— А ты молодец,— сказал он,— здорово двинула этому бородатому. Мне еще не встречалась девушка, которая может так ловко по зубам дать.— Он улыбнулся, так просто, и открыто, что Скале не удержалась и улыбнулась в ответ.

— Одет он странно как-то, да? Сектант, какой?

— Вроде того,— согласилась Скале. Ведь гуленскую Высокую иерархию, можно было назвать и сектой. А что сказать, если этот Виктор спросит про ее собственную странную одежду? Эти жуткие кожаные штаны, простецкую полотняную рубаху под кожаной же курткой. Прочной и непроницаемой для воды и ветра, но такой бесформенной, что Скале чуть не покраснела со стыда. Хоть бы то голубенькое платье одела, дура. Оно пусть простое, но лучше, этой сбруи, снятой с убитого Сетом разбойника.

Чтобы хоть немного сгладить впечатление от своего кошмарного наряда, Скале тряхнула головой, рассыпая по плечам волосы. А уж ее волосам можно обзавидоваться. Черные, живые, волнистые, как речная вода, под лунным светом. Только вот из-за Сета и его огненных фокусов, пахнут гарью. Впору заплакать, как неудачно все складывается. Неужто нельзя было обойтись без огня. Этим тюленям хватило бы и меча.

— Может быть расскажешь, что у тебя с ним произошло? Или хочешь, я ребят вызову? Обшарят тут все, найдут твоего сектанта, и ноги повыдергивают, чтоб не пинался.

— Не надо,— сказала Скале,— ему сегодня уже досталось. Это долго объяснять.

— А все-таки?

— Если в двух словах, то мы с друзьями попали в неприятную ситуацию. Пришлось подраться, но самое плохое, что мы разделились. Я должна их дождаться, иначе мы совсем потеряемся.

Вернулся Колян. Он принес серебристый термос, и две мельхиоровые рюмки.

— Это же под коньяк,— сказал Виктор, он взял обе рюмки и держал в руках, пока телохранитель наливал в них крепко пахнущий черный кофе.

— Так нет у нас кофейного сервиза, Борисыч,— сказал Колян,— не в пластиковые же наливать.

— Тоже верно,— сказал Виктор, и протянул одну из рюмочек Скале.

Она помедлила и взяла, незаметно принюхавшись. Если бы в напитке был яд она бы сумела его почувствовать. Но яда не было. Только горячий бодрящий южноамериканский напиток, открытый конкистадорами.

— За знакомство,— сказал Виктор, и, улыбнувшись, сделал глоток.— Скале, а ты спортом занимаешься?

— Спортом?— не поняла она.

— Фехтованием,— он кивнул на ее шпагу.

Скале пришлось глотнуть кофе, чтобы скрыть замешательство.

— Да немного,— сказала она

— Хороший спорт,— сказал Виктор,— жаль только, что не очень популярный. С этой неуемной модой на восточные искусства, народ больше тянется к кэндо. Знаешь, самураи, бусидо, ниндзя... голливудский культ, ничего не поделаешь. Массовая культура.

Скале не нашлась, что ответить. Она даже приблизительно не представляла, о чем идет речь.

— Вдвойне приятно, познакомиться с тобой, Скале.— Сказал Виктор,— мало того, что ты очень красивая девушка, мы с тобой оказывается оба приверженцы классических традиций.

Колян стоял чуть позади Виктора, и поглядывал по сторонам, лишь на Скале избегая останавливать взгляд. И хорошо, потому что Скале почувствовала, что краснеет. Хорошо еще, что темно, и позорный девичий румянец на ее щеках не заметен. Скале очень строго себя обругала, напомнила, что глупо млеть от неуклюжих комплементов этого туземца, и что время наивных грез для нее уже давно миновало, но это почти ей не помогло.

— А холодно сегодня, да?— сказал Виктор.

Скале пожала плечами и отхлебнула кофе. Мельхиоровый стаканчик обжигал пальцы.

