Опередив коротконогих дедков, он притормозил лишь у мусорных ящиков и окинул их нетерпеливым взглядом, примерно уже представляя, что ищет. "... побивают!" Не один на один, значит. И не с перепугу Лёхин оружие искал, а из холодного расчёта мозгов, мерно тикающих взведённой часовой бомбой: "И человеку не поможешь, и сам пропадёшь!"

Палка, диаметром в поперечнике сантиметра два, торчала из ящика как-то так, что сразу ясно: её конец на самом дне, а завалена она почти доверху. Лёхин чуть подёргал. Кажется, палка не просто завалена, а ещё и чем-то заканчивается. И это что-то, погребённое под кучей мусора, мешает легко вытащить её.

Отчаянные, будто заплаканные лица промокших до нитки дедков, обступивших его у ящика, заставили Лёхина действовать быстро и решительно: всё ещё раскрытый зонт — на землю, поближе к домовым, которые немедленно скучились под "крышей"; двумя руками — за палку, короткое движение вверх — что-то внутри ящика глухо хрустнуло, треск отдался в ладонях — и Лёхин легко, словно выбирая верёвку, вытащил палку с грозно заострённой щепой на конце. "Пика! Как по заказу!" — мрачно решил Лёхин и вертанул палку в ладони, примериваясь к весу и движению. Слава Богу, ничем не воняет!

— Сидите здесь! — велел он домовым, выглядывающим из-под зонта, слегка насаженного на ветки какого-то низкого куста.

Как они закивали — он уже не видел: продирался дальше, через кусты, и только разок, мельком, с благодарностью удивился Елисеевой предусмотрительности. Как домовой мог догадаться, что именно эти ботинки очень нужны будут Лёхину? Эти — высокие, грязи не боятся; эти — из недавнего ремонта, с металлическими подковками, которые так любит ставить мастер из "Ремонта" в соседнем доме.

В тополиную аллею Лёхин скользнул в прямом смысле. По тропинке съехал, протоптанной поперёк. Съехал, увидел — поразился.

Человеческой низости — или подлости? — нет предела.

Четверо бьют одного ногами.

Ладно, бывает — в азарте звереют и забываются. Мягко говоря.

Но эти четверо — явно расчётливо — пинают ползающего так, чтобы от удара он падал лицом в лужу довольно приличных размеров. Всё — молча. Тяжёлые брызги взбитой ногами грязи во все стороны...

Лёхин рванул на голову, слишком заметно светлую, капюшон; чуть приспустил "молнию" на куртке, чтоб одёжка драться не мешала... В увеличившуюся прореху выглянул Шишик, выпучил глазища на драчунов — и, непроизвольно икнув, сгинул под курткой.

Предупреждать не стал. Ещё чего. Точнее — кого.

Шаг вперёд — и вновь пошёл процесс, названия которому Лёхин не знал и каждый раз, попадая в подобную ситуацию, удивлялся, как такое происходит. Мозги отключились от эмоций и поставили мышечную систему на автомат. Удар всей подошвой в бедро первого — тот рухнул. Ещё падая — освободил пространство для замаха палкой: тупым концом шмякнул под челюсть второму, третьему — острой, но твёрдой щепой ткнул под дых. Тот завалился на колени, хватаясь за палку и распялив рот — задохнулся. Лёхин прыгнул через лужу и лежащего в ней, поймал на блок левой неплохой удар (всё равно подлянка — со скрюченными пальцами в глаза) и правой, освобождённой невольным захватом третьего, врезал по скуле противника.

"Вяловаты они чего-то", — констатировал Лёхин, вытаскивая из лужи за шиворот жертву. Устроенная между корней тополя и прислонённая к стволу, жертва и то как-то апатично отплёвывалась и руками размазывала её по лицу в тщетной попытке хоть чуток очиститься. И пока Лёхин разглядывал жертву и прикидывал, где б её умыть, одновременно сторожа драчунов, он вдруг уловил во всех пятерых что-то общее. А едва уловил — сразу увидел, несмотря на вечер, дождь, грязь, на ветер, качающий деревья, а с ними — их двусторонние корявые тени, не дающие нормально рассмотреть... Мальчики-красавчики из "Ордена Казановы". Все пятеро.

