Шипы

— Давай умрем...

— Не может быть и речи о том, чтобы послать туда еще один корабль, Уильям, — генерал Симмонс четко выверенным движением исполнил удар клюшкой по мячу, пронаблюдал, как мяч упал прямо в лунку, самодовольно улыбнулся своему мастерству и только тогда посмотрел на полковника Тодгарда, — Если только ты не снарядишь его за свой счет. Бюджет ВКС не безразмерен. Или найди новых добровольцев, чтобы спасти этих.

— Я все понял, Артур.

Воскресный гольф — аристократическая игра для избранных в элитном загородном клубе — это было святое. Здесь не было званий, фамилий и плохого настроения. Здесь были костюмы, имена и сияющие улыбки по тысяче долларов за коронку. Полковник Тодгард не любил гольф, но всегда мог найти человека, который пригласил бы его в качестве гостя.

С момента последней связи с "Ричардом Плантагенетом" прошло десять дней. Ли сообщил, что они нашли "Линкольн", сели рядом и готовятся к выходу. Потом пошли помехи и связь прервалась. Когда Роза снова оказалась в пределах досягаемости, на все запросы отвечала только автоматическая система "Ричарда". Она и сейчас продолжала это делать. Очевидно, что корабль был в рабочем состоянии, но покинут экипажем. О причинах этого можно было только догадываться. Полковник Тодгард не хотел догадываться, он хотел знать наверняка.

Как и предполагал когда-то оптимист Галлахер, разведка делала вид, что ничего не происходит, что "Линкольн" просто немного задержался с учебным полетом, а куда там отправился частный корабль "Ричард Плантагенет", это его личное дело. Отправился и сгинул. С кем не бывает? Его внесут в Реестр Пропавших. Через год объявят пропавшим без вести официально. Через пять лет — пропал без вести, предположительно погиб. Через десять признают погибшим. И никто ничего не узнает. А в голове мнемоника сработает защитный механизм, и тогда Смерть станет для него желанным ангелом милосердия. Потерянной информации, конечно, жаль, но не критично.

Полковник Тодгард старался держать себя в руках, но с каждым днем, когда "Ричард" не отвечал, это становилось все сложней. По ночам он просыпался и сидел на веранде Лавендер-Холла, глядя в ночное небо и силой мысли пытаясь дотянуться до приемного сына и его друзей.

Четыре генерала — два разведчика и два безопасника, инициировавшие спасательную миссию "Ричарда", продолжали спокойно играть в гольф. На все аргументы Тодгарда ответ был один: сигнала SOS не было, посылать специальный корабль, значит, привлечь ненужное внимание, да и финансировать это предприятие никто не будет. Тодгарду понадобились сутки, чтобы принять решение.

Сутки спустя после разговора в гольф-клубе он отправился к нотариусу, с которым работал последние несколько лет, и затребовал полную оценку своего движимого и недвижимого имущества.

— Ты сошел с ума, Уильям, — сказал ему нотариус, мистер Харрис.

— Я вправе делать со своим имуществом все, что сочту нужным, — парировал полковник.

— Желание клиента — закон. Но не говори, что я тебя не предупреждал.

— Я буду иметь это ввиду.

Полная оценка имущества заняла два дня. Получив на руки файлы с конкретными цифрами, Тодгард вернулся домой и занялся собственными подсчетами. Итога был с одной стороны неутешительным, а с другой — вполне отвечающим его желаниям. Распродав все, что можно, в том числе и дом, Тодгард мог получить сумму, достаточную для того, чтобы снарядить корабль.

Сомнений не было. Он втравил мальчиков в это предприятие и теперь должен их вытащить, чего бы это ему не стоило. У Тодгарда не было семьи — единственным родным человеком для него был Айк Ли — приемный сын. Но разве любой отец не пожертвует всем ради своего сына? Закончив подсчеты, полковник связался с Харрисом и отдал распоряжение срочно реализовать все имущество. Сам он параллельно с этим занялся поиском подходящего корабля.

