— И все же...
Его голос затих в тишине, и он позволил этой тишине задержаться. Пусть она нарастает и тяжело нависает, наполняя святую Кэтрин, как какая-то пульсирующая грозовая туча, беременная самим Ракураи Бога. И затем, наконец, спустя крошечную вечность, он заговорил снова.
— О, да, дети мои... и все же. Великое "и все же". Великолепное "и все же"! Потому что, в конце концов, Бог снова послал нам надежду. Отправил его в самом невероятном обличье из всех. В словах "отступника", в разделении "раскольников" и в учениях "еретиков". Знаю, как многие из вас должны быть потрясены, услышав это, как смущены. Как испуганы. И все же, когда я изучаю доктрину этой "Церкви Чариса", я не нахожу в ней никакого зла. Я нахожу гнев. Я нахожу восстание. Я нахожу осуждение и неповиновение. Но ничего из этого, дети мои, — ничего из этого! — я не нахожу направленным против Бога. Или против Писания. Или против того, чем Мать-Церковь была предназначена быть и, с Божьей помощью, однажды снова станет!
— Я не говорю, что Империя Чарис пришла к нашим берегам исключительно из любви, которую все дети Божьи призваны разделять друг с другом. Не буду говорить вам, что мирские амбиции, соперничество князей, ссорящихся из-за безделушек и иллюзии власти, не сыграли никакой роли в том, что здесь произошло... или в том, что произошло в проливе Даркос, когда продажные люди в Зионе послали наших сыновей и братьев уничтожить тех, кто осмелился отвергнуть их собственную коррупцию. Люди есть люди. Они смертны, подвержены ошибкам, несовершенны, подвержены амбициям и ненависти этого мира. Они и есть все это. И все же, несмотря на это, они живут в Божьем мире, и Бог может — и будет — использовать даже их слабости для Своей великой цели. И когда я смотрю на Его мир, когда я размышляю над Его словом, — снова руки нежно погладили лежащую перед ним великую книгу, — я вижу, что Он делает именно это. Я говорю вам сейчас, и ни один "иностранный еретик" не вложил слова в мои уста, то, что Церковь Чариса говорит вам о коррупции, упадке, зле "храмовой четверки" и тех, кто служит их воле, — это собственная Божья правда, донесенная до нас в бурю войны, потому что во время спокойствия Божья Церковь не услышала бы Его. Люди в Зионе, люди, которые считают себя хозяевами Божьей Церкви, не пастухи, а волки. Они служат не Свету, а самой глубокой, самой черной Тьме. И они не хранители человеческих душ, а враги Самого Бога, выпущенные на свободу, чтобы навлечь гибель Шан-вей на всех нас... если только те, кто действительно служит Свету, не остановят их и не низвергнут полностью.
— Божий меч был выпущен в мир, дети мои. Нам суждено жить в тени этого меча, и каждый из нас должен решить, где мы будем стоять, когда Его истина потребует от нас отчета. Этот выбор стоит перед каждым из нас. Мы игнорируем его на свой страх и риск, ибо те, кто не решат встать на сторону Света, в свое время окажутся отданными Тьме. Я умоляю вас, когда вы столкнетесь с этим смутным временем, выбирайте. Выбирайте! Встаньте на сторону Бога, поскольку Бог дает вам силу видеть это, и приготовьтесь к грядущему более великому и суровому испытанию.
* * *
Мерлин Этроуз встряхнулся и открыл глаза, позволяя изображениям, записанным крошечными датчиками, установленными внутри церкви святой Кэтрин, ускользнуть от него. Он сидел в своем кресле в Черейте, за тысячи миль от Мэнчира, ощущая вокруг себя сонную тишину дворца, и что-то глубоко внутри его сердца из молициркона, казалось, билось в тесной клетке из синтетических композитов его груди.