— Тебе хорошо,— продолжал он,— ты девушка спортивная, закаленная, на такие мелочи, как минус пятнадцать, вообще внимания не обращаешь,... а Коля вот замерзает. Да Коля, мерзнешь?

Колян сделал каменное лицо, и ничего не ответил, про себя пожелав Борисычу поперхнуться кофейком.

— Будь человеком, Скале, не дай парню пропасть. Он же у меня ответственный до жути, без меня греться ни за что не пойдет. А я не пойду без тебя.

Скале улыбнулась. А в самом деле, почему бы нет. Все равно надо ждать Сетро, почему же не ждать в тепле? Бояться вроде бы нечего, эти двое, похоже, безобидны. А ей вообще стыдно. На клинке шпаги еще не обсохла кровь убитых ею людей.

Бывают люди, Скале несколько раз встречались такие, которых жизнь била недостаточно крепко, или не била вовсе, или повезло им, вырасти среди добрых и отзывчивых людей, в волшебном месте, где не слыхали о жадности или зависти. Такие люди просты душой и открыты. Про них говорят: "О чем думает, по лицу видать". Так оно и есть. Грустит такой человек или радуется, досадует или ликует, всегда можно угадать с одного взгляда. Скале себя к таким никогда не причисляла, и относилась к таким с пренебрежением, а то и с легким презрением. В самом деле, мир, то есть миры, какой из них ни возьми — место суровое и жестокое. Каждый здесь рад воспользоваться слабостью ближнего, а неумение скрывать свои чувства, это, безусловно, слабость.

Скале эта слабость, как она всегда считала, была не присуща. Напротив она всегда гордилась способностью скрывать свои чувства, а тем более мысли. Должно быть, это ей только мнилось. А может, это Виктор был из тех, для кого самая сокровенная дума, не тайна, а любое лицо — открытая книга. Так или нет, но то, что непреклонность Скале дала трещину, он разглядел сразу. И разглядев, тут же постарался развить успех. Одним глотком допил кофе, и передал пустой бокальчик Коляну, отступил на пол шага, поклонился Скале быстрым, но глубоким кивком.

— Сударыня,— сказал он и протянул ей руку, галантным жестом,— окажите мне честь, будьте моей гостьей. Я буду, счастлив, если скромный уют моего экипажа и неторопливая беседа, помогут скоротать время томительного ожидания.

Сказал и улыбнулся так легко, что Скале вдруг поверилось: за такой улыбкой не может скрываться коварный замысел. Это улыбка человека честного и благородного, и воспользоваться его гостеприимством можно не опасаясь, что после с тебя потребуют платы за выпитое кофе, как это бывает в иных местах, и с иными людьми.

И Скале улыбнулась ему в ответ, так легко, словно и не мучилась недавно сомнениями, можно ли доверять аборигенам? Колян, сам от себя такого не ожидавший, покорно принял из ее рук недопитый бокальчик, словно он не телохранитель, вовсе, отвечающий лишь за безопасность хозяина, а более не за что, а ни дать, ни взять — лакей, разносящий напитки на званном вечере, живая подставка для подноса со стаканами.

Секунду Колян стоял столбом, сознавая глубину своего падения, а когда дурная кровь уже готова была броситься в голову, вдруг понял, что не глубина это, и вовсе никакое не падение, а нечто совершенно другое, чему название никак не хотело приходить на ум. И еще он понял, что отныне, что бы ни попросила у него, чего бы ни потребовала эта девчонка, в нелепом панковском наряде, Колян выполнит и не задумается, по понятиям ли поступает. Ну а если случиться что-то такое, для чего люди и заводят себе телохранителей, то закрывать ли, нет, собою Борисыча, Колян еще подумает, а вот пулю предназначенную ей, словит не размышляя. И не сочтет это за подвиг.

Скале подала Виктору руку. Левую, в правой была шпага, и он, приняв ее в свою ладонь, как в менуэте повел ее к машине, резавшей фарами темноту на набережной.