Пока он искренне поражался странной ситуации, пока бдительно приглядывал за ползающими в мокрой траве или приходящими в себя драчунами, пришёл в себя и "утопленник". Рубахой он всё же прочистил лицо более-менее, шмыгнул и осмотрелся... Через секунды Лёхин резко вспомнил апрель: полутёмный подъезд, трое против одного — и хохочущий, охая от боли, Ромка. Но мальчишка хохотал от души, а этот... В его каркающем смехе злорадство смешивалось с такой чёрной ненавистью, что ползающие сжались, а тот, что до сих пор держал палку, выронил её и зажал уши.

Лёхин смотрел, слушал, прозревал.

А ведь жертва не "утопленник". Вот что внезапно понял он. Жертвы — эти четверо. В чём — разбираться недосуг. Хриплый наглый хохот бил по нервам. И тогда Лёхин сделал то, что — интуитивно чувствовал — необходимо: сцапал хохотунчика за чёрную рубаху, за грудки, и двинул кулаком по чёрной пасти с зубами, взблёскивающими в свете от обоих домов. Хохотун чавкнул и закатил глаза.

Ощущая себя последним дураком (ну как же: хорошо смеётся тот...), он снова прислонил "утопленника" к тополю и вынул мобильник.

— Диана? Привет... Нет, чуть позже... Вообще-то, я уже здесь. Ты не могла бы передать вашему Альберту, что я тут, за домом, разнимаю грандиозную драку между вашими парнями?.. Нет, это не охрана. Это ребята, которые стоят по сторонам от сцены. Может, он пришлёт кого-нибудь? А то я замёрзну сторожить их под дождём... Очень легко: за домом дорога, на краю мусорные ящики — ну, вот за ними мы и... Сейчас будут? Ладно, дождусь.

23.

Едва закончив давать ориентиры, он сам кинулся к мусорным ящикам. Четверо домовых терпеливо дожидались его, выглядывая из-под зонта. Он присмотрелся к дороге, почти скрытой дождевой водой, сообразил, что охране выйти — ещё и одеться надо. Минут пять есть. Не спрашивая, он сграбастал домовых по двое, прижав локтями к себе, прихватил зонт и добежал до подъезда.

— Уф! — запоздало, уже очутившись на бетонной скамейке, сказал один из домовых.

Лёхин взглянул на него — извинения застыли на губах: оказался не домовой, а подвальный — Бирюк.

— Так! Быстро! А то явятся сейчас сюда — и не успеем!

Всем четверым Лёхин сунул под нос фотографии и посветил на них фонариком-брелоком.

— Ой, Ромушка! — в голос сказали двое домовых, а подвальный подтвердил:

— Угу, Ромка это.

Лёхин было открыл рот узнать подробнее, но вспомнил о времени и спросил о другом:

— А девушка?

Домовые замолкли, а подвальный хмыкнул в бороду и ткнул пальцем в кусты через дорогу:

— Вон тот её в заведение привёл.

— Тот — который?

— А били кого. Она около заведения с подружкой прощалась, а он — взял да пригласил её. Подружка говорит — не ходи, а ей, видно, любопытно стало. Она и говорит: я ж на минутку, посмотреть только...

За углом арки Лёхин следил почти не отрываясь. При виде тёмной группы людей он быстро похватал снимки и сунул в карман.

— Мне сейчас с ними идти, — умоляюще объяснил он, — а то бы ещё вас поспрашивал. А если с утра? Как мне найти тебя, Бирюк?

— Приходи в любое время! Только с другой стороны дома. Шишик тебе любого домового отыщет, а домовой — меня. Беги, Лексей Григорьич!

Бежать не побежал, но вышел на дорогу под зонтом, чтоб заметили сразу. То, что драчуны сбегут, он сомневался: вышли-то в одних своих чёрных рубахах да джинсах. Да и оправились ли после Лёхиного вмешательства?..

За мальчиками-красавчиками явился сам хозяин с охраной. Лёхин показал им тропку к тополям. И хозяин кивнул секьюрити вывести ребят.

— А как вы их нашли? — удивлённо спросил Альберт, оглядываясь.

— Сверху спускался пешком, а воды льёт — сами видите. Ну и пошёл дворами. Только к арке подходить начал, слышу — кричат вроде...

