассвета, когда Ники, измученная болью, выползла на палубу — проветриться. Вахтенный у штурвала тихонько напевал, иногда прекращая петь и насвистывая мотив сквозь зубы:

Скрипит, постанывая, мачта,

И волны бьют с размаха в борт.

Пока за нас встает удача,

Корабль по волнам плывет.

Мы знаем девок всех борделей -

Верны лишь морю одному.

Пока в мешок нас не одели,

Не будем мы скучать по дну!

Облокотившись на релинг — сидеть было решительно невозможно — Ники слушала нехитрые слова:

Нас день и ночь качают волны,

На коже выступает соль,

Разлей-ка, юнга, нам по полной,

Залить души моряцкой боль!

Однажды мы на берег ступим,

Однажды дом свой обретем,

На берегу мы домик купим,

Тогда как люди заживем.

Пока же вся семья — команда,

Корабль — дом для всех один,

Сухарь и чай, ром и баланда,

И случай — вечный господин.

* * *

Стихи Татьяны Резниковой специально для 'Золушек нашего двора'

И бездумно смотрела на горизонт, пока не заметила тёмную точку. Впрочем, внимание привлекла не она сама, а быстрое её приближение. Свистнув вахтенному, она указала в направлении точки, выросшей уже до размера облачка и продолжающей расти дальше.

— Аврал! — сиреной завопил тот и крутанул штурвал, меняя галс. — Ураган! На нас идёт ураган!

Ники, обомлев, смотрела, как надвигается ставший пепельно-чёрным горизонт, полностью скрытый прежде маленьким облачком. В средоточии бури били молнии, расцвечивая клубящиеся тучи в совершенно фантастические оттенки синего и фиолетового.

Первой заверещала боцманская дудка, о которой в народе говорили: 'Боцманская дудка — покойникам побудка'. Команда выскочила на палубу. Звучный голос Зореля перекрывал поднявшийся ропот волн. 'Касатка', благодаря внимательности Ники и мастерству вахтенного успевшая развернуться перед самым грозовым фронтом, неслась на всех парусах курсом по ветру, пытаясь уйти от стихии. Однако поднятые по приказу капитана штормовые паруса были сорваны порывом, и корабль резко сбавил скорость. Началась болтанка. Оставшаяся без парусов, словно обнажённая, 'Касатка' танцевала смертельный вальс на разбухающих на глазах волнах и куталась в манто из белой пены, щедро швыряемой ветром. Матросы спешно привязывали себя канатами к мачтам. На всякий случай попрощавшаяся с жизнью Никори пыталась разыскать капитана в наступившей вдруг мгле...

С неба пала минута тишины — минута откровения перед собой и безмолвия между волнами, а затем буря со всей страстью впилась в судно, тщась разбить его в щепы.

— Ясин! — ослепнув от брызг и оглохнув от воя ветра и рева воды, звала Ники. — Капитан!

На корму обрушилась многотонная волна, сметая такелаж и людей. Осиротевший штурвал крутился с бешеной скоростью.

Заметив это, Ники бросилась на мостки, где грудь в грудь сшиблась с Зорелем, также стремящимся к рулевому колесу. Оказавшаяся проворней Ники первой вцепилась в рукояти. Поворот штурвала чуть не выкинул её за борт. Спас Ясин. Встав сзади, положил ладони на её, лежащие на штурвале руки, удерживая 'Касатку' от бесноватой смертельной пляски. Бороться со стихией уже было бесполезно, оставалось лишь молиться Океанском Творцу.

Капитан так и простоял позади юнги весь шторм, удерживая и его, и корабль в сильных руках. В какой-то момент Ники, наплевав на всё, прижалась к напряжённому телу Зореля, ловя сладкие мгновения. А когда в её ягодицы недвусмысленно упёрлось что-то большое, она блаженно улыбнулась и даже глаза прикрыла, позабыв про стихию... и про боль от ударов канатом.

Шторм бесновался, ревел и плевался пеной, но перестал быть главным событием в жизни, по крайней мере, двух людей на 'Касатке'. А когда он кончился, капитан, шёпотом ругнувшись, отлепил от себя юнгу и отправил вниз, на помощь матросам. На его лице отражались смущение, негодование и изумление, впрочем, быстро стертые решимостью устранить бардак, царящий на корабле.

Выкидывая за борт мусор, Ники поглядывала на энергичного Зореля, отдававшего команды то тут, то там и даже не смотревшего в её сторону, и думала о скором наступлении вечера. Стихия напомнила ей о быстротечности жизни и о бесполезности ожидания...

