Третья сила

В глазах Дрозд — Бонячевского Елена Дмитриевна пользовалась непререкаемым авторитетом. Елена Дмитриевна рьяно несла службу, пребывая в уверенности, что ничто не должно ускользнуть от ее бдящего ока. Она могла работать днями и ночами напролет. Дрозд — Бонячевский не раз думал, что если вообще можно говорить об энтузиастах и романтиках охранительной службы, то таким энтузиастом была Елена Дмитриевна. Он знал ее давно и мог смело сказать, что до сих пор всякий раз она пугала его своим ледяным спокойствием, терпеливостью и скрупулезной, без суеты и потерь, дотошливостью. Только Стасовой он мог открыться, только ее считал верной и преданной ему лично, другом, соратником, разделявшим его взгляды. Круг обязанностей Стасовой при Особом Отделе Осведомительной Агентуры определить было трудно, в отличие от других, имевших каждый свою специализацию, она занималась самыми важными вопросами.

Дрозд — Бонячевский, сидевший за письменным столом не сразу поднял голову, услышав, как кто — то входит в его кабинет. Он слыл человеком малоаристократическим, несмотря на приглушенные "старомосковские" манеры, близкое общение с высокочтимыми представителями Тридцати родовитейших фамилий **, галантность в общении с дамами, отстраненную вежливость с подчиненными, тонкий породистый профиль и редкую, даже на Москве, скрытность.

Дрозд — Бонячевский машинально взглянул на часы. Шел уже третий час ночи. По всем нормам, служебным и человеческим, полагалось кончить рабочий день. Но у него, человека, несомненно, высокой культуры, был своеобразный стиль работы. Работал он в основном ночью, а вместе с ним был вынужден работать почти весь аппарат Особого Отдела Осведомительной Агентуры. Он мог позвонить по прямому проводу в четыре часа утра, чтобы получить какую — нибудь понадобившуюся ему справку, которую вполне можно было получить на несколько часов позже. Многих это раздражало...

-Решили — таки помешать самоотверженному труду, Елена Дмитриевна? — чуть сварливо спросил Дрозд — Бонячевский.

-И в мыслях не имела намерения вам мешать, Дмитрий Филиппович. — сказала Стасова вместо приветствия.

-Просто так заглянули? Знаете, что я тишину люблю. В тишине отдыхается хорошо и работается с толком. А ночью — и подавно работается хорошо.

Стасова посмотрела на генерала и мысленно согласилась с ним: да, тишину он уважает, дела проворачивает — коготок не брякнет. Голоса не повысит, все с улыбочкой на обезображенном одноглазом лице, и от улыбки той иногда оторопь брала.

-Не юлите, не юлите, Елена Дмитриевна. Я рад, что зашли. Думаю, мне настала пора сделать небольшую паузу в рутинных служебных делах. — поднявшись из — за стола Дрозд — Бонячевский развел руками — слышно было, как хрустнули его кости, видно, сидел он давно.

Стасова улыбнулась. Кабинет Дрозд — Бонячевского сразу наводил на мысль — в этих стенах человек работает много. Стояли шкафы с книгами, на двух столах — тоже книги — многие из них заложены полосками плотной цветной бумаги. И рукописи, бумаги, еще чернильница, коробка со сменными перьями и две лампы: большая висячая и настольная, обе с гофрированными зелеными абажурами.

-Вам — то, Елена Дмитриевна, ночью каково работается, без сна?

Дмитрий Филиппович Дрозд — Бонячевский в своем кабинете установил правило: "Здесь разговор начистоту, абсолютно открытый, никто своих мнений не скрывает. Другое дело, когда выходишь из кабинета за дверь. Тогда уж вести себя надо по общепризнанным правилам".

-Вы знаете, Дмитрий Филиппович, когда я попала в службу, думала, как это романтично. Я прямо вся трепетала от восторга. А сейчас моего девичьего трепета как не бывало. Новизна давным — давно пропала, осталась неприглядная картина.

-Да, спокойной и размеренной жизни у нас вряд ли найти.

-Хочется спать, спать, нестерпимо. Но поспать не получится. Служба есть служба.. Это только корифеям рифмы удается смешать сон со службой..."Подайте сон на гербовой бумаге"

* * *

...Не помните, кто написал? Ну, ладно...

