— У тебя никогда не было особого мнения, Кану. Принимать решения — это было мое дело.
Нужно было завершить еще несколько проверок системы. Кану мог управлять кораблем, но было ясно, что у Ниссы гораздо больше опыта, чем у него, особенно в том, что касалось частных особенностей "Наступления ночи". Он наблюдал через ее плечо, невесомый, как она сидела, пристегнутая ремнями безопасности, в пилотском кресле и просматривала обновления статуса. Экраны вокруг нее расширились, засветившись диаграммами и прокручивающимися таблицами с цифрами, когда корабль пробудился к полноценной жизни. Жужжали насосы, тикали топливопроводы, двигатели проходили циклы запуска.
— Почему бы тебе не пойти и не заняться чем-нибудь полезным? — спросила Нисса, отворачиваясь от экранов, чтобы посмотреть на него. — Приготовь нам немного чая. Ты будешь дежурным по чаю, пока мы не доберемся до Европы.
Кану подчинился.
Нисса заглушила двигатели для вылета. Они сошли с орбиты при половине g, затем увеличили ускорение до полутора, пока не вышли за пределы юрисдикции Организации Орбитальных Наций.
— Ты можешь терпеть два g? — спросила Нисса.
— Если я начну издавать сдавленные звуки, ты узнаешь ответ.
Двигатель достиг максимальной устойчивой мощности. Они будут лететь на ускорении два g на всем пути к Юпитеру, переключаясь на реверсирование тяги чуть дальше чем на полпути к месту назначения. Нисса запрограммировала переход на аэротормоз, чтобы сбавить оставшуюся скорость. — Там будет ухабисто, — предупредила она, — но не хуже, чем в море у берегов Фритауна.
Ночью ему снова приснился этот сон. Они находились на переоборудованном киберклипере, преодолевавшем волну у берегов Фритауна. По искаженной логике сна, звезды над головой были ослепительно яркими и ясными, даже когда море двигалось навстречу порывам штормового ветра. Морской народ пел "Морские лачуги". Нисса и Кану развалились в шезлонгах, между ними был установлен маленький столик. Несмотря на то, что корабль качало и кренило, они все еще продолжали играть в шахматы.
Игра подошла к решающему моменту. Кану собирался двинуть своего коня. Он потянулся, чтобы поднять фигурку, победа была у него на виду. Но корабль накренился, и конь начал скользить по доске, от клетки к клетке, хотя другие фигуры, как ни странно, оставались нетронутыми. Кану попытался остановить коня, но его рука двигалась вяло. Конь подскочил к краю доски и свалился с нее. И все же Кану попытался поймать его. Но фигура упала на палубу и продолжила свое скольжение к дренажной щели, прорезанной в планшире корабля. Кану встал из-за стола и подошел к борту корабля. Он увидел, как конь упал в волны. В одно мгновение он оказался за бортом, в воде, гоняясь за шахматной фигурой. Конь снова погружался в тихую, безветренную черноту. Кану не мог плыть достаточно быстро, чтобы поймать его. Вода густела, сопротивляясь его движению, превращаясь в железо.
Он наблюдал, как конь погружается во тьму. И проснулся с единственной фразой на устах.
Падение коня.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Гома была обеспокоена, но, по крайней мере, ей больше не нужно было держать свои эмоции при себе. Новости о Хранителе теперь стали достоянием общественности, и сейчас опасения Гомы разделяла вся команда. Хранитель очертил горизонт их страхов, сделав бессмысленным думы о чем-то дальше следующей пары дней. Все остальные соображения — мощность привода, их шансы выжить в спячке, тайны вокруг Глизе 163 — теперь были второстепенными.
Капитан Васин созвала специальное собрание. По корабельным часам было раннее утро, и не все еще полностью проснулись. С другой стороны, у техников ночной смены глаза покраснели от усталости, и им не терпелось вернуться в свои каюты. Гома не могла не заметить, что Васин выглядит более усталой, чем в начале путешествия, — темные круги под глазами, усталость в уголках рта.
