Стучит, гремит, откроется

Пес, смирно сидевший у ног, тихо заскулил, и Меланья украдкой бросила ему кость.

"Не порадуете танцем?" — тут же раздался совсем рядом вопрос. Удивленная женщина подняла глаза — за какие-то мгновения пред нею будто из-под земли возник смутно знакомый панич, вроде один из неудачливых певцов под окнами. Музыканты как раз грянули картоль, и первые пары кружились уже в танце.

— Прошу прощения, но я вынуждена отказать.

Вздохнув, разочарованный пан сел. После него подходили еще трое, и Меланью даже начало мучить нечто отдаленно похожее на угрызение совести. С каждой колодежкой она чувствовала себя все неуютнее, все более чужой этим веселящимся, счастливым людям.

Эвон, иные радуются каждому приглашению и возвращаются на места раскрасневшиеся, довольные... "Готова поспорить, что княжеские рождины мнятся им самым важным событием в жизни. Упиваются каждым мгновением праздника, потому что не известно, выпадет ли еще оказия побывать на пиру такого размаха, средь самых чтимых и знаменитых".

Меланья жалела, что не может так же безмятежно проводить время и радоваться одному только приглашению князя.

Почувствовав взгляд, Потех отсалютовал вдовице кубком и улыбнулся лучисто — словно солнце блеснуло сквозь тучи.

— Либо иные слепы, либо я излишне придирчива, — шепнула Меланья Ежке.

— К ним?.. — Ежка махнула веером в сторону олицетворения неуклюжего ухаживания, то бишь пана Гощица, кой не подходил потому только, что сам никогда не умел и не любил танцевать.

— Да, ко всем им.

— Ты придирчива, но и другие слепы, ибо они не любили, но хотят этого.

— А те, кто любил?..

— Те, думаю, хотят забыться и притворяются. Другое дело, что после длительного притворства радость становится настоящей.

— Такую грусть все это навевает...— Молодая женщина тяжело вздохнула. Внимательно поглядев на нее, Ежка смилостивилась:

— Знаешь, пойдем-ка, покуда ты вовсе не истосковалась. Скоро третья перемена блюд, и, я считаю, мы достаточно присутствовали.

Панны распрощались у лестницы на первый этаж, и дальше Меланью сопровождал только пес.

Со двора долетал говор слуг, где-то под окнами фыркала лошадь. Меланья отошла довольно далеко, и теперь до слуха ее только слабые отголоски пиршества доносились: обрывки громких здравниц, смех и звон кубков. Время от времени их заглушала музыка.

Пес нежданно зарычал, за спиной послышались шаги. Меланья обернулась и оторопела. "Нужно было попросить Ежку проводить до двери", — шустрой мышью промелькнула мысль.

— Вот какова та небезызвестная воспитанница! — издевательски протянул Эдард, наступая на вдову. Та пятилась, покамест не вжалась лопатками в холодный камень стены.

— Странно, я никак не мог повидать тебя, милая гордячка, несмотря на то, что часто бываю в замке... Как, интересно, отреагирует ясновельможный, узнав, кого взял под опеку Стольник? — тюремный управитель оперся руками о стену и навис над вдовой, как коршун над голубкой. — Признаюсь, побег взбесил меня...

Пес захлебывался далеко разносившимся лаем.

— Захлопни пасть!

От меткого пинка взвизгнувший хорт отлетел в сторону, где и затих. Меченное развратом лицо снова обернулось к вдовице.

— До тебя ни одна ведьма не сбегала, поэтому я лично допрашивал своих ребят. Мальчишка признался почти сразу... Должен сказать, он довольно повисел в назидание прочим сообщникам; висел бы и сейчас, да жара, запах, сама понимаешь, — люди жалуются...

— Тебе воздастся, — сказала, как хлыстом ударила, Меланья. На щеках ее, дотоле побледневших, вспыхнул гневный румянец. Страх внезапно исчез, его место заняло бесконечное презрение к столь низко падшему человеку.

— И снова, снова монашеские проповеди...

"Помогай, Васель!" — Меланья рванулась на волю, от неожиданности Эдард отнял руку от стены и пропустил ее. Но тут же схватил за локоток.

