Энфер часть 1

Но есть одна лазейка! Сила этих чар квазиразумна и реагирует на моральное поведение человека — будешь хорошо себя вести, сможешь творить все, что угодно и выйдешь сухим из воды, плохо — готовь себе ящик с кружевами. Поэтому загонщики пытаются сдерживать себя и помогать добыче в безвыходных ситуациях (которых, по высказыванию барона Мюнхгаузена, не бывает). Ведь конечная цель — не убить детей, а оценить уровень их человечности и провести к входу. Правда, иногда загонщиков немного заносит...

Внешние захватчики не могли знать о месторасположении Энфер, и смысла в нападении директор не видел. На сегодняшний день выход за ее стены для студентов был запрещен — лесничий проверял свои угодья. Значит — потерпевшие были из состава новоприбывших. Но это же невозможно — прием новичков заканчивается больше чем за неделю перед "первым звонком". Что побудило Кольбера их впустить? Нужно самому разобраться в этом деле!

Директор отмахнулся, отказываясь от услуг порфиров. Маленькие пористые кусочки пемзы-сорбента цвета ультрамарина ускоренно фильтровали воздух, работая лучше кондиционера и гидропоники. У них присутствовал лишь один маленький недостаток — порфиры кружились по помещениям как мухи и больше всего любили залетать людям в рот.

В палате интенсивного лечения уже присутствовали три неординарные личности.

Ближе всех стоял Доминике дель Торо — преподаватель физкультуры и старший тренер академии. Внешний облик тяжелоатлета заставлял всех присутствующих невольно утихать, при этом пряча красные вещи. Испанец возвышался как скала, его мускулистое тело могло похвастать двумя с кепкой метрами, чем вызывало заслуженную зависть у окружающих. Ведь стандартная золотая середина среди азиатов — шестьдесят пять дюймов, а самым допустимо высоким считался директор — его рост насчитывал почти шесть футов. У Торо было открытое смуглое лицо, белобрысые волосы площадкой и оттопыренные уши.

У широкой ширмы, разделяющей койки, следя за приборами и при этом неистово жестикулируя, стояла красивая дикой, необузданной красотой молодая женщина, всегда напоминавшая директору актрису Скарлетт Йоханссон (их даже матерые папарацци путали). На ее плечи был накинут веселый голубой плащик из ситца, а руки мелодично позвякивали многочисленными серебряными браслетами. Выгоревшие на солнце почти до белизны каштановые волосы завязаны сзади в короткий хвост пестрой лентой. На загоревшем лице выделялись громадные бирюзовые глаза, золотая помада на припухших губках и небольшая точка посреди лба, которую женщина ставила только на время праздников. Это была обольстительная хозяйка всего живого (и недостаточно мертвого) в пределах академии — индуска Нага Кирин.

Третьего "человека" можно легко спутать с фрагментом стены. Сразу за дверью, в углу, скованно сидел на табуретке аксакал (по-другому этого старца назвать стыдно). Лицо его было худым, высохшим как изюм, широкие скулы натягивали кожу, а крючковатый нос напоминал орлиный клюв. Волосы неопределенного темного цвета уложены парикмахером на косой пробор, а глаза глубоко прячутся под надбровными дугами. На подбородке красовалась классическая бородка клинышком, а уши без какого либо признака мочек были заостренными кверху. Тени так причудливо сходились на его строгом твидовом костюме, что человек казался настоящим воплощением дьявола.

Директор при виде старика сразу забыл о своих тяготах. Его глаза лучились, а рот сам собой растягивался в улыбке.

— Учитель, а ведь я только что отрядил за тобой человека.

На высохшем лице старика, заставшим еще момент закладывания фундамента Энфер, появилась неуверенная улыбка. Архивариус Клавдий Асмодей, владелец библиотеки (в довесок под его началом находилось два десятка молодых книжников) и по совместительству учитель истории, некогда помог молодому честолюбивому (в прошлом) юноше занять кресло директора академии и ни разу об этом не пожалел.