Ночи по-прежнему не приносили Тодгарду отдыха. Он сидел на веранде, вдыхая запах лаванды и глядя на звезды, и призраки трех молодых мужчин окружали его. Силой мысли полковник пытался дотянуться до них, но на пути становилась черная пустота Бездны.

— Айк, сынок, простишь ли ты когда-нибудь меня?

Шпиль, венчающий носовую часть "Ричарда", возвышался над горизонтом. Галлахеру он казался святыней, обещающей скорое и успешное возвращение домой. Недалеко от него виднелся точно такой же шпиль "Линкольна", который для Гордон был как мемориал погибшей команде корабля. Каким-то невероятным внутренним чутьем оба они — и Галлахер, и Гордон — могли отличить корабли друг от друга. Спасение было близко, но не радовало.

Прошедшая ночь была самой тяжелой за весь их безумный переход. Галлахер и Гордон дежурили по очереди сменами по два часа, потому что на более длительное время не хватало сил. Вместо сна были черные провалы, похожие на беспамятство. Бодрствование было не намного лучше, и Галлахер несколько раз ловил себя на попытках понять, происходит ли весь этот кошмар на самом деле или только в его воспаленном воображении. Казалось, что Роза и ее монстры уже так давно в его жизни, что ничего другого в ней просто никогда не было.

Отдежурив вторую вахту, Галлахер хотел разбудить Гордон, но с ужасом обнаружил, что все стало хуже, чем он думал. От тела Гордон несло таким жаром, что, прикоснувшись к ней, на мгновение Галлахер решил, что обжегся.

— Гордон. Эй, Гордон.

Она застонала, а потом ее голова резко метнулась из стороны в сторону. Галлахер позвал погромче, но в ответ она только бессвязно что-то пробормотала сквозь зубы. Галлахер почувствовал, как на лбу выступил холодный пот, несмотря на дефицит жидкости в организме.

— Нет, нет, нетнетнет, давай, Гордон, приходи в себя, вернись.

Он тряс ее за плечи, надеясь вернуть в сознание, звал, не замечая, что срывается на крик. Приступ паники поглощал остатки разума. Галлахер был измучен, на пределе собственных сил. Если Гордон не сможет идти сама, то ему остается только лечь рядом с ней и Ли и умереть. Он не сможет тащить на себе их обоих и сражаться, если лягушки нападут.

Гордон снова что-то сказала, и на этот раз Галлахеру показалось, что осмысленно. Он переспросил:

— Что?

— Не тряси, мне больно.

Он отпустил ее плечи, радуясь, что в темноте душной ночи Гордон не видит его перекошенного страхом лица.

— Я сейчас пойду, подожди.

— Не надо, — Галлахер нашел ее руку и стиснул тонкие пальцы, — Тебе лучше поспать. Я сам.

— Спасибо.

Остаток ночи прошел, как в тумане. Галлахер сидел рядом с Ли и Гордон и прислушивался не к тому, что происходит вокруг, а к их дыханиям. Временами он сам проваливался в сон, но ему снилось, как он сидит на чужой планете вдали от дома и боится, что остался один. Галлахер не различал яви и сна и думал, что просидел так всю ночь, не смыкая глаз.

Утром Гордон стало намного лучше. Близость цели придала ей новые силы. А может, это несколькочасовой сон без перерывов хоть как-то восстановил энергетический запас организма. Кроме того, им повезло. В зеленой глубине кустов Гордон разглядела неприметные желто-зеленые плоды, мякоть которых могла утолить муки жажды и голода. Точно такие же плоды она несколько раз ела, пока была одна, но за время пути к кораблям, плоды ни разу не попадались. Они с Галлахером не только поели сами, но и умудрились впихнуть немного мякоти в Ли.

— Они очень быстро портятся, — сказала Гордон в ответ на предложение Галлахера взять немного с собой, — Ты не успеешь даже снова проголодаться, а их уже нельзя будет есть. Нам лучше идти, чтобы как можно быстрее добраться до корабля.