Из кустов вышли пятеро мальчиков-красавчиков; пятого, еле держащегося на ногах, подталкивал в спину секьюрити. Все пятеро понуро встали перед хозяином. Тот озабоченно оглядел их и пожал плечами:

— В таком виде в кафе? Просто не пущу.

— А так их милиция заберёт, — задумчиво продолжил Лёхин и так же задумчиво поинтересовался: — А у вашего кафе окна сюда не выходят? Каких-то подсобных помещений, например?

— А ведь и правда, Альберт Лифантьич! — обрадовался один из охранников. — Кухня с кладовой сюда глядят. Да почти что все подсобки сюда!

Хозяин воззрился на охранника, как на зверя, не вовремя заговорившего по-человечески. Тот ничего в хозяйском взгляде не усмотрел, а словно почувствовав интерес, принялся вспоминать, в которое окно которого помещения легче залезть, открыв его, изнутри, конечно. Точно так же безмятежно смотрел на Альберта и второй секьюрити. Зато мальчики-красавчики ссутулились ещё больше и явно не смели поднять глаза. Дождь хлестал по ним, смывая, наверное, уже половину грязи, и Лёхину немного странно показалось: вот они, пятеро, стоят без зонтов, уж не промокшие, а мокрые до разбухающей от влаги кожи, а четверо под зонтами смотрят на это безобразие безразлично... И... И ни один из пятерых не взбунтуется! Да чёрт! Лёхин бы давно повернулся и ушёл! Мокрый, замёрзший, но ушёл бы, несмотря на угрозу милиции!..

— Анатолий, — мягко сказал Альберт, и охранник послушно замолчал, а мальчик-красавчик с разбитым ртом поднял голову. — Анатолий, я сейчас вам открою окно (хотя это так нелепо!), вы приведёте себя в порядок в служебной раздевалке, а потом явитесь ко мне. Всё ясно?

— Да, Альберт Лифантьевич.

— Я оставлю вас без охраны и Алексея... мм ("Григорьича", — подсказал Лёхин)... без Алексея Григорьевича. Надеюсь, больше никаких эксцессов от вас не придётся ожидать? — обратился хозяин к четверым.

Не поднимая глаз, они дружно покачали головами.

Послав охранников впереди себя — отключать сигнализацию на окнах и открывать рамы, Альберт подхватил Лёхина под локоть и повёл к кафе. Лёхин было оглянулся на неподвижные фигуры под дождём, словно вбивающим их в асфальт. Но твёрдая рука хозяина крепко держала его, и он не успел сказать ребятам, чтобы хоть под навес у подъезда встали. "А сами-то что — не догадываются?" — мелькнула мысль.

— Ах, Алексей Григорьич, — горестно вздыхал Альберт, — как трудно создать, вышколить профессионально пригодный персонал из нынешнего поколения. Современная молодёжь хочет, не работая или работая спустя рукава, получить слишком многое. Эти пятеро, например. Разгар рабочего дня, а они развлекаться вздумали!.. Спецформу испортили опять-таки. Вычислишь из зарплаты — всё поймут, но ведь всё равно останутся недовольны...

Хозяин кафе развивал тему не торопясь, со вкусом. Поддакивая, Лёхин получил возможность часто взглядывать на него и потихоньку проникаться противоречивыми чувствами: он продолжал восхищаться роскошным баритоном хозяина, каким-то даже густо роскошным, который хотелось слушать и слушать, необязательно вникая в смысл сказанного; его привлекал жёстко вычерченный профиль худого, аскетичного лица — профиль горбоносый, с небольшим подбородком и широковатым, насмешливым ртом. Иногда, риторически вопрошая, хозяин тоже взглядывал на Лёхина, но взгляд больших тёмных глаз казался невыразительным, каким-то пластмассовым... И, в конце концов, Лёхин уверился: ещё немного — и глаза Альберта вспыхнут неоново-красным светом... Кощей он и есть Кощей... Брр...

В вестибюле Альберт сдал Лёхина с рук на руки заждавшейся Диане. И Лёхина мимоходом позабавило: что-то бормоча, Кощей прошёл к дверям в зал, а Диана поспешно приняла не глядя протянутый в сторону хозяйский зонт, а совсем не сонная девица-гардеробщица так же, на ходу, стянула с его плеч мокрый плащ. Пока Лёхин раскрывал свой зонт, приглядывая место для сушки, пока расстёгивал куртку и любовался широченной пастью Шишика, зевающего с плеча ему в лицо, девицы носились с хозяйским добром как угорелые.