— Видимо зря, дорогой Эбису. Я затеял инвентаризацию анналов, и уже недели две как не показывался в библиотеке. Ребята и без меня неплохо справляются... Так что у нас сегодня за день?

— Плохой день. — У директора дернулась щека. — Вообще-то суббота, в маджонг поиграем завтра. Я хотел спросить вас насчет досье на сегодняшнюю парочку, но это подождет. С недобрым утром.

Физрук коротко кивнул, а Нага радостно хлопнула в ладоши, ярко улыбаясь белоснежными зубами.

— Утречко, Тачибана, — звонко воскликнула медсестра. - Ты как всегда свеженький. Чего не скажешь про остальных. Ни у кого голова не болит, а то у меня новая партия таблеток, а их еще никто не тестировал...

Директор прервал словесный понос Наги, не доводя себя до греха:

— Как там твои пациенты?

Женщина мгновенно умолкла, собираясь с мыслями, чем до чрезвычайности удивила всех присутствующих. Медсестра могла заболтать человека до шизофрении, ничуть не заботясь о связности диалога.

— Ну-у, вообще-то... Мне неудобно говорить пока здесь столько народу, — вывернулась как-то Нага.

Тачибана нежно глянул на свой эскорт, и тот счел за благо поскорее испариться. Вместо повышения, уплывшего сквозь пальцы, всерьез грозило разжалование. Такова нелегкая доля бэк-вокала.

— Ну, так что...

Нага, как ни в чем не бывало, наматывала кончик локона на палец, сделав вид, что размышляет над новым учением "Хари Кришна". На лице директора вздулись желваки...

Торо разрядил обстановку, хлопнув ладонью парящий над койкой диск со светящимися концентрическими кругами и мелкими делениями — диагностический артефакт Асклепий. Он сканировал состояние больного и беспроводным каналом передавал данные на современную аппаратуру. Добившись размеренного вращения и увеличения количества излучаемого света, физрук спокойно повернул медицинский монитор к директору, и указал на лежащего в койке молодого человека.

Из-под толстых бинтов на голове юноши спадали спутанные длинные волосы. Грудь крест-накрест перевязана широкими полосами марли, а по открытым рукам в беспорядке наклеены разнокалиберные пластыри. Открытая взору кожа пестрела кровавой сыпью, выступавшей через поры. Все тело было неестественно худым, как будто из него выкачали половину всех соков.

Тачибана перевел взгляд на экран.

Хаотическое переплетение линий на первом из окон ровным счетом ничего ему не говорило, но на остальных двух... Тело мальчика было сплошным темным пятном. Кардиограмма передавала рваную аритмию — сердце на пределе. Уровень повреждений вдвое превысил допустимую норму. Паренек стоял одной ногой в могиле!

У директора полезли глаза на лоб. Что это за паскудство?!

— Кири, я не заказывал труп студента! Я понимаю, что выходной день, но надо же и совесть иметь. Быстрей наложи на мальчика заклятие регенерации, пока...

— Он не лечится!!! — Истерический вопль заставил всех вздрогнуть.

Такое заявление от ведущего специалиста подлунного воинства, идеала во всех направлениях медицины (кроме нее нечисть могла похвастать всего сотней таких светочей), повергло Тачибану в легкий ступор. Неспособность исцелить человека для Наги приравнивалось к немедленной отставке.

— Стоп, стоп, стоп. Не гони лошадей... Что, совсем? — Такое в принципе было невозможно, что и послужило скептическому отношению к подобному высказыванию.

Торо пожал плечами — он не разбирался в медицине. Зато Нага и Архивариус одновременно подтвердили:

— Вообще!

— Я его пока дотащил, думал, отдаст концы пацан от кровопотери, — добавил физрук.

— Но он и на предсмертном одре умудряется вытворять невесть-что. — Чтобы не накалять атмосферу недомолвками, Асмодей коротко указал на дверь.

