В голову ворвался поток чужих мыслей — злых, черных, маслянистых. Самое болезненное видение в моей жизни. Короткое и стремительное. Красочное. Поразительно четкое. Тьма и взгляд, наполненный этой тьмой — едкий, ненавидящий. Нож. Кровь. И — неизменно — страх.
Словно со стороны, я услышала, как Эрик говорит кому-то:
— Все в порядке. Не нужно скорую.
А потом открыла глаза. Мир, рассыпавшийся на мелкие пазлы, постепенно собирался в знакомую, безопасную картинку без пугающих взглядов и угроз. На противоположной от нас стене размеренно тикали часы и показывали утро. Без пяти девять. В окне продолжали сновать люди по белому, утоптанному снежному ковру.
Я сидела на своем стуле, Эрик рядом — придвинулся и обнимал за плечи. На нас переставали обращать внимание посетители блинной — то ли потеряли интерес, то ли он напустил морок.
Голова раскалывалась. В ней будто осыпалось стеклом мрачное видение, а осколки кололи изнутри — затылок, макушку, виски.
— Видение? — осторожно спросил Эрик. — Кто-то снова придет тебя убивать? Или атли в опасности?
— Нет, — ответила я ошарашено. — Не атли. Ты. Я видела тебя...
Глава 9. Услуги предателей
За окном мелькали разноцветные витрины. Многочисленные магазины на главной улице распахнули свои объятия для покупателей — благоухающие парфюмерные, вкусные продуктовые, роскошные бутики с нереально завышенными ценами на джинсы.
Я безразлично наблюдала за ними, а еще за бегущими на работу прохожими. Закрывала глаза, снова открывала. Иногда чувствовала, как рука Эрика гладит меня по голове.
Было приятно и легко. Жила больше не болела, да и вообще не подавала признаков жизни. Только в затылке ныло, он наливался свинцом, становился тяжелым и нагружал шею.
Хотелось лечь. Закутаться в теплое, мягкое одеяло и уснуть. Словно прочитав мои мысли, Эрик тихо сказал:
— Потерпи немного. Скоро приедем.
Я терпела. Что еще оставалось делать?
Когда мы остановились, я почти потеряла сознание. Только холод из открытой двери авто — пронизывающий, бодрящий — забирался под куртку, кусал спину, колол колени. От него немели щеки и ладони, а перевязанная ладонь почему-то пульсировала, словно там, под бинтами жило какое-то отдельное от меня существо.
Эрик ловко подхватил меня на руки — прямо с сиденья, захлопнул дверцу и пикнул сигнализацией. Затем был темный тамбур подъезда, несколько ступеней, лифт. Я закрыла глаза и вдыхала древесно-пряный аромат мужского одеколона, который приятно контрастировал с тягуче-сладкой карамелью. Словно она впиталась мне в кожу — в каждую мелкую пору, заполнила меня всю, расслабила, притупила боль.
Даже квартира, казалось, наполнилась ею, когда мы вошли.
Было тепло. Мягко. Меня уложили на кровать. Смутно помню, как Эрик стаскивал с меня сапоги и укрывал по подбородок теплым, невесомым одеялом. Потом будил, почти насильно поил карое, снова укладывал. И я спала — безмятежно и спокойно.
Проснулась, когда уже стемнело. За окном притаилась ночь. Стелилась по подоконнику, проникая внутрь и, отпугиваемая мягким светом изогнутых светильников над кроватью, извивалась тенями на стенах.
Эрик сидел рядом, на кровати, опираясь на спинку и увлеченно водил пальцем по планшету. Когда я зашевелилась, перевел на меня глаза. Отложил планшет, придвинулся ближе и заглянул в лицо.
— Совсем плохо?
Я покачала головой и выдавила из себя слабую улыбку.
— Лучше. Только голова болит.
Он положил широкую, теплую ладонь мне на лоб, и я с удивлением и радостью поняла, что боль отступает.
— На видение ушел чуть ли не последний кен. Кроме шуток, где ты питаешься?
— Я не питаюсь, — ответила я и отвела взгляд.