— Куда! Мы не договорили! — подтягивая женщину к себе, прошипел главный тюремщик. Меланья уперлась каблуками, не переставая молить: "Пожалуйста... помоги, помоги!"

Грохотнул громовой раскат. Дальше по коридору ветер распахнул окно, и стекло в ажурной раме жалостливо задребезжало от удара о стену. Со двора дохнуло ночной свежестью, сквозняк всколыхнул факельное пламя. А через мгновение...

— Немедленно отпустите панну, — раздался позади чей-то повелительный голос. Меланья с Эдардом обернулись. К ним быстро приближался статный, широкоплечий мужчина. На его сапогах с чуть загнутыми носами серебристо позванивали шпоры.

— Лети, куда летел, соколик, — окрысился Эдард.

— Не раньше, чем вы отпустите панну, — неумолимо молвил незнакомец, сложив руки на груди. Он стоял на ногах крепко, нерушимо, напоминая столетний дуб, так далеко раскинувший сети корней, что не страшна уж ему непогода.

С колодежку длился поединок взглядов — дерзкого, пожалуй, даже насмешливого, с угрожающе-тяжелым, уверенным. Эдард первым отвел глаза и ослабил железную хватку. Вырвавшись, Меланья поспешно отошла на пару шагов.

— Впредь попрошу быть аккуратнее в обращении с дамами, — бросил вслед Эдарду неожиданный защитник. Главный тюремщик оглянулся на ходу и, словно пытаясь запомнить, смерил незнакомца взором, после чего ускорил шаг. Полы накинутого наопашь серого кунтуша развевались подобно крыльям.

— Трус, — презрительно прошипел незнакомец. Меланья мысленно согласилась с ним, добавив от себя пару словечек — отнюдь не присущим воспитаннице писаря.

— Назовите ваше имя, сударь, чтоб я могла принести благодарность.

— Зоек — таково мое имя, — мужчина снял шляпу с темно-русой шевелюры и учтиво поклонился, при этом украшавшее головной убор перо коснулось пола. — Благодарности не нужно, поступил я, как велели честь и совесть.

— Не отказывайтесь, раз заслужили... — Меланья присела рядом с псом. Скуля, хорт попытался подняться, но длинные лапы заходили ходуном и невдолге разъехались.

— Я не сделал ничего, достойного вашей благодарности, сударыня, — раздельно произнес мужчина. Вдова кинула на защитника быстрый внимательный взгляд, не понимая, то ли он и в правду так считает, то ли на похвалу напрашивается.

— Пан Зоек, — твердо молвила она, примериваясь, как бы поднять пса с его немалым весом, — иной прошел бы мимо, притворившись, что он нем и глух; вы же вмешались — и спасибо вам за это.

— Вот зачем?.. теперь мне ничего не остается, кроме как принять вашу благодарность, — на миг по тонким губам скользнула улыбка. — Позвольте-ка, — мягко оттеснив ее в сторону, Зоек подхватил хорта. — Куда?..

— Тут недалече.

Вслед за Меланьей пан Зоек поднялся по лестнице и вскоре остановился у нужной двери. Вдова уверенно толкнула ее ладонью и, вошедши, указала на распростертую у камина медвежью шкуру:

— Сюда.

Когда пан Зоек уложил пса и выпрямился, Меланье наконец представилась возможность хорошенько разглядеть его.

При плохом освещении, в тени, отбрасываемой полями шляпы, очи сперва показались черными, но когда Зоек повернулся к свету, стало ясно, что вовсе и не черные они, а серо-зеленые. В глазах этих читалось спокойствие, но спокойствие грозное, как недвижимость хищника, в любой момент готового помчаться за жертвой... Переносица, некогда перебитая и неправильно сросшаяся, была чуть искривлена, и оттого дышал Зоек с едва слышным хрипом. Ни бороды, ни усов он не носил, из-за чего, верно, казался младше своих лет — на вид ему давалось этак двадцать три, по глазам же — зим на пять больше.

