Западня

"Забудь об этом до лета! Вчера была минутная слабость. Мы же решили, что никаких игр до окончания семестра? Вот и давай неукоснительно выполнять это решение!" И хотя это решение на самом деле целиком принадлежало одной Наташе, Люба вынуждена была подчиниться, лишь мысленно вздохнув. Всё пошло, как до знакомства с Морфеусом. Впрочем, дома у Любы всё так же оставалась сексуальная отдушина в виде перчаток и резиновой клеёнки, а воспоминаний для обострения своих ощущений у неё теперь, после плена в вакуумной кровати, значительно прибавилось. Теперь она чаще всего, когда лежала в своей самопальной резиновой постели, вспоминала именно эти переживания, связанные с последними событиями. Этих воспоминаний хватало для того, чтобы Любины пальчики в розовой резине перчаток, ласкающие влажную киску, легко и быстро доводили её всякий раз до очередного оргазма. Не в силах пошевелиться, да и, не имея особого желания выпутываться сразу после оргазма из окутавшей тело клеёнки, Девушка скоро засыпала и в результате обычно в подобных случаях проводила среди резины всю ночь, ещё неоднократно пробуждаясь и немедленно снова начиная себя ласкать. После таких бурных ночей Люба на некоторое время успокаивалась. Ей даже опять становилось немного стыдно за свои ночные действия, и она старалась о них не думать, погружаясь в учёбу. Так незаметно пролетела весна, потом — в горячке весенней сессии, подругам совсем стало не до воспоминаний о новогодних приключениях. И вот — свершилось! Всё сдано, народ разъезжается по домам до осени. Но и теперь не удалось вспомнить о совместных развлечениях — Наташа на следующий день улетела с родителями отдыхать в Турцию, Люба уехала на лето в деревню к бабушке. Лето тянулось для Любы бесконечно долго. Конечно в деревне и речка и, лес с грибами и ягодами. Но, зато в длинные тёмные ночи не было даже резиновых перчаток и клеёнки, чтобы хоть как-то сбросить накопившееся желание вновь ощутить на теле любимую резину. Наконец это бесконечное лето всё-же закончилось. Все вернулись в город. Девочки, соскучившиеся друг по другу после столь долгой разлуки, снова собрались вместе — отметить начало нового учебного года. Вдвойне радовало, что именно в этот день у Наташи не было дома родителей, вновь улетевших сразу на десять дней по своим делам за границу. И забот об учёбе на ближайшее время тоже не предвиделось, сентябрь, у студентов в их институте — практика. Наталью от практики за деньги "отмазал" папа, а Люба притащила из маминого медучереждения липовую справку о своём надорванном здоровье и тоже осталась в городе. Так что месяц относительной свободы у девушек теперь был. Люба мчалась к подруге, словно на крыльях — наконец-то у Наташи не найдётся отговорок и можно будет освежить потускневшие воспоминания об их любовных совместных играх!

Люба в этот раз не напрасно надеялась, Наталья встретила её на пороге квартиры в коротком, восхитительном халатике из белоснежного латекса, аппетитно обрисовывающим её стройную фигурку. На голове подруги была белая латексная косынка с красным крестом, руки и ноги скрывала белая резина длинных чулок и перчаток. Она выглядела в своём наряде точь-в-точь, как одна из медсестёр на фотографии из интернета.