Сила и страсть проповеди Тимана Хасканса эхом отозвались в нем, движимые личной, горячей верой этого человека. Часть Мерлина даже сейчас хотела высмеять и опровергнуть эту веру, потому что, в отличие от Хасканса, он знал ложь, на которой она зиждилась. Он знал, какой на самом деле была Адоре Бедар. Знал, что во многих отношениях Жэспар Клинтан и Замсин Тринейр были намного, намного ближе к Эрику Лэнгхорну, чем когда-либо мог быть кто-то вроде Мейкела Стейнейра. Он страстно желал — страстно желал с глубиной и силой, которые шокировали его больше, чем немного, даже сейчас, — ненавидеть Тимана Хасканса за поклонение массовым убийцам, таким как Бедар и Лэнгхорн.
И все же он не мог. Он буквально не мог этого сделать и криво улыбнулся, размышляя о возвышенной иронии всего этого. Адоре Бедар была лично ответственна за промывание мозгов каждому колонисту, высаженному на планете Сэйфхолд, заставив его поверить, что он или она были созданы, наделены дыханием самой жизни, в тот самый момент, когда их глаза впервые открылись на этот мир. Она построила всю эту ложь, кирпичик за кирпичиком. Каждое слово "Книги Бедар", независимо от того, действительно ли она написала ее сама или ее просто приписали ей после ее собственной смерти, было посвящено поддержке этой лжи, укреплению принудительного здания церковной тирании.
И все же, несмотря на все это, именно орден Бедар — такие люди, как Тиман Хасканс, как Мейкел Стейнейр, — были во главе реформистского движения. Которое настаивало на том, чтобы взять слова Адоре Бедар и фактически применить их. Настаивало на привлечении к ответственности тех, кто развратил церковную власть.
Мерлин Этроуз не собирался совершать ошибку, предполагая, что любой, кто поддерживал Церковь Чариса, автоматически поддерживал и Чарисийскую империю. Мир — и работа человеческого сердца — были слишком сложны, слишком разнообразны, чтобы управляться таким простым параллелизмом. Тем не менее, Мерлин также знал, благодаря уникальной перспективе, которую ему предоставили его снарки, что гнев против коррупции храмовой четверки никогда не ограничивался исключительно королевством Чарис. Даже он не смог в полной мере оценить силу этого гнева, когда он бурлил под спудом, поскольку принудительная власть Церкви — и особенно инквизиции — удерживала его под поверхностью. Невидимо и неслышимо, где не разрешалось оспаривать авторитет и власть тех, кто сделал себя хозяевами Церкви.
Были и другие, подобные Хаскансу. Мерлин знал это с самого начала этой борьбы. Он никогда не сомневался, что они потребуют права высказывать свое мнение и свои сердца и в том, что касается Церкви Чарис, но он знал, что они осознают зло, которое постигло Храм. Он надеялся, что они обретут свой голос, когда удушающая рука инквизиции будет снята с их уст, и он был глубоко доволен, когда имя Тимана Хасканса возглавило список подтвержденных приходских священников в первом провозглашении Клейрманта Гейрлинга архиепископом Корисанды. Осознавал ли это сам Хасканс или нет, снарки Мерлина давным-давно открыли ему, что настоятель церкви святой Кэтрин был одним из самых уважаемых священников во всем Мэнчире. И на это была причина, причина, по которой Хасканс заслуживал то уважение, которое ему оказывали миряне столицы Корисанды, и не просто потому, что он был одаренным проповедником. Конечно, он был таким, но истинная причина, по которой его так уважали — даже любили — заключалась в том, что только самые слепые или циничные люди могли отрицать интеллект, честность и безграничную любовь, которые наполняли этого Божьего человека.
Он тоже человек Божий, — подумал теперь Мерлин. — Отфильтрованный через призму Церкви Ожидания Господнего или нет, Хасканс действительно нашел свой собственный путь к Богу. Как он сам говорит, он не единственный священник в Корисанде, который видел коррупцию в Зионе, но, черт возьми, в Мэнчире нет другого человека, который мог бы увидеть это более ясно... или осудить это более бесстрашно. И если бы я когда-нибудь сомневался в том, что Бог действительно существует, то находка такого человека в церкви прямо посреди Мэнчира доказала бы, что он есть.