Из смуглости можно сделать вывод, что обладатель не сидит в четырех стенах, а много времени проводит под солнцем. Меланье подумалось, что, вероятно, пан Зоек служит где-то в степях — с небольшим отрядом носится, подобно ветру, в высоких травах, являясь грозой тамошних разбойников.

Свободолюбием был проникнут его облик; но не сопутствовали любви к воле суетность и вспыльчивость, наоборот: движения отличались плавностью, речь — мерностью и неторопливостью.

Облачен был пан Зоек в жупан из синего сукна, подпоясан расшитым поясом; на темляке побрякивала простая сабля в ножнах, а из нагрудного кармана выглядывал черенок люльки. Почему-то вспомнились слова покойного отца — дескать, некоторые мужчины предпочитают хороший табак женскому обществу.

— Воистину, мне вас Бог послал! Спасибо еще раз.

— Рад был помочь, пани...

— Извините. Меланья. — Молодая женщина присела в реверансе.

— Пани Меланья, будьте добры ответить на один вопрос, засим поспешу удалиться... Кто тот человек, воспитанный, верно, селянами и потому с придворными манерами не знакомый?

— Эдард. — Меланью передернуло. — Под его управлением городская тюрьма.

— Подумать только... — усмехнулся Зоек. — Сие похоже на шутку — чтоб он да имел отношение к правосудию.

— Увы, это так.

— Впрочем, нашел повод для удивленья... До свидания, панна. Приятно было познакомиться с вами; возможно, мы еще свидимся.

— До свиданья, сударь.

Зоек откланялся и был таков.

— Досталось тебе побольше моего, — сочувственно обратилась вдовица к Ласту. Свернувшийся на шкуре пес слабо повилял хвостом. Почесывая хорта меж ушами, Меланья осмотрела болезненный бок. Переломов не наблюдалось, и вдова взлелеяла надежду, что к завтрашнему вечеру пес оправится.

— Можно? — в щели меж приотворенной дверью и косяком показалась Анерия, прямо-таки пышущая любопытством. Меланья кивнула.

— Ни о чем не расспрашивай. Разберешь прическу — и свободна.

С разочарованным сопением прислужница приступила к работе и, сняв жемчужную сеть и вытянув все шпильки, отправилась к себе. В отличие от Лепкара, к которому Стольник настолько привык, что почитал его едва ли не членом семьи, служанка жила отдельно, в крыле для прислуги.

За окном зашумел дождь. Одна за другой тухли свечи, и тени сгущались по углам и в камине. Задумчиво пощипывая струны гуслей, Меланья дожидалась крестного — ей хотелось разузнать побольше о Зоеке, а Стольнику как княжескому приближенному должна быть ведома едва ли не каждая показавшаяся в замке особа.

"Он учтив и был в числе приглашенных, выходит, не простой вояка... — размышляла Меланья. — Удивительно сложились обстоятельства, случайностью и не назовешь — стоило мне попросить о помощи, и появился Зоек. Верно, Васель направил его... Не верю и все тут, что сие случайность!"

Наконец, дверь тихонько приотворилась, оповещая о приходе опекуна.

— Так... главное — не разбудить Мелюшку... — бубнил Стольник. — А, холера, не скрипи ж ты...

Заперши дверь, крестный на цыпочках двинулся к своей комнате.

— Я не сплю.

Застигнутый врасплох Стольник что-то уронил в темноте.

— Тьфу на тебя, — буркнул крестный. — Я тут, понимаете ли, потише стараюсь, чтоб не разбудить...

— Не спится, — соврала Меланья.

Даже выпивши немножко, Стольник сумел уловить особую интонацию и сходу уразуметь, что крестнице хочется поговорить. Он поцеловал ее в макушку и, севши в соседнее кресло, черканул кремнем. Посыпавшиеся искорки осветили на миг лицо его и подпалили табак в трубке. От курения писарь быстро трезвел, что сейчас и требовалось.

— Рассказывай.

Меланья начала безо всякого вступления:

— Знаешь ли некоего Зоека?

— Дай-ка подумать... — Затянувшись, Стольник звучно почесал в затылке. — Зоек, Зоек... он был на пиру?