Преподавательская группа во главе с Тачибаной шла с другой стороны коридора, поэтому никто не заметил, что справа от проема отсутствует изрядный кусок стены, а на полу насыпана кучка подгоревшего строительного сора.

Директор нервозно поправил сбившийся на бок шарф и попытался спросить:

— Чем это вы...

Как назло в коридоре мелькнула фигура главы студенческого комитета. Над ухом директора грянул мощный взрыв!

Когда в голове немного перестало звенеть, Тачибана смахнул одинокую слезу, с удивлением понимая, что это был выстрел. Сдерживая руками трескающийся от боли череп, он осторожно скосил взгляд. Оттуда смотрел массивный двенадцатидюймовый ствол! Покрытие огромного револьвера отливало чеканкой, а по краю зева еще струился дымок.

В косяке двери, прямо напротив, образовалась внушительная дыра.

К счастью (или несчастью), главком Кеи Ибара (в котором Саня мог бы узнать повелителя терний) не пострадал. Отделался сильным испугом и икотой. Еще бы, такое не каждый день случается (примерно через два — у Ибары врагов было больше чем колючек). Держась одной рукой за стену, а другой за стенающее сердце, одиозный главком хрипло спросил:

— Что, черт вас побери, здесь происходит?

Слова застряли у него в горле при виде гигантского громобоя, дуло которого угрожающе смотрело ему прямо в лоб. Ибара узнал в его владельце вампира Александра, и резко пожалел, что не составил завещание. Ротовую полость заполнил привкус уксуса, выделяющегося в составе слюны в моменты сильных волнений...

Из-под локтя главкома вылетела хрупкая девичья фигурка и бросилась к умирающему юноше. Нага вскрикнула, становясь ей наперерез:

— Стоять! Ты зачем сбежала из своей палаты? Неужели шишка и сотрясение мозга неожиданно исчезли? Немедленно возвращайся в постель — больным положен покой!

Пока Нага уговаривала девушку, рука, державшая револьвер, бессильно обмякла. Раздался монотонный писк. И без того слабый пульс на кардиограмме замер ровной линией.

Пришелица оттолкнула медсестру и директора (который от мощного импульса, никак не ожидаемого от хрупкой девушки, влетел в стену рядом с Архивариусом, оставив в обоях крупную вмятину с драными разводами). Упав на колени возле койки, она прижала руку юноши к своим губам. Не ощутив толчков крови, в ужасе закричала на Нагу:

— Госпожа врач, вы обещали позаботиться о ранах моего спасителя, а не ставить на нем опыты!

Девушка все еще пыталась нащупать пульс, но чуда не происходило. Ее совершенно не заботили сдавленные оправдания Наги. С первого взгляда можно было с уверенностью определить — барышне от рождения привили дворянскую жилку...

Торо угрюмо спросил у главкома:

— Ты чего здесь забыл, кактус? — Он всерьез надеялся, что противного главкома тихонько пристрелят, а он притворится, что ничего не видел. Не судьба.

Ибара привычно игнорировал физрука (между ними издавна стояла непреодолимая несовместимость характеров), обмахиваясь тоненькой папочкой.

— Уважаемый Клавдий, я принес ваши документы. В этом году много новеньких, общежития забиты, поэтому Александр будет жить в старом доме на горе... Ах да, вот копия для парня. Трудно пришлось — я плохо разбираюсь в этом языке, пришлось просить помощи у лингвиста... Клавдий, вы меня слушаете?

Асмодей смотрел во все глаза на вампира, и вдруг, скрипуче захихикал.

— Ну, если человека нет, то и проблемы нет. Я буду очень признателен, если мне позволят осмотреть этот револьвер для будущих поколений. Мертвецу он всяко больше не нужен.

Торо всхрапнул и набычился. Принялся засучивать рукава, тихо бранясь сквозь зубы. Ругательства были самыми разнокалиберными, из арсенала как минимум пяти стран. Самыми пристойными из них были: "порешу старого маразматика", "замшелый хрыч" и "мухомор гнилой, кочерыжка старая, хрен усохший, старпер..."

