Смотритель

Быстро сбегав в дом, мадам Лохонг разбудила сладко спавших постоялиц и позвала помочь ей.

Втроем они откопали монаха и двух мужчин, один был в эсэсовский форме, а другой в форме офицера Советской Армии.

Взяв старую кошму, они притащили мужчин в дом. Катя и Маша проявили достаточно высокий уровень медицинской подготовки и установили, что внутренних повреждений у них нет, но люди сильно замерзли и находятся на пороге между жизнью и смертью. То же самое подтвердила и мадам Лохонг, исследовав монаха.

— Однако, девки, — сказала мадам, — спасать мужиков надо.

— А как это сделать? — спросили молодые женщины. — У нас нет ни лекарств, ни нужных инструментов.

— Эх вы, городские, — засмеялась тибетская женщина, — женщина собой спасает мужчину. Тащите их к себе в постель, раздевайте и согревайте своим телом. Мужчина, почувствовавший женщину, вернется с того света.

— А вдруг они захотят овладеть нами? — спросила Маша.

— А с тебя, что убудет? — спросила мадам. — От одного раза не сотрешься и на остальную жизнь хватит. Все, тащите мужиков по комнатам, — она схватила монаха за воротник халата и потащила в свою коморку.

Екатерина и Мария, одна в женской комнате, а другая в мужской комнате массировали голых и бездыханных мужчин, пытаясь зажечь в них искру жизни, но они не шевелились, хотя было видно, что кожа стала понемногу краснеть, показывая, что капилляры наполняются кровью и он пошла к жизненно важным органам.

Мужики были красивыми и хорошо сложенными, вызывая внутреннее желание быть рядом с ними в положении на и под.

Где-то под утро Екатерина проснулась от того, что дом шевелился как живой. Она напряглась в готовности выпрыгнуть из постели в случае землетрясения, но услышала легкие стоны мадам Лохонг и поняла, что та преуспела в деле оживления своего пациента.

Собираясь снова лечь в постель с уже теплым мужчиной, она вдруг увидела, что тот смотрит на нее внимательным взглядом.

— Ты гурия? — спросил мужчина и, не дожидаясь ответа, повалил Катю на постель, обнимая крепкими руками.

В соседней комнатенке через тонкую дощатую стенку явственно заскрипела кровать и послышались страстные стоны Марии.

Мужчины были спасены старинным тибетским способом, которым всегда спасали людей. Этот же способ применялся и для быстрого излечения раненных в битвах рыцарей и богатырей. В древней России к этому способу присоединялся и банный метод с употреблением немалого количества хмельных напитков на меду и на целебных травах.

Семейные разборки

Позднее утро.

На кошме сидят четыре человека. Исай Иванович Метелкин, лейтенант в распоряжении СМЕРШ, Йозеф фон Безен, штурмфюрер СС, Мария Гутен Таг, гауптштурмфюрер СС и Екатерина Добрый День, капитан медицинской службы Красной Армии.

Все одеты в монгольские халаты, из-под которых видны босые ноги. Все четверо пьют горячий чай с молоком и маслом.

Савандорж занимается разделкой мяса в кухонном углу.

Мадам Лохонг готовит какое-то блюдо из муки.

— Давайте знакомиться, — предложил лейтенант Метелкин. — Екатерину я знаю, с Йозефом познакомился на поле боя, а вот как вас зовут, — обратился он Марии. — И еще вопрос, на каком языке говорить будем?

— Ничего себе, — возмутилась Мария, — сначала называл меня гурией, а потом предлагает познакомиться, — и она влепила Метелкину пощечину.

— Подлец, — сказала Екатерина и тоже влепила Метелкину пощечину.

— Ты раньше спала с ним? — спросила одна девушка другую.

— Спала, — подтвердила та, — только вот у меня сомнения, а правильно ли я влепила ему пощечину? Мне кажется, что со мной был Метелкин.

— А я даже не знаю, кто был со мной, — сказала Мария, — они такие одинаковые, может, и я погорячилась тоже. И мне кажется, что мы все понимаем русский и немецкий языки.