"Классный нарядец!" — отметила Люба слегка осипшим от восхищения и волнения голосом, — "Лечиться будем"? Она уже догадывалась, что Наташа сегодня будет её усиленно "лечить" и, естественно, тоже была совершенно не против этого. В больницах и так всегда много резины, хотя работницы там и не ходят в латексных халатах (а жаль!), а уж в Наташином "медицинском учреждении" её явно будет с избытком. "Ну, что, сегодня, я так поняла, играем в больницу?" — весело поинтересовалась Люба, любуясь на затянутую в белоснежную резину подругу. Более восхитительной медицинской сестрички она для себя и желать не могла! Такого наряда она ещё на Наталье ни разу не видела. Вероятно, снова проявился Морфеус со своими подарками. Но, именно это как раз и не сулило в ближайшее время лёгкой жизни! У Любы в душе шевельнулась тревога, ведь она вполне обоснованно не ждала от Морфеуса ничего, кроме очередных подвохов. Действительно, в комнате Наташи снова стоял подключённый к компьютеру фотоаппарат, сразу засверкавший навстречу подругам яркими вспышками. Наталья развела руками:

"Опять Морфеус грозил родителям фотографии прислать, пришлось подключить аппарат!"

"Так ведь фотографий в результате станет ещё больше, зачем они ему в таком количестве?" — Люба покосилась на фотоаппарат.

"Ну, не знаю. Может, он в нас влюбился и их коллекционирует?" — Наташа пожала плечами. "Ладно, прежде чем садиться к праздничному столу, переоденься. Поскольку ты у меня сегодня пациентка, вот тебе больничная рубаха, надень!" Наташа подала подруге расстёгнутую на спине, длинную до пят, узкую голубую рубашку из очень толстого, но мягкого латекса — этакую удлинённую распашонку с высоким стоячим воротом. У рубашки были длинные рукава с отворотами на запястьях. На спине находилась молния с несколькими замками. Рубашка, из-за толщины латекса, из которого она была сделана, была гораздо тяжелее всех прежних нарядов. Люба на некоторое время выкинула из головы мысли о коварном Морфеусе и охотно разделась догола. Как бы там ни было, а её ждала её любимая резина, по которой она так скучала летом. Да ещё и новый, неизвестный ей пока наряд из ароматной, новенькой голубой поскрипывающей резины. Наташа помогла ей погрузить руки в прохладные глубины холодных латексных рукавов. Затем Люба ощутила и ледяную тяжесть резины, опустившейся на её плечи. Рубашка была тяжёлой и холодной. Зайдя подруге за спину, Наталья стянула там края резины и быстро застегнула на спине подруги верхнюю половину молнии. Резина сразу плотно сжала Любину грудь своей холодной гладкой поверхностью, показавшейся ей не только холодной, но даже как будто и чуть влажной. Это было неожиданно приятно девушке. Она