Смотритель (чекистские фантазии)

Котелок подался удивительно легко, но он к чему-то прицепился дужкой и никак не хотел отдаваться другому хозяину. Потянув посильнее, мадам Лохонг увидела руку, которая держала котелок. Начав откапывать руку, она увидела буддийского монаха, державшего котелок. Откапывая монаха дальше, она увидела, что он держит за руку другого человека в военной форме из числа тех, кто не так давно приезжал к ним в горы и говорил, что они приехали от внебрачного сына Будды по имени Гитлер.

Быстро сбегав в дом, мадам Лохонг разбудила сладко спавших постоялиц и позвала помочь ей.

Втроём они откопали монаха и двух мужчин, один был в эсэсовский форме, а другой в форме офицера Советской Армии.

Взял старую кошму, они притащили мужчин в дом. Катя и Маша проявили достаточно высокий уровень медицинской подготовки и установили, что внутренних повреждений у них нет, но люди сильно замёрзли и находятся на пороге между жизнью и смертью. То же самое подтвердила и мадам Лохонг, исследовав монаха.

— Однако, девки, — сказала мадам, — спасать мужиков надо.

— А как это сделать? — спросили молодые женщины. — У нас нет ни лекарств, ни нужных инструментов.

— Эх вы, городские, — засмеялась тибетская женщина, — женщина собой спасает мужчину. Тащите их к себе в постель, раздевайте и согревайте своим телом. Мужчина, почувствовавший женщину, вернётся с того света.

— А вдруг они захотят овладеть нами? — спросила Маша.

— А с тебя, что убудет? — спросила мадам. — От одного раза не сотрёшься и на остальную жизнь хватит. Всё, тащите мужиков по комнатам, — она схватила монаха за воротник халата и потащила в свою коморку.

Екатерина и Мария, одна в женской комнате, а другая в мужской комнате массировали голых и бездыханных мужчин, пытаясь зажечь в них искру жизни, но они не шевелились, хотя было видно, что кожа стала понемногу краснеть, показывая, что капилляры наполняются кровью и он пошла к жизненно важным органам.

Мужики бы красивыми и хорошо сложенными, вызывая внутреннее желание быть рядом с ними в положении на и под.

Где-то под утро Екатерина проснулась от того, что дом шевелился как живой. Она напряглась в готовности выпрыгнуть из постели в случае землетрясения, но услышала лёгкие стоны мадам Лохонг и поняла, что та преуспела в деле оживления своего пациента.

Собираясь снова лечь в постель с уже тёплым мужчиной, она вдруг увидела, что тот смотрит на неё внимательным взглядом.

— Ты гурия? — спросил мужчина и, не дожидаясь ответа, повалил Катю на постель, обнимая крепкими руками.

В соседней комнатёнке через тонкую дощатую стенку явственно заскрипела кровать и послышались страстные стоны Марии.

Мужчины были спасены старинным тибетским способом, которым всегда спасали людей. Этот же способ применялся и для быстрого излечения раненных в битвах рыцарей и богатырей. В древней России к этому способу присоединялся и банный метод с употреблением немалого количества хмельных напитков.

Семейные разборки

Позднее утро.

На кошме сидят четыре человека. Исай Иванович Метёлкин, лейтенант в распоряжении СМЕРШ, Йозеф фон Безен, штурмфюрер СС, Мария Гутен Таг, гауптштурмфюрер СС и Екатерина Добрый День, капитан медицинской службы Красной Армии.

Все одеты в монгольские халаты, из-под которых видны босые ноги. Все четверо пьют горячий чай с молоком и маслом.

Савандорж занимается разделкой мяса в кухонном углу.

Мадам Лохонг готовит какое-то блюдо из муки.

— Давайте знакомиться, — предложил лейтенант Метёлкин. — Екатерину я знаю, с Йозефом познакомился на поле боя, а вот как вас зовут, — обратился он Марии. — И ещё вопрос, на каком языке говорить будем?

— Ничего себе, — возмутилась Мария, — сначала называл меня гурией, а потом предлагает познакомиться, — и она влепила Меёелкину пощёчину.