— Женщины, — степенно сказал фон Безен, — вы такие одинаковые, что и я мог перепутать вас.

— С кем перепутать? — одновременно спросили женщины.

— Вас между собой, — засмеялся штурмфюрер, — но это дело не так важное, давайте выясним, зачем мы здесь собрались. Савандорж, — крикнул он.

— Слушаю, насяльника, — согнулся в поклоне монах.

— Ты зачем нас сюда привел? — спросил штурмфюрер.

— Приказ свыше был, однако, — сказал уклончиво монах.

— От кого именно? — настаивал Фон Безен.

— От самого большого насяльника, — повторял Савандорж.

— От Будды, что ли? — спросил Метелкин.

— Еще выше, — сказал Савандорж.

— Кто же еще выше Будды? — спросил фон Безен.

— Профессор, — гордо сказал монах.

— Хорошо, — не стал уточнять фон Безен, — а как они приехали именно в то время, как мы появились здесь? Как можно до Тибета добраться за несколько часов?

— Они ехали долго, насяльник, — сказал Савандорж, — и мы тоже гуляли долго, месяц, однако, гуляли.

— Где гуляли? — не понял Метелкин.

— Везде гуляли, — уклончиво ответил монах, — сейчас чай выпьете и все вспомните.

Подошедшая мадам Лохонг принесла на деревянном подносе две расписные деревянные пиалы с дымящейся жидкостью.

— Пейте, однако, — сказал Савандорж мужчинам.

Переглянувшись между собой, Метелкин и Безен выпили.

Питье было приятным и пахло какими-то травами. Внезапно в глазах поплыли метельки-огонечки и что-то голубое заполонило все пространство. Они уже спали.

Страшный сон на двоих

Метелкин и фон Безен идут по какой-то дороге, окутанной легкой дымкой. Вокруг тишина и дорога такая мягкая, что заглушает шум шагов.

— А где Савандорж? — спрашивает фон Безен и голос не разносится вокруг. — Где Савандорж? — кричит штурмфюрер и трогает за плечо Метелкина.

— Чего? — кричит лейтенант и понимает, что фон Безен не слышит его. — Чего? — Метелкин наклоняется к штурмфюреры и кричит ему в ухо.

Фон Безен отшатывается и говорит:

— Ты чего кричишь? Я же не глухой, — но понимает, что слова не долетают до его собеседника. Тогда он наклонился к Метелкину и сказал нормальным голосом:

— Ты не знаешь, где Савандорж.

— Не знаю, — ответил Метелкин, — может, его вообще с нами нет. А что это за местность, ты здесь бывал когда-нибудь?

— Нет, место незнакомое и такое ощущение, что впереди усадьба какого-нибудь помещика, — сказал фон Безен.

— Похоже, — согласился лейтенант, а вот там впереди и ворота виднеются.

Впереди в дымке были кружевные ворота, а за воротами была такая же дымка, как и за спиной путников.

Около ворот прохаживался старичок в белом балахоне и с двумя ключами на поясе. Один ключ золотой, а другой серебряный.

— Смотри, — сказал фон Безен Метелкину, — мы у ворот на тот свет, а это апостол Петр, у него золотой ключ от врат Рая, а серебряный от Ада.

— А ты откуда все это знаешь? — лейтенант недоверчиво покосился на штурмфюрера-всезнайку.

Эх ты, большевик, — сказал фон Безен, — я учился в нормальной школе и нам вместо коммунистической теории преподавали историю и рассказывали о религии, а в декабре месяце двадцать пятого числа мы праздновали Рождество — день рождения Иисуса Христа.

Подойдя к воротам, они поздоровались со старичком.

— Докладывайте о своих хороших делах, — предложил старик.

— Я боролся с большевизмом, — доложил фон Безен.

— А я боролся с фашизмом, — торжественно сказал Метелкин.

— А разве между ними есть какая-то разница? — удивился апостол.

— А как же, — сказал лейтенант, — фашисты борются за счастье капиталистов, а мы боремся за счастье простого народа.