— Час назад ко мне подошел Маслин Караян. — Она кивнула участнику "Второго шанса", сидевшему рядом с ее подиумом. — Маслин хотел поделиться своими опасениями по поводу Хранителя. Это было его право, и я согласилась выслушать. Маслин — не хотели бы вы изложить свою просьбу сейчас, чтобы не было никакой двусмысленности?
Караян поднялся и встал рядом с капитаном. — В свете подхода Хранителя я попросил капитана Васин — я имею в виду Гандхари — отключить двигатель и подготовиться к нашему возвращению на Крусибл. — Несмотря на свое мощное телосложение, он был не таким высоким, как Васин, и ему приходилось задирать голову, обращаясь к ней. Это придало ему вопросительный, задиристый вид. — Я полагал, что это было бы благоразумным поступком, учитывая наши обстоятельства.
— Чего именно вы боитесь, Маслин?
— Я бы не стал характеризовать это как страхи, Гандхари. Возможно, разумные опасения. Эта экспедиция готовилась годами, а строительство этого корабля заняло десятилетия. Нет никакой спешки переходить в другую систему. — Он оглядывал свою аудиторию, кивая в знак согласия с самим собой, поощряя всех остальных кивать вместе с ним. — Год здесь, год там — это не будет иметь никакого значения. Пока мы лучше не поймем намерения Хранителя, нам не следует рисковать понапрасну. Мы едва успели покинуть наш дом! Не было бы ничего постыдного в том, чтобы вернуться сейчас.
— Не стыдно, но и не имеет смысла, — сказала Васин. — Если мы вернемся в Крусибл, Хранитель, возможно, оставит нас в покое. Но мы ничего не добьемся, и рано или поздно нам придется попробовать еще раз. И что потом? Мы вернемся сюда и проведем именно этот разговор.
— Всегда знала, что есть шанс, когда это произойдет, — сказала Лоринг.
Васин мягко подняла руку, призывая к молчанию. — Думаю, будет справедливо, если я объясню свое решение Маслину — и всем вам остальным. Мы не будем замедляться или разворачиваться. Нет, пока я остаюсь капитаном. Я отправила еще одно сообщение обратно в Крусибл и изложила свою позицию. Если нашему правительству не понравится мой выбор, я разверну корабль. Я даже подам в отставку, если до этого дойдет. Но до тех пор мы придерживаемся нашего курса и держим себя в руках.
— Мы должны обсудить это, — сказал Караян. — Ставлю это на голосование.
— Я не замалчиваю дебаты, но это космический корабль, а не демократия. Мы едва начали приступать к испытаниям, и это уже слишком для нас? — Васин покачала головой в смятении и досаде, и в ее голосе послышались резкие нотки. — Нет. Мы держим оборону. Пусть Хранитель поступает с нами, как ему заблагорассудится, но мы не поддадимся запугиванию. У нас такое же право перемещаться в пространстве, как и у них, и пока моя рука лежит на руле, мы будем пользоваться этим правом.
Мпоси тихонько кашлянул и поднялся со своего места. — Спасибо вам, Гандхари. И спасибо вам, Маслин, за то, что вы высказали свои опасения таким образом. Мы уважаем ваше право на это и разделяем вашу позицию. Это трудный момент для всех нас, независимо от идеологии или убеждений. И я не прочь признаться, что боюсь Хранителя. — Он повернул руки ладонями вверх, подчеркивая искренность этого признания. — Мы все были бы сумасшедшими, если бы не боялись. Но Гандхари права: поворот назад ничего нам не даст. Ни капли новых данных. Но если нам удастся выйти из системы, мы приобретем полезные знания. И если мы потерпим неудачу, если нас уничтожат, это также будет полезным знанием для наших друзей на Крусибле. У них есть другой космический корабль. Это поможет им решить, как лучше всего его использовать.
— Это никогда не задумывалось как самоубийственная миссия, — сказал Питер Грейв, молодой участник "Второго шанса", с которым Гома уже разговаривала.
— Да, но это никогда не обходилось без риска, — возразил Мпоси. — Мы все с этим смирились. Когда Назим включил привод Чибеса, был шанс, что он взорвется у нас перед носом. Каковы были шансы, Назим?
— Один на тысячу, — сказал Каспари. — Может быть, немного хуже.