Когда очередь дошла до Лёхина, дверь вдруг отворилась — секьюрити мгновенно вытянулись — и Кощей с любопытством спросил:

— Алексей Григорьич, а за что вы Анатолия стукнули? Он говорит — не понимает.

— Если бы вы видели, какая истерика у него началась! — с жаром поделился впечатлением Лёхин. — Это что-то страшное было! Он так смеялся... Ну, а удар я просто с нервов не рассчитал. Сильно, что ли, стукнул-то?

— Ничего такого, что бы быстро не зажило, — успокоил хозяин, и дверь закрылась.

— Ты? Это ты разбил ему лицо? — тихонько спросила Диана.

— Пришлось, — вздохнул Лёхин и передёрнулся: даже в тёплом помещении оставалось впечатление, что он завёрнут в мокрую плёнку, которую зачем-то перед тем держали в морозильнике. — Диана, а у вас в кафе можно заказать нормальный кофе с коньяком? Честное слово: чувствую себя подтаявшим сугробом.

— Пошли. Покажу наш столик. Мы сегодня сидим немножко в другом месте.

"Немножко другое место" оказалось столиком у стены, близко к коридорам, в которых вчера Лёхин странствовал, ловя момент, чтобы уворовать бессознательного Павла Ивановича.

Подошёл официант, протянул было ему меню.

— Диана, закажи для себя всё что угодно, а мне всё горячее и горячительное, — не совсем вразумительно попросил Лёхин. — Что-нибудь такое, чтобы я не изображал из себя заику, дрожа от холода, а под конец не прихватил бы простуды.

Профессионально-невозмутимая улыбка официанта чуть потеплела.

— А... почему не сам? — озадаченно спросила девушка.

— Да я хоть руки помою, а то чувствую себя разносчиком всяческой заразы.

Диана улыбнулась, официант склонился к ней. У входа в коридор Лёхин оглянулся: эти двое издалека здорово походили на заговорщиков, обсуждающих план нападения или, если принять во внимание меню в руках обоих, отравления.

Закрывшись в кабинете, Лёхин глянул в длинное узкое зеркало (неужели у них здесь зеркала в каждой кабинке?) и понял, что ему хочется — и очень сильно — драпануть домой! Переодеться в сухое, а ещё лучше сначала, сбросив с себя мокреть, залезть в ванну, под горячий душ, а потом, растеревшись хорошенько, нырнуть в домашние штаны и короткий халат, которые в совокупности здорово напоминают дзюдоистский костюм... А надо, сырому и недовольному, зачем-то торчать в этом подозрительном заведении и развлекать подозрительную девицу!

Мда, тяжела работа сыщика. Вроде, ничего тяжёлого (это тебе не на рынке мышцы качать!), а тошно. Одно радует: развеяны сомнения насчёт пропавших. Позвонить, что ли, Егору Васильевичу? Пусть его гаврики обыщут кафе... Нет. А вдруг Ромку и Ладу увезли куда-нибудь? Во позорище будет...

Светлый ёжик на голове Лёхин обсушил носовым платком. На руки и ботинки потратил невиданно аристократической туалетной бумаги да ещё погрелся у автоматической сушилки и только после неё почувствовал себя более-менее пришедшим в норму. Взглянув в зеркало перед тем как выйти, Лёхин увидел на плече Шишика. "Помпошка", встретившись глазами с хозяином, резко вытянула короткую лапу в сторону двери. То ли флюгер, то ли компас.

Пренебрегать желаниями пугливой "помпошки" не стоило. Лёхин торопливо вышел из кабинки, а затем — из туалетной комнаты.

Всё-таки компас. Шишик, едва Лёхин повернул к выходу из коридора, немедленно подскочил на плече. Теперь лапа указывала вглубь коридора. Там виднелась одна-единственная дверь. Лёхин не стал спрашивать, уверен ли Шишик, куда посылает хозяина, а просто мягко и бесшумно по ковровой дорожке подошёл к полуоткрытой двери. Оттуда слышался тихий атональный звук. Темно. Свет не включен. Лёхин моргнул и перешёл на другой уровень зрения.