Человек, который когда-то был Нимуэ Элбан, снова покачал головой, а затем, хотя ему больше никогда не понадобится кислород, сделал глубокий и очищающий вдох.
— Хорошо, Сова, — пробормотал он. — Теперь давай посмотрим на съемку из Мэнчирского собора. Я сомневаюсь, что архиепископ Клейрмант сможет победить, но давай дадим ему шанс попробовать.
— Конечно, лейтенант-коммандер, — послушно ответил далекий ИИ, и Мерлин снова закрыл глаза.
.VII.
Корабль его императорского величества "Сноу лизард", город Ю-Шей, провинция Швей, империя Харчонг
— Добро пожаловать на борт, милорд.
— Спасибо, капитан...? — ответил Филип Азгуд, приподняв бровь и отвечая на поклон коренастого бородатого мужчины в форме имперского харчонгского флота, который ждал его на внутреннем конце посадочного трапа.
— Ютейн, мой господин. Капитан Горджа Ютейн, военно-морской флот его императорского величества, к вашим услугам. — Офицер снова поклонился, более низко, с тем особым изяществом, на которое, казалось, были способны только харчонгцы.
— Спасибо, капитан Ютейн, — повторил граф Корис, принимая представление, и улыбнулся с искренней, хотя и усталой благодарностью.
Это был не первый его визит в Ю-Шей, но в первый раз он не очень-то интересовался городом. Горожане его не беспокоили, но городская и провинциальная администрация обладали всеми признаками высокомерия и невыносимого чувства превосходства, присущего всем харчонгским бюрократам. Управлявшая империей постоянная бюрократия была высококвалифицированной. При правильной мотивации она могла совершать удивительные подвиги с поразительным мастерством и эффективностью. К сожалению, она была в равной степени коррумпирована, и это мастерство и эффективность, как правило, исчезали, как снег летом, когда не предлагались надлежащие "спонтанные дары". Тот факт, что тогда он и его высокопоставленные подопечные были не более чем политическими беглецами — и при этом беглецами, которые находились очень, очень далеко от дома, — означал, что местные чиновники ожидали значительно более щедрых "даров", чем обычно, и у Филипа Азгуда было органическое возражение против такого давления.
Однако этот капитан Ютейн снова был чем-то другим. Корис узнал тип, который он достаточно часто видел дома, в Корисанде, — профессиональный моряк, за плечами которого было немало лет тяжелой морской службы, и у него явно не хватало терпения по отношению к бюрократам, которые с первого же захода вымогали у графа все, что могли. Корис сомневался, что Ютейн отвернется от возможности получить несколько дополнительных марок здесь или там. Возможно, он даже не был полностью выше небольшой разумной контрабанды — или, во всяком случае, выше того, чтобы смотреть в другую сторону, пока кто-то другой занимался контрабандой. Но любая продажность с его стороны была бы не более чем поверхностной, если только Корис не ошибся в своей догадке, а его компетентность — и его собственная уверенность в этой компетентности — были очевидны.
Это было хорошо, и проблеск юмора, который граф, казалось, заметил в глазах Ютейна, был еще одним хорошим знаком. Если Корис не ошибался, капитану Ютейну понадобится хорошее чувство юмора — и вся эта компетентность — в ближайшие несколько пятидневок. Ледяной ветер был достаточно резким здесь, у доков, в укрытии волнорезов и прибрежных зданий. Он должен был также стать намного оживленнее, как только они выйдут из порта. Была причина, по которой путешествие на галере через залив Долар в разгар зимы в Уэст-Хэйвене не предвещало ничего хорошего. И то, что ждало его после прибытия в порт Фейрсток, в имперской провинции Мэйлэнсат, обещало быть еще менее приятным, чем эта часть.