словно вернулась в родной дом, сразу ощутив и возбуждение и, глубокий покой, всё одновременно, едва гладкая голубая резина отделила её от окружающего мира. Высокий ворот тоже упруго сжал её стройную девичью шею. Наташа тем временем потянула второй замок молнии и нижняя часть рубашки, оказавшаяся "ну очень узкой", обтянув бёдра, плотно сжала вместе Любины ноги так, что она теперь совершенно не могла шагнуть. Разве только могла теперь мелко семенить, перебирая одними ступнями ног. Впрочем, шагать никуда не пришлось, Наташа посадила Любу в кресло, у которого та стояла. Но не сразу. Прежде, чем посадить её, коварная подруга отогнула и опустила вниз обшлага рукавов, сразу ставших длиннее кончиков пальцев и неожиданно застегнула ладошки молниями в подобие варежек без пальцев. Ладони Любиных рук оказались в результате этого в закрытых наглухо, длинных и узких резиновых чехлах, к тому же заканчивающихся скрывавшимися до этого за обшлагами резиновыми ремнями с пряжками. Быстро обернув эти ремни вокруг Любиной талии, Наташа потянула за них и застегнула на блестящую металлическую пряжку на спине. Люба, как всегда — запоздало, задёргала пленёнными руками, которыми теперь вынужденно крепко сама себя обнимала за талию. Она только теперь сообразила, что на ней надета не просто резиновая, а самая настоящая — смирительная рубашка, какие надевают на буйных помешанных в психиатрических лечебницах. Правда, Люба никогда не слышала, чтобы подобные вещи делались из латекса! Да и короткими их обычно делают! Впрочем, именно то, что рубаха резиновая, с узким и длинным подолом, делало совершенно невозможным самостоятельное освобождение из её тесных упругих объятий, сразу липнущих своей холодной влажной поверхностью к заключённому в них телу. Пожалуй, даже сам великий Гудини не выскользнул бы из этой рубашки! Именно потому он бы и не выскользнул, что резина совершенно не скользила по телу, сразу прилипая своей гладкой влажной поверхностью к коже. Что-то уже знакомое напомнили Любе ощущения от плотно облепившей её кожу холодной резины... Упав в стоящее рядом с нею кресло, Люба отдалась всецело во власть подруги. Ничего другого ей теперь и не оставалось! Она снова ощущала себя совершенно беспомощной и уже оттого — изрядно возбуждённой. И возбуждение это стремительно росло, как от ощущения снова пленённого гладкой и влажной резиной тела, так и от созерцания прекрасного тела подруги в глянцево поблескивающем белоснежном латексе. Наташа прикатила к креслу столик на колёсиках, на котором стояли фужеры с шампанским и лёгкая закуска. Она подняла оба бокала за тонкие ножки и звонко коснувшись ими друг по другу, лучезарно улыбнулась Любе:

"Ну, с новым учебным годом, подруга!" Выпив свой бокал, Наташа отставила его, и поднесла второй к губам своей то-ли пациентки, то-ли пленницы. Люба глотнула шипучего вина. Потом Наталья, не спеша, закусила сама и накормила с ложечки беспомощную обездвиженную пациентку. Как это уже бывало, ужин плавно перешёл в любовную игру. Для этого Наталья, как бы нечаянно, снова пролила Любе на грудь немного шампанского и стала его слизывать. Через толстую резину смирительной рубашки ощущения доходили более приглушённо, чем через тонкий латексный наряд, но Любе это даже чем-то понравилось. Приходилось усиленно прислушиваться к своим ощущениям , приглушённым толстой резиной смирительной рубашки. Соски всё равно ощутили нежную щекотку и, моментально затвердев, отчётливо проступили даже сквозь такой толстый латекс, как у этой рубашки. При этом чувствительность сосков сразу выросла и Люба стала вздрагивать и постанывать при каждом прикосновении язычка подруги сквозь резину к своим соскам. Наслаждение усиливало то, что вокруг сосков осязание по-прежнему оставались приглушённым толстой резиной, контраст ощущений оказался особенно приятен. Скоро Наташа помогла беспомощной и возбуждённой Любе перебраться на кровать, находящуюся рядом с креслом. Подруги долго и с наслаждением там "кувыркались". Люба могла, как не раз уже случалось в подобной ситуации, пользоваться для ласки лишь своим язычком и Наталья предоставила ей возможность выразить любовь и признательность, подставив под него свою киску, затянутую в тончайшие белые трусики из латекса. Затем, когда обе подруги уже тяжело и прерывисто дышали, настал черёд "тяжёлой артиллерии". Люба по просьбе подруги легла на животик, и Наталья расстегнула дополнительный замочек молнии, находящийся на смирительной рубашке в районе попки. Затем заставила, согнув ноги, понять попку кверху. Через секунду Люба ощутила, как, раздвинув ей невольно плотно сжатые ягодицы, Наташа толчками вводит в её скользкую от вожделения киску их излюбленный упругий толстый "инструмент". Скоро подруга и сама оказалась на его втором конце, встав на колени позади Любы и плавно колыхала бёдрами, держась за стянутую резиной талию своей "пациентки. Кажется, это называется "дог стайл", или на простом русском языке — по-собачьи. Несколько энергичных качков, и двусторонний дилдо — излюбленная игрушка подруг, оказался целиком внутри их нежных кисок, кажущихся только со стороны такими крошечными. Началась изумительный, сладострастный процесс, где медсестра была суровым и страстным кобелём. Люба тоже оказалась весьма норовистой сучкой, невзирая на почти полностью лишивший её свободы латекс, стянувший всё тело и на связанные руки. Скоро девушки сполна насладились глубоким и ярким оргазмом, который, уже по своему обыкновению, ощутили почти синхронно. Потом они долго лежали на кровати расслаблено рядом, и Наташа нежно обнимала подругу, собираясь с духом, чтобы сообщить ей не самую приятную новость. Потом она решила отложить это мероприятие до утра и снова стала ласкать и гладить беспомощную, туго затянутую в толстый голубой латекс Любу. Изголодавшаяся по сексуальным играм с подругой за почти полугодовой перерыв, та с готовностью напряглась и сладострастно выгнулась в сильных руках подруги. Она явно тоже не наигралась и была совершенно не против продолжения, не требуя пока своего немедленного освобождения. Игры подружек затянулись до поздней ночи, хотя Наталья по-прежнему из-за смирительной рубашки могла войти в подругу лишь из положения сзади. А затем девушки незаметно для себя заснули рядом, обе одетые в свой непроницаемый гладкий латекс. Утром Люба пробудилась первой, уже порядком за эту ночь измученная душным нескончаемым пленом, и в то же время, по обыкновению, именно этим вновь возбуждённая. Неловко ворочаясь, она всё же проникла головой под подол Натальиного медицинского халатика и стала нежно лизать сквозь резину трусиков её мягкую нежную киску. Наташа, ещё сквозь сон, стала блаженно постанывать и лишь затем постепенно проснулась, обнаружив при этом Любин язычок между своих широко раздвинутых ножек. Конечно, подобное приятное пробуждение не могло не иметь бурного продолжения. Поэтому встали девочки из постели только час спустя. Вернее, встала Наталья, Люба в своей узкой смирительной рубашке сама встать не могла и только с трудом, скрипя резиной на талии, села на край кровати, свесив вниз туго стянутые узким латексом ножки. Подёргав легонько руками на талии, она взмолилась: "Натуль, ну выпусти меня! Хоть на пяток минуточек, а? Писать я хочу! Схожу в туалет и потом снова согласна в эту рубашку упаковаться, хоть на весь день!" Наташа в ответ только вздохнула: "Я бы и не против этого, только не выйдет у нас сейчас ничего. Морфеус вновь припёр вчера меня к стенке со снимками, велел снова одежду спреем побрызгать! И твоя рубашка, и моё платье с чулками и перчатками, всё это теперь мы только через неделю снять сможем!" У Любы упало сердце: "А в туалет я теперь тоже только через неделю смогу пойти?"