Молодая женщина пожала плечами.

— Кажется, видела краем глаза.

— Внешний вид?..

— Молод, смугл, в синем жупане. Переносица искривлена.

— А-а! Вспомнил. Он младший сын Славора, войта волковского.

"А Волковы-то в степи, на границе..."

— Надолго ль к нам?

— Насколько я помню, Потех взял его на службу. Зоек приехал к нам из-за того, что дома ему скучно стало — дескать, разбойники в их краю перевелись и хмарян с их набегами давно не видать, столь мы послов задобрили...

Меланья хмыкнула; почему-то дивная верность первого предположения не сильно удивила ее.

— Кем его назначат?

— Сотником, должно быть. Князь наслышан о его отваге и железной руке, потому сразу готов доверить людей. В любом случае, рядовым солдатом вряд ли будет — человек непростой, как-никак, войтов сын... Позволь узнать, с чего это ты заинтересовалась его персоной?

— Эдард приставал ко мне, а Зоек вступился, — с явно притворным спокойствием ответствовала Меланья.

Стольник окончательно протрезвел.

— Приставал?! Как посмел?!.. Когда?

— Ради Бога, тише... — Меланья поморщилась. — Он крался следом, пока мы с Ежкой не разошлись, после нагнал меня... Неприятно вспоминать.

— Подонок! Совсем зарвался!..

Побушевав еще сколько-то времени, Стольник немного утихомирился и твердо сказал:

— Ты не бойся, я разберусь. Нужно было сразу поговорить с ним по душам, да я, глупый, думал, что он не посмеет и посмотреть на тебя, зная, под чьей ты опекой.

Оба замолчали, погрузившись каждый в свои мысли.

— И как тебе Зоек? — немного погодя спросил Стольник.

— Сложно описать. Точно отличается от всех, кого я встречала тут... Пожалуй, за его спиной многим хотелось бы спрятаться.

— Хм...

— Мне кажется, его Васель направил. Я просила о помощи — и он помог. А накануне снился, предостерегал... Если б не княжье приглашение...

— Почто мне не сказала? Я бы придумал что-либо.

— Если честно, в голову не пришло.

Дальнейший разговор не складывался, и единогласно порешили разойтись на покой, тем более печина была поздняя.

"Нужно побольше разузнать об этом Зоеке", — перед тем как дождь усыпил его, подумал Стольник. Чутье подсказывало ему: нечто да будет из сего знакомства крестницы.

VI

Через пару дней, когда весь двор вовсю готовился к отъезду в жувечскую резиденцию, где долженствовали проходить княжьи ловитвы, а именно кабанья травля, наши панны собрались посетить дальний лес, находящийся верст за тридцать к северу. Ближний к тому времени они объехали вдоль и поперек, да, к тому же, именно в нем в первую очередь начинал искать их пан Гощиц. К слову, на него не подействовали слова Стольника, к коему Меланья обратилась, отчаявшись избавиться от настырного пана своими силами. Конечно, никто не воспрещал попросить о помощи князя, однако беспокоить его особу по столь глупому поводу молодая женщина стыдилась.

По настоянию Ежки два ее дюжих сына, Прощ и Юрвальт, каждый из коих давно обзавелся семьей и детьми, сопроводили их — выбранный бор все же не близким светом казался, а со спутниками, как ни крути, спокойней. Не за себя беспокоилась пани Ежка, а за Меланью, доверенную ей — естественно, со всеми проистекающими из этого обязательствами.

Сыновья выразили желание поохотиться, потому вооружились соответственно, ружьями. Обе панны убрались в мужские платья, попрятали волосы под шапки и ехали в седлах мужских, отчего распознать в них женщин иначе как не вблизи не представлялось возможным. Меланья так и при ближнем рассмотрении на первый взгляд могла показаться юношей, правда, красоты невиданной. Ко всему, с толку сбивал пистолет, заткнутый за пояс — еще одна предосторожность Ежки. О зажиточности ладного "юнца" говорила не только надетая поверх рубашки безрукавка на меху черной лисы, а и бежавший за лошадью красавец-хорт.