— Подлец, — сказала Екатерина и тоже влепила Метёлкину пощёчину.

— Ты раньше спала с ним? — спросила одна девушка другую.

— Спала, — подтвердила та, — только вот у меня сомнения, а правильно ли я влепила ему пощёчину? Мне кажется, что мной был Метёлкин.

— А я даже не знаю, кто был со мной, — сказала Мария, — они такие одинаковые, может, и я погорячилась тоже. И мне кажется, что мы все понимаем русский и немецкий языки.

— Женщины, — степенно сказал фон Безен, — вы такие одинаковые, что и я мог перепутать вас.

— С кем перепутать? — одновременно спросили женщины.

— Вас между собой, — засмеялся штурмфюрер, — но это дело не так важное, давайте выясним, зачем мы здесь собрались. Савандорж, — крикнул он.

— Слушаю, насяльника, — согнулся в поклоне монах.

— Ты зачем нас сюда привёл? — спросил штурмфюрер.

— Приказ свыше был, однако, — сказал уклончиво монах.

— От кого именно? — настаивал Фон Безен.

— От самого большого насяльника, — повторял Савандорж.

— От Будды, что ли? — спросил Метёлкин.

— Ещё выше, — сказал Савандорж.

— Кто же ещё выше Будды? — спросил фон Безен.

— Профессор, — гордо сказал монах.

— Хорошо, — не стал уточнять фон Безен, — а как они приехали именно в то время, как мы появились здесь? Как можно до Тибета добраться за несколько часов?

— Они ехали долго, насяльник, — сказал Савандорж, — и мы тоже гуляли долго, месяц, однако, гуляли.

— Где гуляли? — не понял Метёлкин.

— Везде гуляли, — уклончиво ответил монах, — сейчас чай выпьете и всё вспомните.

Подошедшая мадам Лохонг принесла на деревянном подносе две расписные деревянные пиалы с дымящейся жидкостью.

— Пейте, однако, — сказал Савандорж мужчинам.

Переглянувшись между собой, Метёлкин и Безен выпили.

Питье было приятным и пахло какими-то травами. Внезапно в глазах поплыли метельки-огонёчки и что-то голубое заполонило всё пространство. Они уже спали.

Страшный сон на двоих

Метёлкин и фон Безен идут по какой-то дороге, окутанной лёгкой дымкой. Вокруг тишина и дорога такая мягкая, что заглушает шум шагов.

— А где Савандорж? — спрашивает фон Безен и голос не разносится вокруг. — Где Савандорж? — кричит штурмфюрер и трогает за плечо Метёлкина.

— Чего? — кричит лейтенант и понимает, что фон Безен не слышит его. — Чего? — Метёлкин наклоняется к штурмфюреры и кричит ему в ухо.

Фон Безен отшатывается и говорит:

— Ты чего кричишь? Я же не глухой, — но понимает, что слова не долетают до его собеседника. Тогда он наклонился к Метёлкину и сказал нормальным голосом:

— Ты не знаешь, где Савандорж.

— Не знаю, — ответил Метёлкин, — может, его вообще с нами нет. А что это за местность, ты здесь бывал когда-нибудь?

— Нет, место незнакомое и такое ощущение, что впереди усадьба какого-нибудь помещика, — сказал фон Безен.

— Похоже, — согласился лейтенант, а вот там впереди и ворота виднеются.

Впереди в дымке были кружевные ворота, а за воротами была такая же дымка, как и за спиной путников.

Около ворот прохаживался старичок в белом балахоне и с двумя ключами на поясе. Один ключ золотой, а другой серебряный.

— Смотри, — сказал фон Безен Метёлкину, — мы у ворот на тот свет, а это апостол Пётр, у него золотой ключ от врат Рая, а серебряный от Ада.

— А ты откуда всё это знаешь? — лейтенант недоверчиво покосился на штурмфюрера-всезнайку.

Эх ты, большевик, — сказал фон Безен, — я учился в нормальной школе и нам вместо коммунистической теории преподавали историю и рассказывали о религии, а в декабре месяце двадцать пятого числа мы праздновали Рождество — день рождения Иисуса Христа.