Чтобы довести этого, умевшего сдерживать свою неистовую силу, демона до смертоубийства нужно очень постараться. Он мог подбить обидчику глаз или же сломать пару ребер, но никогда не марал свои руки кровью... Однако дедуле это легко удалось.

Нага набросилась на тренера сзади и повисла у него на шее, неразборчивым лепетом уговаривая Торо успокоиться.

Подлунное воинство не было столь мягкосердечно, как могло показаться, но ему не был чужд дух коллективизма. Факт в том, что нечисть малочисленна, поэтому любит собираться группами (об этом прямо говорит кинематограф и игровая индустрия). Сколько бы демоны и другие ее представители не грызлись между собой, они подсознательно осознают свою общность в отношении к людям.

На этой почве не раз случался определенный выверт психики.

Вся нечисть, попадавшая в поле влияния гипотетического индивида, на время становилась его семьей (или чем-то близким) на уровне инстинктов! Поэтому потеря одного из членов своего маленького социума била по его рассудку со страшной силой.

Торо был одним из немногих, кто подвержен этой редкостной реакции — быстро впадал в состояние берсерка!

Асмодей, не подозревающий о нависшей над ним угрозе, начал вставать с табуретки, чтобы запечатлеть необычный вид оружия.

Готовой начаться междоусобице помешал директор, наконец победивший сковавшее его полуобморочное состояние. Выковыряв свою спину из стены, Тачибана окончательно утратил самообладание. Со свистом втянул в себя воздух, багровея.

— Какая еще проблема?!! — Под конец фразы эхо гремело по всему медицинскому корпусу.

Директор опустил ставшую жутко тяжелой руку на плечо Архивариуса, мешая тому встать. Дедулю моментально припаяло седалищем к табуретке, но он даже не подумал возразить. Себе дороже...

Студентка всхлипнула, краешки глаз увлажнились — вот-вот хлынут слезы. Сбивчиво заговорила:

— Этот мальчик без задней мысли пожертвовал своей жизнью ради меня! Защитный купол отталкивал его до последнего, но он храбро бросился спасать меня от камнепада, и отнес в безопасное место, после чего наступило полное истощение... Это неправильно. Нет. Люди не жертвуют собой ради нас, это ошибка! Он такой же, как мы. Он такой же!

У Торо опустились руки, и сам он как-то съежился. Нага, осторожно съехав по его спине, подошла к убитой горем девушке и аккуратно приобняла ее за плечи.

Тут в тишине прозвучал едкий голос Асмодея. Он вполголоса напевал:

— ...какой танкиста был конец.

Если что и могло произвести большую волну гнева, чем открытое издевательство над мертвецом...

Раздался низкий горловой рык:

— Per bacco! — У Торо отказали все тормоза — он быстро рос в размерах. От напора мышц треснула по швам футболка, жесткая поросль поползла по рельефно выразившемуся загривку. Он приготовился разорвать старика на сотню маленьких Асмодеев...

Преображение прервала холеная женская ладошка. Она всего лишь коснулась его шеи, но физрук натужно вздохнул и вышел в коридор. Гулкие шаги еще долго раздавались по коридору — сложилось впечатление, что там ходила ожившая греческая статуя.

И саму Нагу злость не обошла стороной — ее ногти заострились, превращаясь в подобия синих игл, а лицо покрылось тончайшей вязью, нанесенной на кожу золотой пудрой и черной смолой. Так же быстро она вернулась к человеческому облику, совладав с чувствами.

А у Тачибаны все случилось наоборот — начисто смело рукав на правой руке. Асмодей задавлено захрипел, все же с научным интересом взирая на когтистую лапу, покрытую крупными заостренными чешуйками и твердыми наростами аж до локтя — там конец самых больших пластинок превращались в костяную шпору. Лапа принадлежала виверне!