— Каких капиталистов? — сказал штурмфюрер. — Национал-социалистическая рабочая партия Германии не имеет никакого отношения к фашизму. Это все коммунистическая пропаганда. Фашизм есть только в Италии. А в Германии наши наци подняли с колен Германию, обеспечили работой рабочий класс и крестьянство и свято блюдет их гражданские права. Не то, что коммунисты в России, которые расстреливают миллионами своих людей, за то, что подобрали три колоска в поле или опоздали на пять минут на работу.

— Наша партия большевиков тоже подняла Россию с колен, — запальчиво стал говорить Метелкин. — Мы провели индустриализацию и коллективизацию. У нас все работают на победу, не считаясь ни с какими жертвами.

— Вот-вот, не считаясь ни с какими жертвами, — ухмыльнулся фон Безен. — Вы были в числе победителей в Великой войне и могли тоже поучаствовать в грабеже Германии. Но ваши большевики при поддержке нашего Генерального штаба совершили революцию в стране-победительнице и развернули в ней гражданскую войну. Вы уже подсчитали, сколько людей вы загубили в гражданскую войну и в лагерях во время вашей индустриализации и коллективизации? Мы же вас расколошматили в 1941 году в пух и прах. Народ свой вы не жалеете. Ваши фюреры говорят, что русские бабы еще нарожают детей.

— Зато ваши гестаповцы носят черные повязки со свастикой, — выдвинул последний аргумент лейтенант.

Ну и пусть носят, — миролюбиво сказал штурмфюрер. — Это знак солнца, знак чистоты и стремления к свету. А ваши гестаповцы носят змею с мечом на рукаве, а комиссары носят пентаграмму. Ты знаешь, что она обозначает? Не знаешь, вам и не говорили об этом. Она олицетворяет власть правителя, которая распространяется на все четыре стороны света. Вы сразу поставили задачу завоевания всего мира и лозунг ваш Голодранцы усих краин — гоп до кучи! тоже является признаком завоевательных намерений.

— Это вы завоевали всю Европу, — не сдавался Метелкин.

— Мы не завоевывали Европу, — степенно сказал фон Безен. — Кто из европейских стран воевал с нами? Да никто. Австрия ликовала, когда мы пришли туда. В Чехословакии в нас выстрелил один пьяный майор. Венгрия нас поддержала. Словакия тоже. Бельгия, Голландия, Люксембург Франция имитировала войну с нами, как же, самая крупная армия в Европе. С Польшей пришлось повозиться две недели. Но ваш Сталин помог нам, внезапно появившись за польской спиной. Да, с Англией мы воюем, но мы же ее не завоевали. А вот расскажи-ка уважаемому старцу, как вы завоевали весь Кавказ и Среднюю Азию с Прибалтикой.

— Мы ничего не завоевывали, — запальчиво сказал лейтенант. — Это все наши земли. Императоры российские завоевывали их не для того, чтобы отдавать их кому-то, и чтобы они мнили себя равными нам.

— Вот именно! — торжествующе сказал штурмфюрер. — Вы как были империей, так и остались империей. А у любой империи главной задачей является завоевание новых земель и порабощение других народов. Вы к тому же еще расисты, а в отношении евреев вы ведете себя как тысяча гитлеров.

— Неправда! — закричал Метелкин. — Мы любим евреев!

— Вы их любите? — гомерически захохотал фон Безен. — Вы уничтожаете дома главного еврея Иисуса и всеми силами стремитесь воспитать ненависть у своего народа к представителям еврейской нации, наводняя органы безопасности их представителями.

— Хватит, хватит, — замахал на них руками апостол Петр, — я совершенно не вижу разницы между вами. Когда придет время Высшего суда, вы будете сидеть рядом на одной скамейке. Поэтому, я открою вам дверь серебряным ключом.

— Вы отправляете нас в Ад? — воскликнули хором два офицера.

— А вы что, думали, что попадете в Рай с одинаковыми заслугами? — спросил апостол. — Нет уж, будьте самокритичны к себе и к своим фюрерам. Они тоже будут там, может начать подготовку к их торжественной встрече.