Подойдя к воротам, они поздоровались со старичком.

— Докладывайте о своих хороших делах, — предложил старик.

— Я боролся с большевизмом, — доложил фон Безен.

— А я боролся с фашизмом, — торжественно сказал Метёлкин.

— А разве между ними есть какая-то разница? — удивился апостол.

— А как же, — сказал лейтенант, — фашисты борются за счастье капиталистов, а мы боремся за счастье простого народа.

— Каких капиталистов? — сказал штурмфюрер. — Национал-социалистическая рабочая партия Германии не имеет никакого отношения к фашизму. Это всё коммунистическая пропаганда. Фашизм есть только в Италии. А в Германии наши "наци" подняли с колен Германию, обеспечили работой рабочий класс и крестьянство и свято блюдёт их гражданские права. Не то, что коммунисты в России, которые расстреливают миллионами своих людей, за то, что подобрали три колоска в поле или опоздали на пять минут на работу.

— Наша партия большевиков тоже подняла Россию с колен, — запальчиво стал говорить Метёлкин. — Мы провели индустриализацию и коллективизацию. У нас все работают на победу, не считаясь ни с какими жертвами.

— Вот-вот, не считаясь ни с какими жертвами, — ухмыльнулся фон Безен. — Вы были в числе победителей в Великой войне и могли тоже поучаствовать в грабеже Германии. Но ваши большевики при поддержке нашего Генерального штаба совершили революцию в стране-победительнице и развернули гражданскую войну. Вы уже подсчитали, сколько людей вы загубили в гражданскую войну и в лагерях во время вашей индустриализации и коллективизации. Мы же вас расколошматили в 1941 году в пух и прах. Народ свой вы не жалеете. Ваши фюреры говорят, что русские бабы ещё нарожают детей.

— Зато ваши гестаповцы носят черные повязки со свастикой, — выдвинул последний аргумент лейтенант.

Ну и пусть носят, — миролюбиво сказал штурмфюрер. — Это знак солнца, знак чистоты и стремления к свету. А ваши гестаповцы носят змею с мечом на рукаве, а комиссары носят пентаграмму. Ты знаешь, что она обозначает? Не знаешь, вам и не говорили об этом. Она олицетворяет власть правителя, которая распространяется на все четыре стороны света. Вы сразу поставили задачу завоевания всего мира и лозунг ваш "Голодранцы усих краин — гоп до кучи!" тоже является признаком завоевательных намерений.

— Это вы завоевали всю Европу, — не сдавался Метёлкин.

— Мы не завоёвывали Европу, — степенно сказал фон Безен. — Кто из европейских стран воевал с нами? Да никто. Австрия ликовала, когда мы пришли туда. В Чехословакии в нас выстрелил один пьяный майор. Венгрия нас поддержала. Словакия тоже. Бельгия, Голландия, Люксембург... Франция имитировала войну с нами, как же, самая крупная армия в Европе. С Польшей пришлось повозиться две недели. Но ваш Сталин помог нам, внезапно появившись за польской спиной. Да, с Англией мы воюем, но мы же её не завоевали. А вот расскажи-ка уважаемому старцу, как вы завоевали весь Кавказ и Среднюю Азию с Прибалтикой.

— Мы ничего не завоёвывали, — запальчиво сказал лейтенант. — Это всё наши земли. Императоры российские завоёвывали их не для того, чтобы отдавать их кому-то, и чтобы они мнили себя равными нам.

— Вот именно! — торжествующе сказал штурмфюрер. — Вы как были империей, так и остались империей. А у любой империи главной задачей является завоевание новых земель и порабощение других народов. Вы к тому же ещё расисты, а в отношении евреев вы ведёте себя как тысяча гитлеров.

— Неправда! — закричал Метёлкин. — Мы любим евреев.

— Вы их любите? — гомерически захохотал фон Безен. — Вы уничтожаете дома главного еврея Иисуса и всеми силами стремитесь воспитать ненависть у своего народа к представителям еврейской нации, наводняя органы безопасности их представителями.