Врать не хотелось, но озвучивать правду хотелось еще меньше. Кто знает, что Эрику придет в голову, когда он узнает, что я сольвейг? Может, он такой же сумасшедший экспериментатор, как и Альрик? Несмотря на то, что он меня спас и что Глеб ему доверяет, я не могу рисковать племенем Барта. Особенно сейчас, когда Герда в городе.
— Как не питаешься?
— Может, о другом поговорим? — поморщилась я и села. Жутко хотелось в душ. Желудок-предатель заурчал, требуя еды. — Например, о видении?
Эрик, казалось, тут же забыл о ясновидцах. Наверное, о моем истощении он тоже забыл — придвинулся еще ближе и ждал.
— Я видела мальчика. По всей видимости, того, о котором говорил Глеб.
— Колдуна?
Я кивнула.
— Эрик, то, как ты лечил меня... В этом лечении ведь нет подводных камней? Какой-то связи с тобой, которую нельзя разорвать?
— Нет, — успокоил он. — Это просто лечение. Скади оно тебя не делает, не переживай.
— Хорошо, — облегченно выдохнула я, а он удивился:
— Думаешь, так плохо быть скади?
— Нет, что ты! Просто... Я только ушла из атли и не готова принимать чье-либо покровительство.
— Так что там с колдуном? — нетерпеливо напомнил он.
— Было темно, я не смогла рассмотреть, где именно все произошло. Но одно бесспорно — мальчик ненавидит тебя. Он сильный — настолько сильный, что от его мощи шумело в ушах. Ты лежал на полу, в крови. А у него был нож...
Эрик кивнул.
— Когда?
— Ну знаешь... Таких подробностей не стоит требовать от пророчиц, — усмехнулась я. — Что есть, то есть.
— Да, конечно, — поморщился он. Встал. Прошелся к окну, запуская руки в волосы. Громко выдохнул, и показалось, мой рассказ оказался для него безумно важным и неожиданным.
— Почему я видела тебя? Разве пророчицы не связаны только лишь со своим племенем?
Он обернулся. На лице — воодушевление и радость, которую не утаишь. В последнее время я неплохо читаю эмоции. Да Эрик особо и не крылся.
— Скорее всего, твой дар не зависит от того, принадлежишь ли ты какому-нибудь племени или нет, — сказал он. — А рядом со мной дар всегда проявляется сильнее.
— Как это? — нахмурилась я.
— Такая особенность. Досталась от предков. — Он вернулся, улегся на кровать, закинул руки за голову и мечтательно посмотрел в потолок. — Я могу сделать тебя сильнее.
Развернулся ко мне и добавил тихо и чувственно:
— Если хочешь.
Неужели соблазняет? Да так умело — я даже не заметила, как перестала дышать. Смотрю на него, а вернее, бессовестно пялюсь на его губы и думаю совсем не о том, что он говорит... Я попыталась сбросить наваждение, но сладкий, карамельный запах путал мысли.
— Усилить — значит, развить верно? — спросила и тут же удивилась тому, как гортанно прозвучал голос.
— Верно.
Взгляд прожигал кожу, дыхание сбилось, а сердце заколотилось о внутреннюю сторону грудной клетки.
— Но не влезть в мои видения, — озвучила я последнюю мало-мальски осознанную мысль. После нее в голове стало приятно пусто, а в груди тепло. Тело жило исключительно инстинктами — причем, теми, о которых до этого момента я даже не подозревала.
— Ты очень проницательная маленькая болтушка, — улыбнулся он и вновь перевел взгляд на потолок, возвращая мне возможность дышать. — Есть кое-что еще.
Я, замерев от любопытства, ждала, когда он расскажет об этом 'кое-что', но Эрик молчал. Загадочно пялился в потолок и, кажется, думал о своем. Поэтому я немного поерзала, чтобы обратить на себя внимание.
— Так что же? — уточнила для верности, и он снова повернулся ко мне лицом.
— Есть книга. Ее хранит первый жрец хищных — Арендрейт в одном из созданных им миров. В ней написано пророчество для меня.
— Да ладно! — удивилась я. — Откуда ты о ней знаешь? Ты же не...