Галлахер был с ней согласен. До "Ричарда" оставались считанные километры. Уже через пару часов они все трое будут в безопасности. Галлахер не допускал и мысли, что твари нападут снова, и вдвоем с Гордон они не смогут отбить атаку. Не допускал мысли, что оснащения в медблоке "Ричарда" может не хватить, чтобы спасти жизнь Ли. Не допускал мысли, что может легко погибнуть сам. Для этого он слишком сильно был оптимистом и верил в хороший исход при любом раскладе. Он чувствовал себя старше на жизнь, но еще не был сломлен.

— Давай-давай, вперед. Скоро все это закончится.

Уже не имело значения, кто говорил — он или Гордон. Это были мысли их обоих. Скоро они будут на "Ричарде", а это все равно, что дома.

Но они успели продвинуться вперед совсем немного. Тело Ли свели жесткие судороги, и Галлахер едва удержал равновесие.

— Гордон, помоги мне!

Вдвоем они уложили раненого на землю. Галлахер опустился рядом и уложил голову Ли к себе на колени, придерживая за плечи. Под его пальцами пробегали волны дрожи, и вместе с ними такими же волнами нарастала паника.

— Что это? Гордон, что с ним происходит? Ли!

Гордон не стала тратить время на слова. Она с усилием разжала Ли челюсти и вставила между зубами какую-то палочку.

— Держи его.

Сержант Гордон смотрела на жизнь куда менее оптимистично, чем Галлахер. Она с самого начала не питала никаких иллюзий насчет того, что Ли способен продержаться весь переход. Он прожил дольше, чем она ожидала. Будь у нее лишние жизненные силы, Гордон удивилась бы. Но сил не было, и она просто констатировала факт. Сейчас сомнений не было — Ли доживал свои последние минуты. Гордон посмотрела на Галлахера и промолчала, потому что он верил. Все еще верил в чудо.

Зачем Смерть приходит за нами? Зачем приходится терять близких и уходить самим? У Гордон не было ответов на эти вопросы. Мысль о том, что за "Линкольном" послали помощь, дала ей хрупкую уверенность, что все еще может закончиться хорошо. Она выберется отсюда, и кошмар останется позади. Но теперь, глядя, как из тела Айка Ли истекает жизнь, Гордон осознала всю эфемерность своей глупой надежды. Надежда на спасение — химера, порожденная инстинктом самосохранения. На самом деле нет никакой надежды. Гордон останется здесь. Целая планета станет для нее последним пристанищем. При мысли об этом Гордон издала безумный смешок.

Галлахер не услышал его. Ли затих, а потом открыл глаз. Страдание, не сходившее с его лица с момента, когда закончилось обезболивающее, исчезло и сменилось умиротворением. Галлахер выцарапал из его зубов палку и суеверно отбросил в сторону.

— Не пугай меня больше так, — сказал он, и его голос дрожал, — Я могу испугаться.

— Больше не буду, — прошелестело в ответ. Ли силился улыбнуться, но получалась вымученная гримаса.

— Ты как? Можешь идти дальше?

— Подожди. Сейчас...

Довольно долго Ли молчал. Галлахеру казалось, что кризис миновал, и наступило улучшение. Но сам Ли понимал, что это не так. Последние трое суток реальность перестала являть ему свои узоры, только сосущую черноту Бездны. Подобно Гордон, Ли знал, что останется здесь. Жизнь стремительно уходила вовне. После судорог он уже не ощущал тела, потому что наступил паралич. Он с трудом дышал, и каждое слово неумолимо приближало его к Смерти. Наконец, он вычленил самое главное:

— Увези ее, Джин, и ничего не бойся.

Галлахер не стал переспрашивать. Он знал, о чем говорит Ли. Пусть он отказывался верить — это отрицание ничего не меняло.

— Я не боюсь.

Ли глубоко вдохнул и выдохнул беззвучно, одними губами:

— Прощай, брат.

На новый вдох не хватило сил. Черные глаза Айка Ли вспыхнули волшебным осмысленным светом и погасли. Он улыбнулся, встречая свою Смерть, и его сознание крикнуло ей: Я здесь!

— Айк.

Нет ответа.

— Айк!

Галлахер склонился над неподвижным телом и спросил:

— Что ты наделал, Ли? Что я скажу полковнику Тодгарду? Зачем?