Оказывается ей сильно не хватало всего этого. Изысканных комплементов, галантных жестов, склоняющихся в поклонах кавалеров. В прежних жизнях, а их у Скале было две, точнее одна прежняя, и одна нынешняя, она ничего подобного и близко не видела. В родной деревне, куда Скале, если бы и захотела, не вспомнила бы дорогу, верхом куртуазности, среди местных галантов, было угостить девушку калеными орешками. После этого отпускался незамысловатый комплимент, вроде "волоса у тя красивые", и девушку начинали подталкивать в сторону сеновала. Сперва ненавязчиво и как бы невзначай, а потом, особенно, если нет родни — заступиться — все настойчивей. А упирается, сучка, так и за волосы.

Жизнь нынешняя, тоже не баловала. Последний комплимент, который ей довелось слышать был от Профессора. Он похвалил ее за то, что она мастерски заговорила гнойный свищ на лодыжке одного горожанина. И это Профессор — человек наиболее приятный из их с Сетро окружения. Остальные много круче, это если не вспоминать грубого верзилу и пьяницу Крогана с его тупыми шуточками. И даже сам Сет... Ну, неужели трудно хоть раз в день сказать что-нибудь приятное...

Виктор распахнул перед ней дверцу, отчего внутри машины сам собой вспыхнул свет из двух светильничков по бокам и подождал, пока она устроится на мягком сидении и устроит, так чтоб не мешала, шпагу. Ооо, здесь и, правда, было тепло и уютно. Сетро наложил на нее заклятие против холода, и оно пока еще не ослабло. Благодаря этому заклятию никакой холод не мог причинить ей вреда, даже если вокруг будут трескаться от мороза стволы деревьев, она спокойно сможет спать нагишом на снегу, но вот удовольствие от такого сна мало. Ночевка в снегу, на морозе, и рядом не стоит, несмотря на всю экзотику, с такими привычными атрибутами сна, как жаркий огонь в печи, теплая постель, мягкая перина... Да не во сне дело — подивилась Скале повернувшимся не туда мыслям, просто уют и тепло живого огня плохо заменяются заклинаниями. Их вообще трудно чем-либо заменить.

Внутри машины было по-настоящему тепло. И уютно тоже было по-настоящему. Ничего подобного Скале не ожидала. Прежде ей только раз довелось бывать в техномире. Техномир — явление на тропе не исключительное, но и ординарным его не назовешь. Возникают они обычно там, где разветвления пути порождают завихрения потока. Профессор называл такие завихрения хаотической турбулентностью и, наверное, это она и была. Скале не знала никого, кто знал бы о потоках, пути или крипте больше, чем Профессор.

Чтобы компенсировать оную турбулентность, объяснял Профессор, мир закукливается, закрывает сам себя в оболочку из вероятностных связей, что позволяет ему избежать нестабильности, увы, при этом закрываются каналы, которые в других более спокойных местах, позволяют активно взаимодействовать с потоком. Обитателям закукленного мира не остается ничего иного, как искать другие возможности для выживания и находят их в техническом прогрессе. Вместо эфирных и астральных воздействий на поток, простое обращение к свойствам элементов. Этакая кастрированная алхимия.

Скале знала, что проникнуть в техномир всегда сложнее, чем в любой линейный, и вырваться из него тоже трудно, но зато количество полюсов потока — фиксированных точек, куда всего охотней вынесет путешественника крипт — может превышать несколько сотен.

Это здорово облегчает перемещение внутри мира, если, конечно, эти полюса разведаны и у тебя есть подробный атлас. Иначе легче заблудиться, чем достичь цели.

Из первого своего посещения техномира, Скале вынесла стойкое неприятие простого обращения к свойствам элементов и что-то вроде презрительного сочувствия к людям, вынужденным к этим свойствам прибегать для того, чтобы выжить.