И замолчала. Чуть не сказала запретное слово, но вовремя одумалась. Вовремя ли? Эрик внимательно смотрел мне в лицо и молчал. Тишина опасно клубилась в воздухе, рискуя превратиться в бурю.
— Я слышала, там пишут лишь о светлых, — невозмутимо выпалила я.
— О сольвейгах, — кивнул он. — Нет, там пишут не только о них и не только они. — Он сделал паузу и подозрительно нахмурился: — А ты достаточно эрудирована.
— Много читала, — пожала я плечами. — Так что там с пророчеством?
— В книге написано, мне явится провидица, которая изменит меня. Сделает сильнее, проведет через ряд испытаний, а потом узрит время открытия портала в кан. Личного — для меня.
— Что такое кан?
— Ты же много читала, — поддразнил он. — О нем написано гораздо больше, чем о сольвейгах.
Плохое направление разговора. Нет, просто ужасное. Нельзя с Эриком говорить о сольвейгах, нельзя, чтобы он начал подозревать...
— Я мало интересуюсь величием, — сказала я. И даже не соврала, вот ни капельки. Никогда не лелеяла амбиций и не понимала людей, которые ради них отказываются от многих радостей — общения, счастья. Любви.
— Тебе и не надо. Зачем? Это путь мужчины.
Ах, вот как, значит? Только для мужчин? Интересно, что он сказал бы, если бы узнал, что я пропустила всех нали — которые тоже только для мужчин?
Но я, конечно же, не сообщила об этом Эрику. Скромно потупилась и расправила платье.
— Думаешь, видение о мальчике как-то связано с твоими... испытаниями?
— До этого ни у одной пророчицы не было видений обо мне.
— И со многими ты общался? — скептически поинтересовалась я. — Пророчицы не так часто встречаются.
— Достаточно часто. — Эрик пожал плечами и добавил: — Я упорный.
Мне вспомнилась Нора — ее горящий взгляд, полный надежды и такая нелепая смерть. Интересно, что Эрик обещал ей? Обещал ли что-то вообще, или она просто влюбилась, проиграв этому полупрозрачному, пугающему взгляду? Мне-то не знать, какие последствия бывают у необдуманных чувств...
— А чего хочешь ты? — спросил Эрик, внимательно меня разглядывая.
Домой, подумала я. И внезапно поняла, что безумно хочу на балкончик в свою комнату у атли. Стоять, ежась от мороза и слушать Глеба. Он бы рассказывал мне о Нике, о том, какие охотники козлы, что нужно с этим что-то делать и вообще нехорошо обижать своих же девочек. А потом спросил бы, как я себя чувствую. И определенно отругал мой наряд.
— Хочу снять, наконец, это платье, — устало ответила я и тут же поняла, как это прозвучало именно здесь.
Контекст всегда важен. Особенно рядом с таким опасным оппонентом.
Эрик многозначительно улыбнулся и воодушевленно кивнул:
— Я не против. Снимай.
— Я имела в виду душ и джинсы. И совсем не то, о чем ты сейчас подумал.
— Жаль, — разочарованно вздохнул он. — Боюсь, мои джинсы тебе будут велики.
— Тогда, может, отвезешь меня домой?
— Прости, устал. Ты очень часто пыталась погибнуть за последние сутки, пришлось выложиться, чтобы этого не допустить.
Он явно играл со мной. Улыбался. Смотрел на губы. Выжидал. Я слишком хорошо выучила все признаки охоты. Но отчего-то именно сейчас казалось, что я не знаю правил.
— Думаешь, Герда может навредить мне, если уеду?
— Герда — нет, а вот тот, кто отравил тебя — вполне возможно. Теперь, когда я нашел тебя, просто не могу позволить погибнуть. Душ налево по коридору. Поищи что-нибудь в гардеробной, если хочешь переодеться. — Эрик указал на небольшую дверь в углу и еще раз бесцеремонно меня рассмотрел. — Хотя тебе очень идет красный.
Я громко выдохнула, стараясь стряхнуть наваждение, и встала. Нет, мне определенно не нужно все это — томные взгляды, недосказанность. Еще меньше — влюбиться. Запутаться в его паутине, как в липкой сахарной вате с карамельным вкусом. Я столько лет жила в рабстве собственных чувств. Нового не хочу.