— А что там, в Аду? — спросили офицеры. — Там черти и кипящие котлы?

— Боже, какие же вы дремучие, — сказал апостол Петр, — у чертей других забот по горло. Им не до вас. В Аду главный принцип: все, что ты желал другим людям — испытай на себе.

— Как это так? — не поняли молодые люди.

— Очень просто, — сказал апостол, — коммунистам — фашистские концлагеря, фашистам — большевицкие концлагеря. И там, и там работа круглосуточно за палочки.

— За какие палочки? — чуть не плача стали выяснять кандидаты в Ад.

— За трудодни, — спокойно ответил апостол, — там у них, правда, расценки все время меняются. У них кусок хлеба стоит то пятнадцать палочек, то двадцать. Коммерсанты хреновы, большевики недоделанные.

Самосозерцание

— Не хочу!!! — громко закричали Метелкин и фон Безен, и проснулись.

— Чего ты не хочешь, Саечка? — Катерина держала голову Метелкина у себя на коленях и гладила по волосам.

— Есик, проснись, Есик, — говорила Мария, держа голову фон Безена на своих коленях, подозрительно глядя на Катерину:

— Слушай, подруга, а мы не перепутали наших мужиков?

— Не перепутали, — улыбнулась Катерина, — у моего за ухом родимое пятно.

— И у моего за ухом тоже родимое пятно, — неуверенно сказала Мария.

— Как разбираться будем? — спросила Катерина.

— Имя спросим и разберемся, — успокоила ее Мария.

— А вдруг они захотят пошутить и назовутся не тем именем? — парировала Катерина.

— Ничего не сделаешь, подруга, — вздохнула Мария, — все мужики сволочи. Потом как-нибудь разберемся.

— Долго мы спали? — спросил первым пришедший в себя Метелкин.

— Да уже трое суток прошло, как вы спите, — сказала Мария.

— А я все думаю, чего мне так жрать хочется, — сказал фон Безен, — а где Савандорж, чем он нас опохмелять будет?

— Друг твой с мадам в камни ушли, одеяла с собой взяли лежать в камнях в обнимку, еду, соскучились, однако, — сказала Катерина.

— А ты не соскучилась? — спросил лейтенант.

— Соскучилась, соскучилась, — сказала девушка и пошла готовить пищу.

— А ты кушать хочешь? — спросил фон Безен лейтенанта Метелкина.

— Не особенно, — сказал лейтенант, — я, как и все русские, питаюсь Святым Духом и без пищи могу целый месяц прожить, меня только сверху нужно водичкой поливать, чтобы не засеребрился.

— Врешь ты все, — сказал штурмфюрер, — сейчас придет Савандорж и набьет в брюхо только что зарезанного барана раскаленные докрасна камни-голыши с берега горной речки, а часа через полтора или два будет готова баранина в собственном соку, а сам сок из внутренностей и крови почитается за самое изысканное питье, из которого французские парфюмеры готовят такие духи, что раз нюхнешь и сразу заколдобишься.

— Ну, ты совсем как русский стал говорить, — засмеялся Метелкин.

— С кем поведешься, от того и наберешься, — сказал штурмфюрер. — А ты готов пройти испытание самосозерцанием?

— Это как? — спросил Метелкин.

— О, это очень просто, — сказал фон Безен, — садишься в поле лотоса и начинаешь выключать себя из жизни, оставляя бьющимся только сердце, как у того монаха, который сидит уже триста лет и проснется лет пятьдесят с гаком. Вот тогда и увидим, у кого и сколько серебря спрятано в организме.

— Давай, — сказал Метелкин и протянул штурмфюреру руку, — прямо с понедельника и начнем.

— Почему это с понедельника? — не понял русской идиомы фон Безен. — Прямо сейчас начнем. Садись, женщины наши будут судьями.

Лейтенант и штурмфюрер, подобрав полы халатов сели друг против друга на подушках и приняли позу лотоса, скрестив ноги калачиком.

Пришедшие через час женщины никак не могли дозваться до своих мужчин. Они не реагировали на звуки, а тела их медленно, но верно деревенели и остывали.