То же, что и миссис Лоуренс, отстраненно подумал ДРУГОЙ Галлахер. А меня они спросят, почему же тогда ТЫ остался жив? Почему позволил нашим детям уйти в темноту в одиночестве? И тогда останется только одно — покончить с собой, чтобы пойти следом.

Галлахер снял голову Ли со своих колен.

— Гордон.

Она сидела рядом, глядя перед собой страшными пустыми глазами. На какой-то момент Галлахер испугался, что и она — тоже.

А что, если и она — тоже?!

— Гордон!

Зрачки ожили и медленно повернулись в его сторону. Потом так же медленно повернулась голова. Шторы отрешенности в ее глазах раздвинулись, давая понять, что Гордон здесь.

— Айк умер.

Гордон не нужно было даже проверять пульс, чтобы констатировать Смерть. Лицо Ли разгладилось и стало похоже на лицо Будды — умиротворенное, с ускользающей полуулыбкой. Гордон прошептала:

— Ему уже не больно.

— Не больно, — эхом откликнулся Галлахер и коснулся рукой его лба, — Прощай, брат.

Они с Гордон поднялись, помогая друг другу, и отошли на несколько шагов. Галлахер поджег тело и начал произносить литанию Иезис. Гордон выпрямилась, расставив ноги для равновесия, и подняла руку в прощании. Измученное тело Айка Ли скрылось в очищающей пламени. Несгибаемый дух вышел из тьмы и встал рядом, невидимый и неслышимый для живых.

Тело Ли, подточенное и полуразложенное ядом шипов, сгорело быстро. Остался пепел, который уйдет в землю и потом прорастет травой. Может быть, когда-нибудь и душа Ли возродится в новом теле. Так же, как и души Лоуренса и Шермана. Иезис будет милосердна и позволит жить снова. Они все заслужили эту милость богини-насмешницы.

— Пойдем, мы должны идти.

На этот раз Галлахер звал вперед. Он думал теперь только об одном: любой ценой он должен выполнить последнюю просьбу умершего друга и увезти Гордон домой. Они с Лоуренсом знали, что порой Ли руководствовался в принятии решения чем-то вроде откровения свыше. Лоуренс иногда шутил, что у Ли есть прямая связь с Иезис. Они привыкли доверять ему, и сейчас Галлахер не задумывался, почему в последние минуты жизни Ли говорил о том, что Гордон должна улететь. Он попросил, и для Галлахера этого было достаточно.

Они прошли всего несколько шагов: впереди — Галлахер, Гордон — за ним. Потом по наитию, так хорошо знакомому Ли, Галлахер обернулся и увидел, как Гордон медленно оседает на землю, впервые на памяти Галлахера выронив винтовку, с искаженным лицом и сдавленным стоном.

— Что? Что случилось?

Галлахер бросился к ней, думая, что сейчас она умрет у него на глазах, а он даже не успеет понять, почему это произошло. Он подхватил ее и удержал от падения.

— Гордон, что?

Она прислонилась головой к его плечу, как будто ища защиты от кошмарной реальности. Галлахер обнял ее, инстинктивно стремясь закрыть собой. Она беззвучно вздрагивала всем телом, и Галлахер подумал, что она плачет, но не поверил. Гордон не плачет, ее нервы из стали.

— Здесь моя могила, — ответила Гордон в его шею, — Мне страшно. Я боюсь.

— Ничего не бойся, я с тобой.

— Я не могу больше, не могу, не могу...

Стальные нервы сдали. Гордон старалась удержать слезы, но не могла. Слишком долго она хотела быть сильной, а хотелось быть слабой. Слишком долго она защищалась сама и защищала других.

— Не бойся, я не отдам тебя им... девочка моя...

Не отдавая отчета в своих действиях, Галлахер начал целовать ее лицо. Просто естественный жест мужчины, желающего успокоить плачущую девушку. Лоб, виски и соленые губы. Ее губы были сухие и в трещинках. Одна трещина лопнула, и из нее сочилась кровь. Не думая, Гордон обвила его шею руками и начала отвечать на эти неистовые поцелуи.