Гардеробная оказалась огромной. Почти как моя спальня на Достоевского. Множество полок, на которых аккуратными стопками лежали майки и джинсы, десятки пар обуви, тремпеля, увешанные рубашками и пиджаками. Зеркало на всю стену, как в примерочной. Прям рай для шопоголика.
Мне кажется, даже у Лары не такой огромный гардероб.
Я тряхнула головой и взяла верхнюю футболку из стопки. Прикинула перед зеркалом — она доходила мне почти до колен, а рукава доставали до локтей. Сойдет за пуританскую ночнушку, и уж точно выглядит не так вызывающе, как красное платье, из которого грудь так и норовила выпрыгнуть при каждом вздохе.
Я улыбнулась собственному отражению — бледному, с лихорадочно сверкающими глазами, и отправилась в душ.
Горячая вода приятно облепила, смыла усталость и легкий налет страха. Сомнения, неуверенность в завтрашнем дне. Тревогу за Глеба. Я насухо вытерлась синим махровым полотенцем и надела футболку Эрика. Как я и думала, она оказалась вполне приличной ночнушкой. Широкая, свободная и удивительно приятная на ощупь.
Когда я вернулась, Эрик уже устроился на кровати — расстелил ее, отвернул часть одеяла справа, а сам улегся поверх, на другой половине. Рубашку снял и лениво переключал каналы большого плазменного телевизора на противоположной стене. На широкой груди в свете вечерних ламп переливался серебряный амулет. Волосы были распущены и тоже, казалось, отливали серебром. Как и кожа.
Это все игра света, Полина. Света и цвета. Дыши.
Мощный серебряный принц повернулся ко мне и снова стал Эриком. Молчал и рассматривал меня с головы до ног, настойчиво скользя взглядом, словно хотел прожечь футболку. Хищно, жадно, от чего подгибались колени и вибрировала жила.
— Где мне лечь? — приглушенно спросила я, стараясь не рассматривать его так же нагло.
Он кивнул на кровать.
— А где будешь спать ты?
— Думаю, нам обоим тут хватит места, — ответил он очень серьезно и остановил, наконец, взгляд на моем лице.
Я вздохнула, но приближаться не стала. Та область — опасная. Лучше уж спать на полу.
— Может, я лягу на диване, — неуверенно предложила я, и он усмехнулся.
Черт, веду себя, как школьница неопытная. Бормочу, лепечу. Я вообще сольвейг или где? Однако мой кен не спешил просыпаться. Зато проснулся другой — тот, которым этот мужчина лечил меня. Согрел вены, словно свежеприготовленный, пряный глинтвейн. Опьянил.
— А сразу и не скажешь, что ты такая трусишка, — усмехнулся Эрик и пожал плечами. — Мягкую мебель еще не привезли, но можешь сдвинуть стулья.
Какой же он красивый! Мощный. Большой. Невероятно притягательный. Зачем только он разделся?
— Я не трусишка, — уверила я скорее себя, чем его. — Просто не привыкла... так.
— Как? — И снова насмешливый взгляд прожженного ловеласа.
Черт с тобой. Подумаешь, одна кровать! Широкая, между прочим. Да между нами километры будут, если я лягу с краю.
Я решительно шагнула вперед и нырнула под одеяло. Теплое, мягкое, так и манящее под ним уснуть. Порочные мысли тут же испарились, уступая место усталости. Все же я потеряла за последние несколько суток немало кена и нервов.
— Только штаны не снимай, — попросила Эрика, почти уже проваливаясь в сон.
— Даже если ты попросишь?
— Спокойной ночи! — прошипела я и закрыла глаза.
Ночью мне снова приснился колдун.
Мальчик в застиранной толстовке и рваных джинсах. Нож. Кровь. Эрик на полу... Отчетливый запах карамели и тягучий, замедляющий движения кен. Способный поработить, приказать. Убить изнутри. Заставить выпрыгнуть в окно, расцарапать себя до крови, выколоть себе глаза.