— Это не такие уж малые шансы! Я бы не поставил свою жизнь на то, что выпадут тысячегранные кости! Но мы все поступили именно так, когда поднялись на борт этого корабля. И перескакивая — некоторые из нас не выберутся на ту сторону даже через сто сорок лет. Это статистическая достоверность! Не так ли, Сатурнин?
Доктор Нхамеджо улыбнулся в ответ на вопрос Мпоси, но, похоже, ему было неловко из-за того, что его втянули в спор. — Риск есть, — сказал он. — С другой стороны, моя команда сделает все возможное, чтобы свести их к минимуму, и я не верю, что вы могли бы оказаться в более надежных руках.
— Прекрасно, — продолжал Мпоси. — Но что, если мы столкнемся с обломком на скорости в половину скорости света? Наша защита поглотит наиболее вероятный диапазон столкновений, но она не защитит нас от непредвиденных событий. Хранитель — то же самое, просто еще один просчитанный риск.
— Однако рано или поздно, — сказал Грейв, — возникнет риск, от которого нам следует отказаться.
— Я не возражаю, — ответила Васин. Она задержала дыхание, заполняя нужную ей тишину. — У меня есть миссия, которую я должна выполнить, но у меня также есть корабль и команда, которую я должна защищать. Эти соображения всегда должны быть сбалансированы. Это то, что я делаю. Вот для чего нужен капитан, и почему никто из вас на самом деле не хочет моей работы.
Верная своему слову, Гандхари дала каждому шанс высказаться. Гома откинулась на спинку стула и хранила молчание, ничуть не удивленная тем, что услышала. Все участники "Второго шанса" придерживались мнения, что нужно было повернуть назад, но опять же, никто из них не считал экспедицию хорошей идеей с самого начала. Конечно, в этом единообразии мнений были нюансы, но ничего такого, что изменило бы ее основной взгляд на них. С другой стороны, все остальные техники и пассажиры были в целом согласны с Васин. Опять же, были нюансы. Назим Каспари был готов попытаться изменить курс, если бы это было сочтено разумным. Мпоси был непреклонен в том, что они не должны ни на волос отклоняться от намеченной траектории. Доктор Нхамеджо, казалось, стремился создать образ скрупулезного нейтралитета и просто повторил свое предыдущее заявление о том, что медицинское обеспечение было настолько хорошим, насколько это вообще возможно.
Ру выглядел скучающим — он просто хотел, чтобы со всем этим покончили.
Часы тянулись медленно, и сон давал небольшую передышку. Куда бы Гома ни пошла, единственным предметом разговоров был Хранитель. В зонах общего пользования, гостиных и камбузах было оживленнее, чем когда-либо с момента отплытия, полно людей, обменивающихся слухами и мнениями. Тем временем из Крусибла поступили разведданные и анализ, но это принесло мало утешения. Правительство поддержало капитана Васин, и этот вотум доверия должен был заставить Маслина Караяна замолчать. Но сторонники Второго шанса все еще не успокоились. Гома видела, как они собирались по двое и по трое, бормоча и перешептываясь. Она ненавидела их за то, что они так нагло заявляли об этом, в то время как легко могли бы держать свои заговоры за закрытыми дверями.
Несмотря на все это, было приятно получить весточку от Ндеге.
— Я не могу быть с тобой, дочь, и хотела бы, чтобы все было иначе. Но с тобой все будет в порядке. Я уверена в этом.
Как она могла быть в чем-то уверена? — задумалась Гома.
— Когда мы впервые оказались на Крусибле, Хранитель забрал мою мать к себе. Когда все закончилось, она сказала, что чувствовала себя так, словно ее исследовали, препарировали и сделали выводы. Это был момент, когда они уничтожили бы нас, если бы им не понравилось то, что они нашли в Чику Грин. Они знали нас тогда, и они знают нас сейчас. Я понятия не имею, имеют ли они в виду наши наилучшие интересы, или им действительно не все равно. Но я не думаю, что они боятся нас, пока нет. Я думаю, мы можем быть полезны им на каком-то уровне, которого мы еще не понимаем — или, возможно, никогда не поймем. Но пока эта полезность сохраняется, они не причинят нам вреда.