"Нет, успокойся, там позади молния есть, если помнишь!" Наташа нежно потрепала Любу по туго обтянутой толстым голубым латексом попке.

"Только вот ходить в этой рубашке у тебя не получится, придётся прыгать, как кенгуру!" Наталья развязала Любины руки и закатала с ладошек рукава. В этом месте на резине, к счастью, не было клея, и кисти рук легко оказались на свободе. Люба поскакала неловкими прыжками в туалет, поддерживаемая подругой под локоток. Вообще-то всё оказалось не так уж смертельно, ведь зимой, когда подруги помимо приклеившегося к телу латекса сковали друг друга наручниками, им пришлось гораздо труднее. Когда заметно повеселевшая Люба прискакала из ванной на кухню, она даже смогла принять участие в приготовлении завтрака. Правда ходить по кухне ей было бы затруднительно, но всё, что не требовало от неё перемещений, она делала легко. Едва девушки поели, они немедленно вернулись на кровать. Ведь подруги уже почти отвыкли видеть друг друга в этой возбуждающей одежде из латекса, и за время завтрака снова изрядно разгорячились, наблюдая друг друга. А ещё аромат новенького латекса, все эти звуки при каждом движении, похрустывание и скрип резины на теле — они просто сводили подружек с ума. Люба безропотно позволила застегнуть "варежки" на ладошках и связать снова рукавами рубашки свои ручки, притом на сей раз Наталья их связала, скрестив за спиной. Ремни снова обернула вокруг талии, но пряжка теперь оказалась на животике. В этом положении Люба ощутила ещё большее возбуждение, её невольно напряжённая из-за связанных за спиной рук грудь теперь особенно отчётливо обрисовалась сквозь натянувшийся латекс, несмотря на его немалую толщину. Плечи пришлось отвести как можно сильнее назад, при этом гордо развернув грудь как можно шире. Это зрелище несомненно возбудило и Наташу, хотя её до этого момента уже и так сильно возбудил сам процесс связывания Любиных рук. Да и не стоит забывать, что девушки снова находились в латексе, который опять не могли снять всю ближайшую неделю. Так что они обе сейчас были узницами своих резиновых нарядов. Неудивительно, что связывание подруги у Натальи перешло, вполне естественно и плавно, в поглаживание затянутого в голубой глянцевый латекс Любиного тела, в объятия и поцелуи. Затем последовали и более интенсивные ласки, снова закончившиеся, вне всяких сомнений, бурным сексом с применением любимого двухстороннего "инструмента". Встав на колени и лёжа грудью на кровати с заломленными за спину руками и, ощущая в своей киске движение упругого дилдо, Люба безмерно наслаждалась своим беспомощным состоянием. Вскоре она снова билась в любовном экстазе под влиянием пристроившейся сзади к её оттопыренной попке Натальи. Потом девушки снова отдыхали. В глубине своей души Люба теперь ощущала спокойную радость, несмотря на то, что по-прежнему оставалась пленницей. Ведь она теперь знала точно, что их игры с Наташей продлятся ещё долго, поскольку клей быстро не рассасывается, и всё это время им придётся быть дома у Натальи. И это обстоятельство не пугало, а радовало Любу, несмотря на уже появившееся чувство мучительной духоты от туго стянувшей тело смирительной рубашки из латекса. Впрочем, эта духота и влажная резина на теле стали ей уже довольно привычны, и уже давно доставляли гораздо больше наслаждения, чем мучений. Наташе ощущение сжимающего тело гладкого латекса нравилось, возможно, пока ещё не так сильно, как подруге, но, несомненно, тоже действовало на неё очень возбуждающе. Возможно, Наталья просто ещё не совсем привыкла к окружающей её тело резине, а может, ей недоставало развлечений с наручниками. Однако беспомощным теперешним положением подруги она тоже откровенно наслаждалась и, связывая Любу, либо иным способом лишая её свободы, она всякий раз ощущала у себя сладостный холодок в районе пупка. Резиновая смирительная рубашка была удобна для любовных игр со связыванием, но всё же давала не слишком много вариантов лишения свободы заключённой в неё пленницы. Только снять её всё равно было нельзя, и пришлось Наташе развлекать себя тем, что есть. Когда девушки снова немного набрались сил, Наташа развязала Любины руки. Но тут же привязала ремни рукавов к спинке кровати! Теперь Люба лежала на спине, её руки были привязаны над головой, и она снова была беспомощна перед ласками подруги. Наташа вновь стала поглаживать сквозь гладкий латекс свою пленницу, потом, когда та снова тяжело задышала, приподняла её стянутые узким подолом ножки, согнула их вверх и, расстегнув молнию на ягодицах, ввела во влагалище подруге виброшары. После этого дело пошло ещё веселей — ощутив щекочущие вибрации в себе, Люба застонала от наслаждения и забилась на кровати, скрипя резиной и снова сладко выгибаясь в своём узком и тугом голубом "платье". Её вид не мог оставить равнодушной Наталью. Скоро и Любиному язычку вновь нашлась работа. Так весь день и прошёл незаметно в любовных утехах. Уснули подруги только поздней ночью, совершенно обессиленными, но безмерно счастливыми.