Корис прекрасно понимал это, и все же после более чем месячного путешествия попеременно в каретах и верхом мысль о том, чтобы провести три или четыре пятидневки на борту корабля, была определенно заманчивой. Палуба могла двигаться у него под ногами, возможно, довольно сильно, по крайней мере один раз во время путешествия. Но Филип Азгуд родился и вырос в островном княжестве. Он рано обнаружил, что на самом деле был очень хорошим моряком... и он только что в очередной раз убедительно доказал, что не был хорошим наездником. На самом деле, ему потребовалось все свое самообладание, чтобы удержаться от того, чтобы размять свой ноющий зад.
— Могу сказать, что до сих пор у вас было не очень спокойное путешествие, милорд, если вы извините меня за мои слова, — заметил Ютейн, карие глаза слегка блеснули, когда он взглянул на покрытые грязью сапоги Кориса и слегка кривоногую позу. — "Сноу лизард" — не совсем круизное судно, и боюсь, что в это время года оно, скорее всего, тоже оправдает свое имя, как только мы покинем сушу. Но мы не отплывем до завтрашнего утреннего прилива, так что, даже если вы захотите уложить свой багаж на борт, то сможете хотя бы одну ночь неплохо выспаться на земле. Если уж на то пошло, — он мотнул головой в сторону освещенных фонарями окон таверны в конце пристани, — "Медный чайник" предлагает хороший стол, и к нему на заднем дворе пристроена приличная баня. Человек, который провел последние несколько пятидневок в седле, возможно, думает, что хорошая, горячая, дымящаяся ванна была бы лучшим способом начать свой вечер.
— Действительно, я мог бы, капитан, — согласился Корис с улыбкой, которая была еще более благодарной, и оглянулся через плечо на такого же измученного путешествием слугу, следовавшего за ним по пятам.
Роб Сиблэнкит был высоким, худощавым человеком, вероятно, около пятидесяти лет, с сутулыми плечами, каштановыми волосами, темными глазами и окладистой, но аккуратно подстриженной бородой. Он также мог похвастаться длинным носом и обычно угрюмым выражением лица. Честно говоря, он выглядел как человек, склонный к навязчивому беспокойству, от которого никто никогда не слышал шуток, но он был компетентным, хотя иногда и чрезмерно суетливым камердинером, а также был корисандцем. Это не было второстепенным соображением, когда Корис нанял его после того, как капитан Жоэл Харис благополучно доставил графа и двух его подопечных княжеского рода в Ю-Шей при их первом визите в город по пути в Делфирак. Учитывая их скромное прикрытие, не было и речи о том, чтобы взять слуг с собой на борт тесной торговой галеры "Уинг", и Корис по нескольким причинам был рад нанять Сиблэнкита, когда того отыскало харчонгское агентство по найму. Акцент этого человека был утешительным напоминанием о доме, и его компетентность — не только в одной области — была более чем желанной в течение долгих, утомительных пятидневок с тех пор, как Корис взял его в услужение.
— Да, милорд? — спросил теперь Сиблэнкит, правильно истолковав взгляд своего работодателя.
— Думаю, что совет капитана Ютейна превосходен, — сказал Корис. — Я полностью намерен воспользоваться той горячей ванной, о которой он только что упомянул. Почему бы тебе не пойти дальше и не погрузить наш багаж на борт? Если у меня есть сухая смена одежды, распакуй ее и отнеси в... "Медный чайник", не так ли, капитан? — Ютейн кивнул, и Корис снова повернулся к Сиблэнкиту. — Принеси ее, чтобы мне было что надеть, и если кухня выглядит так хорошо, как описывает капитан Ютейн, приготовь для меня ужин.
— Конечно, милорд.
— И не забудь о себе тоже, — предупредил Корис, подняв указательный палец и помахав им в направлении камердинера. — Полагаю, ты так же замерз, как и я, и уверен, что у них есть не одна ванна.