Змеи полезны людям, — подумала Гома. — Мы выдаиваем из них яд. Но полезность имеет свои пределы.
Она поблагодарила свою мать за ее добрые слова, сказала ей, чтобы она не волновалась, что настроение на корабле на самом деле было вполне позитивным, что большинство людей были скорее взволнованы, чем напуганы, что на самом деле это было чем-то вроде чести и привилегии — получить возможность увидеть одного из инопланетян крупным планом...
Ндеге, конечно, поняла бы, что она лжет. Но это была мысль, которая имела значение.
Машинные глаза, распределенные по всей системе, отслеживали и отображали Хранителя. Ничто на "Травертине" не могло сравниться с возможностями общесистемной сенсорной сети с ее огромными базовыми параметрами, но даже их собственные приборы смогли получить стабильно четкое изображение приближающейся машины. Они показали это на стенах в зале общего пользования, сопровождая пугающе крошечным силуэтом в форме гантели, который был истинным размером их собственного корабля по сравнению с инопланетным роботом. Гома смотрела на это с вялым восхищением. Страх теперь был почти неуместен. Что бы Хранитель ни собирался с ними сделать, это, несомненно, уже было предопределено.
Она проводила время в тренажерном зале, обнаружив, что физические нагрузки полезны для того, чтобы избавиться от плохих мыслей. Обычно это место было в ее полном распоряжении, даже Ру предпочитал другой график.
Через час она подошла к двери и обнаружила Питера Грейва, слезающего с велотренажера. Он заканчивал упражнение, вытирая лоб полотенцем.
— Гома, — сказал он, улыбаясь. — Наконец-то судьба снова сводит наши орбиты вместе.
— Я бы не назвала это судьбой, Питер. Я бы сказала, что на этом корабле недостаточно спортивных залов.
— Резко.
— Я не из тех, кто подслащивает свои таблетки. Я сообщу вам время суток, но на этом все.
Улыбка Грейва была страдальческой. — Если так вы уделяете мне время, то мне бы не хотелось видеть вашу идею о холодном приеме. Вы раздражены из-за того, как Маслин высказал то, что все мы чувствуем, и я имел неосторожность согласиться с ним?
— Ничего другого я от вас и не ожидала.
— Что бы вы ни думали, нам придется начать ладить. Знаете, я разговаривал с Айяной Лоринг. Пока я на борту, хотелось бы присутствовать, по крайней мере, на некоторых научных совещаниях. Айяна говорит, что эта просьба разумна.
У Гомы возникло что-то вроде страха. Она привыкла думать о научных собраниях как о единственной сфере корабельной жизни, где ей не придется делать дипломатическое лицо в присутствии сторонников Второго шанса.
— Какой у вас интерес к науке?
— Тот же интерес, что и у любого из нас! Когда мы доберемся до Глизе 163, я хочу чувствовать себя способным разделить с вами тот же дух открытий, что и все остальные. Почему вам это так трудно понять?
— Вы с Маслином.
— Да.
— Тогда что еще мне нужно знать? Это делает вас верующим, не так ли?
Грейв слез с тренажера и бросил свое полотенце в щель для мусора. Он налил в стакан воды из настенного крана и спокойно отхлебнул, прежде чем ответить. — Вера — сложная вещь, Гома. Мы оба согласны с тем, что Вселенная постижима. В чем мы расходимся, так это в вопросе этой понятности. Простите, если это прозвучит так, будто я вкладываю в ваши уста лишние слова, но вы согласитесь, не так ли, что, по вашему мнению, у этой понятности нет конечной цели — что это просто счастливая случайность, случайное совпадение между законами физики и пределами наших собственных сенсорных возможностей? Наш разум придумывает математику, и математика оказывается подходящим инструментом — фактически единственным инструментом — для придания смысла чему бы то ни было? Что мы оказались достаточно умны, чтобы разобраться во всем этом, но в конце концов за всю эту сообразительность не будет никакой награды? Нет высшей истины, ожидающей своего озарения? Ни более глубокой причины, ни более глубокой цели, ни большей мудрости, ни намека на лучший способ быть человеком?