После шторма на море наступил штиль. Команда была слишком измучена и удручена потерями, чтобы плыть дальше, и уже с наступлением раннего вечера, когда 'Касатку' более менее привели в порядок, Зорель разрешил всем поспать, выставив вахтенного. Спустя недолгое время кубрик уже дрожал от мощного храпа матросских глоток. Спал даже кок на камбузе, устроившись на полу с неизменной поварёшкой в руке. Да и вахтенный, так же как и все измученный усталостью, дремал одним глазом.

А вот у Ники Никорин сна не было ни в одном глазу.

Выскользнув из кубрика, она направилась к капитанской каюте без сомнений, не страшась будущего и покоряясь желанию слиться с Зорелем в одно существо, ревущее от страсти.

Капитан сидел за столом перед стаканом рома, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего любому, осмелившемуся потревожить этот нехитрый покой.

— Ты? — хрипло спросил он, будто сомневался в том, кого видит перед собой. — Я тебя не звал, убирайся!

— И не подумаю! — так же хрипло ответила Ники, задвигая засов и развязывая пояс шаровар. — Не сегодня, мой капитан, нет!

Ясин вскочил, уронив стул. В одно мгновение обогнул стол и оказался рядом с юнгой, придвинувшись вплотную. Стальные захваты пальцев сжали его плечи. Дыша ромом ему в лицо, Зорель прорычал:

— Убирайся! В первом же порту получишь расчёт!

А Ники уже тянулась губами к его, таким ярким в черноте всегда щегольски подстриженной бороды... Капитана будто качнуло к ней. Перехватив его руку Ники положила её себе между ног, не дожидаясь, пока спадут шаровары. И замерла, ожидая реакции.

Жёсткие пальцы сжали промежность, явно желая причинить боль. Зорель застыл, осознавая найденное... точнее, не найденное, а затем просунул ладонь ей под рубаху, нащупал перевязь, утягивающую и так небольшую грудь, мощным движением сорвал её, в клочья разметав и рубаху, и со всего размаха вжал юнгу в дверную створку. Шаровары, наконец, спали. Ники зашипела, когда исполосованные ягодицы уткнулись в грубые доски. И оказалась смята и раздавлена ураганом по имени Ясин...

* * *

Лёгкий поцелуй Кая оказался самым приятным воспоминанием об этом утре. Едва первый луч солнца скользнул по дворцовым крышам, Ванилла, Персиана, Катарина, а также толпа горничных и фрейлин фуриями ворвались в спальню, подхватили не совсем проснувшуюся Матушку под руки и потащили в купальню... и далее со всеми остановками, начиная от гостиной принца Аркея и заканчивая королевской столовой, где за завтраком собрались основные действующие лица свадебной церемонии. Вид у всех, кроме королевы Орхиданы, сияющей новеньким, будто вычищенным лицом, был основательно помятый. Складывалось ощущение, что ночью не спал никто, кроме Стрёмы, бодрым басом выпрашивающего у Его Величества куски утиного паштета. Принц Колей со скучающим видом стоял у окна и отказывался от еды. Принцесса Оридана выглядела так, будто проплакала всю ночь. Король Йорли ещё не пришёл в себя после возлияния с гномами и улыбался всем нежной улыбкой, не совсем понимая, что происходит, кто все эти люди и, собственно, он сам? Герцог Ориш с выражением парнокопытного животного задумчиво жевал салат. Принц Аркей помалкивал и казался таким собранным, будто собирался на фронт.

После завтрака невест и женихов развели по разным покоям. Встретиться они должны были теперь только у входа в главный храм Пресветлой, в народе любовно называемый 'Туфелька'. Название давалось неспроста — в алтаре, в золотой раке, хранилась одна из туфелек Богини. Сей чудотворный предмет имел обыкновение исцелять болезни, а, по сути, являлся одним из артефактов Вечной ночи, о чём знали лишь избранные. Бракосочетания королевских особ всегда проходили в 'Туфельке', и с течением времени храм оброс легендами, заслуженно приобретя славу народного любимца.

Поскольку собственных покоев у Бруни не было, принц уступил ей свои, а сам отправился готовиться к свадьбе в казармы. Из-за заморского происхождения принцессы Ориданы и близости 'Туфельки' к дворцу привычную ласурцам процедуру, во время которой жених верхом и в сопровождении шаферов и друзей встречал невесту на полпути от её дома к храму, изменили, однако оставив весьма существенный обычай одаривания. Вначале полагалось жениху одаривать невесту и подруг, затем, после церемонии, гостям — новобрачных и их родителей.