Ей запомнилась красноватая равнина под низкими тучами, медные мачты для сбора атмосферного электричества, такие высокие, что их верхушки, бывало, скрывались в облаках, человеческие поселения в норах, глубоко под землей, и машины — лязгающие стальные звери, попирающие землю ногами-ходулями. Всюду преследовал запах окалины и озона, а люди там жили приземистые, узкогрудые и жидковолосые, с неприятными блеклыми глазами и кирпично-красными лицами. Хвала Туманным Берегам, что их пребывание в том мире было недолгим, даже местная пища — дары подземных грибниц — не успела надоесть до отвращения. Тот мир в атласах назывался Эфолопу и был помечен, как бесперспективный. А сами его обитатели называли себя У Дох Тохрад и, ведя между собой постоянные войны за удобные плоскогорья, считали себя властителями вселенной.

Так вот, эта машина, если и была для исполинских творений Эфолопцев родственницей, то разве что сводной. Машина понравилась Скале даже снаружи, плавными линиями блестящей обшивкой и празднично горящими оранжевыми фонариками. А уж внутри... Скале и припомнить не могла, когда, за последние два года, ей доводилось так мягко сидеть.

В машине приятно пахло, в большое окно спереди можно было видеть весь пляж, а когда Виктор, усевшись на кресло рядом, коснулся пальцами ряда серебристых точек, неведомо откуда зазвучала нежная музыка.

Колян в машину не сел. Остался снаружи маячить темным силуэтом.

— Не слишком громко? — спросил Виктор.

Скале не сразу поняла, что он спрашивает про музыку.

— Нет. Кто это поет? — спросила она.

— Не знаю, — Виктор взял в руки плоскую коробочку, посмотрел на нее и пожал плечами. — Сборник какой-то.

Ответ для Скале ничего не пояснил, она так и не поняла, откуда взялась музыка.

— Что с тобой случилось, Скале? — спросил Виктор.

Он открыл термос и принялся вновь наполнять бокальчики горячим горьковатым кофе.

— Со мной? Ничего, — насторожилась Скале.

— С первого взгляда ясно, что ты девушка, способная управлять обстоятельствами, — сказал он, протягивая ей бокальчик, — Но ведь помощь может понадобиться кому угодно, как бы он не был крут.

Скале взяла у него рюмку левой рукой, решив держать правую поближе к эфесу шпаги. Должно быть трудно будет ею воспользоваться в такой тесноте.

— Почему ты думаешь, что мне может понадобиться помощь? — спросила она.

— У тебя рукав в крови, — сказал Виктор.

Он смотрел прямо перед собой в ночь, растворенную двумя снопами электрического света.

Скале выругалась про себя. Манжет рубахи, выглянувший из-под рукава куртки, когда она брала кофе, и впрямь был покрыт буроватыми пятнами. Она и не помнила, когда успела замараться.

— Наверное, испачкала, когда разбила губы этому сектанту, — сказала она, и порадовалась, как спокойно это прозвучало.

Виктор кивнул и отпил глоточек кофе.

— И шпага у тебя в крови до середины лезвия, — сказал он. — Фехтование опасный спорт. Кому-то не повезло, не так ли?

Скале молчала, нахмурившись. Она подумала, что зря доверилась этому туземцу. Гостеприимство в техномирах — штука подозрительная и редко бывает бескорыстной.

— Что дальше? — сказала она помолчав.

— Ничего, — ответил он, — я не имею отношения к закону, мне все равно, кого ты зарезала. И ты напрасно думаешь, что тебе следует ждать от меня неприятностей. Все с точностью до наоборот. Ведь мы с тобой уже встречались, Скале.

— Не припомню, — сказала она, — я была в этих местах только однажды и ни с кем не встречалась.

— И все-таки мы встречались, — сказал Виктор, — хотя ты этого и не заметила. Несколько дней назад. Вон там, дальше по набережной, у парапета, я стоял и смотрел на море, было холодно, шел снег, помнишь? Я увидел огонь на берегу и тебя. Ты купалась в море. Ты была не одна, и я не решился тогда подойти.

— Я видел, как ты сражалась со своим другом. Колян чуть не полез за тебя заступаться, но я почти сразу понял, что это не настоящий бой. А потом вы с ним исчезли. Внезапно, как в кино. Это было так странно, так ирреально. Я много думал, пытаясь, это объяснить, но так ничего и не нашел.