— Хватит, хватит, — замахал на них руками апостол Пётр, — я совершенно не вижу разницы между вами. Когда придёт время Высшего суда, вы будете сидеть рядом на одной скамейке. Поэтому, я открою вам дверь серебряным ключом.

— Вы отправляете нас в Ад? — воскликнули хором два офицера.

— А вы что, думали, что попадёте в Рай с одинаковыми заслугами? — спросил апостол. — Нет уж, будьте самокритичны к себе и к своим фюрерам. Они тоже будут там, может начать подготовку к их торжественной встрече.

— А что там, в Аду? — спросили офицеры. — Там черти и кипящие котлы?

— Боже, какие же вы дремучие, — сказал апостол Пётр, — у чертей других забот по горло. Им не до вас. В Аду главный принцип: всё, что ты желал другим людям — испытай на себе.

— Как это так? — не поняли молодые люди.

— Очень просто, — сказал апостол, — коммунистам — фашистские концлагеря, фашистам — большевицкие концлагеря. И там, и там работа круглосуточно за палочки.

— За какие палочки? — чуть не плача стали выяснять кандидаты в Ад.

— За трудодни, — спокойно ответил апостол, — там у них, правда, расценки всё время меняются. У них кусок хлеба стоит то пятнадцать палочек, то двадцать. Коммерсанты хреновы, большевики недоделанные.

Самосозерцание

— Не хочу!!! — громко закричали Метёлкин и фон Безен, и проснулись.

— Чего ты не хочешь, Саечка? — Катерина держала голову Метёлкина у себя на коленях и гладила по волосам.

— Ёсик, проснись, Ёсик, — говорила Мария, держа голову фон Безена на своих коленях, подозрительно глядя на Катерину:

— Слушай, подруга, а мы не перепутали наших мужиков?

— Не перепутали, — улыбнулась Катерина, — у моего за ухом родимое пятно.

— И у моего за ухом тоже родимое пятно, — неуверенно сказала Мария.

— Как разбираться будем? — спросила Катерина.

— Имя спросим и разберёмся, — успокоила её Мария.

— А вдруг они захотят пошутить и назовутся не тем именем? — парировала Катерина.

— Ничего не сделаешь, подруга, — вздохнула Мария, — все мужики сволочи. Потом как-нибудь разберёмся.

— Долго мы спали? — спросил первым пришедший в себя Метёлкин.

— Да уже трое суток прошло, как вы спите, — сказала Мария.

— А я всё думаю, чего мне так жрать хочется, — сказал фон Безен, — а где Савандорж, чем он нас опохмелять будет?

— Друг твой с мадам в камни ушли, одеяла с собой взяли, еду, так и лежать в камнях в обнимку, соскучились, однако, — сказала Катерина.

— А ты не соскучилась? — спросил лейтенант.

— Соскучилась, соскучилась, — сказала девушка и пошла готовить пищу.

— А ты кушать хочешь? — спросил фон Безен лейтенанта Метёлкина.

— Не особенно, — сказал лейтенант, — я, как и все русские, питаюсь Святым Духом и без пищи могу целый месяц прожить, меня только сверху нужно водичкой поливать, чтобы не засеребрился.

— Врёшь ты всё, — сказал штурмфюрер, — сейчас придёт Савандорж и набьёт в брюхо только что зарезанного кабана раскалённые докрасна камни-голыши с берега горной речки, а часа через полтора или два будет готова баранина в собственном соку, а сам сок из внутренностей и крови почитается за самое изысканное питье, из которого французские парфюмеры готовят такие духи, что раз нюхнёшь и сразу заколдобишься.

— Ну, ты совсем как русский стал говорить, — засмеялся Метёлкин.

— С кем поведёшься, от того и наберёшься, — сказал штурмфюрер. — А ты готов пройти испытание самосозерцанием?

— Это как? — спросил Метёлкин.

— О, это очень просто, — сказал фон Безен, — садишься в поле лотоса и начинаешь выключать себя из жизни, оставляя бьющимся только сердце, как у того монаха, который сидит уже триста лет и проснётся лет пятьдесят с гаком. Вот тогда и увидим, у кого и сколько серебря спрятано в организме.