-Ну, Дмитрий Филиппович, что скажете? — спросила Стасова, протягивая шифровку.

-Присаживайтесь. Откуда шифровка?

-Из Лондона. Через Митаву.

-Час от часу... Через Митаву...От кого?

-Пиллар. — с легким, едва уловимым вздохом, ответила Стасова.

-Эх, а ведь говорил мне отец в свое время: "Бойся белокурых и ледяных, особливо из Прибалтийского края. Запах от них хороший, а сердце гниет". — на вздох Елены Дмитриевны, с усмешечкой, зыркнув единственным глазом, отозвался Дрозд — Бонячевский.

-Еще и старым шифром... — добавила вежливо, без поспешности, Елена Дмитриевна.

-"Собачка на веревочке"?

* * *

-Слава богу, применена более хитроумная система. Тем не менее, примитивщина. И куча мелочных подробностей...

-Прошу вас, не распускайте свои волосы. — неожиданно попросил Дрозд — Бонячевский. — Мне больше нравятся ваши каштановые волосы, кольцами уложенные вокруг головы.

-Хорошо. — Елена Дмитриевна Стасова ответила спокойным, естественным голосом, как будто услышала нечто само собой разумеющееся.

-Устал, страсть как. Чувствую, опять подступает приступ мигрени...

Под выходные, — и так тянулось последние несколько лет — к Дмитрию Филипповичу действительно приходила мигрень. Била молотом по голове, лупила наотмашь по вискам, а потом долбила молоточками до тех пор, пока в глазах не начинали прыгать свиные рыла.

-Кофе хочется.

-Я уже распорядилась.

-Хорошо. Кофе — это хорошо. Кофе понадобится много. А после поедем в Хлудовский дом

* * *

*, там накроют легкий завтрак: постная ветчина, зелень, подогретый черный хлеб и кофе с настоящими мологскими

* * *

** сливками и сахаром.

-Может быть, в Соймоновский, в "Буфф"? — немного неуверенно спросила Стасова. — Он рано открывается, с утра у них отличнейшее кофе подают, и находится прямо рядом, дорогу перейти.

-В "Буфф"? — переспросил Дрозд — Бонячевский, задумался на мгновение и решительно махнул рукой. — А, что, можно и в "Буфф"! Там и сядем рядком, и поговорим ладком!

=======================================================

сходный генерал*... — звание и должность "сходный генерал" или "сходный воевода" было вполне привычным и обозначало помощника, заместителя "главного воеводы", соответствовало воинскому чину генерал — майора.

близкое общение с высокочтимыми представителями Тридцати родовитейших фамилий** — Тридцать родовитейших старобоярских фамилий России имели почти безусловное право и особые привилегии при дворе, в знак традиции соблюдения знатности происхождения и влиятельности. Это Долгоруковы, Барятинские, Лопухины, Хитрово, Ромодановские, Куракины, Воротынские, Голицыны, Мстиславские, Морозовы, Одоевские, Пронские, Романовы, Темкины — Ростовские, Буйносовы — Ростовские, Репнины, Трубецкие, Урусовы, Хованские, Вельяминовы, Сабуровы, Салтыковы, Воронцовы, Бутурлины, Черкасские, Шеины, Оболенские, Шуйские, Стрешневы и Шереметевы.

"Подайте сон на гербовой бумаге"

* * *

... — из стихотворения Михаила Айзенберга.

"Собачка на веревочке"?

* * *

— так именовали шифр, привязанный к тексту определенной книги, газеты, журнала, календаря или справочника.

Хлудовский дом

* * *

* — дом владельца бумагопрядильной фабрики в Егорьевске, на углу Старопанского переулка построенный в начале XIX века на месте старых палат, возведенных для грузинского царевича Ираклия Георгиевича и его брата Окропира. Пятиэтажный дом, построенный по проекту П.П.Скоморошенко в псевдорусском стиле, гармонировал с Троицким подворьем, стоявшем напротив. В первом этаже располагался простецкий с виду ресторан "русской пищи", работавший круглосуточно.

с настоящими мологскими

* * *

** сливками — Мологский уезд в северо — западной части Ярославской губернии имел исключительно сельскохозяйственную специализацию, и главным его достоянием были заливные луга, сочная зелёная трава на которых достигала высоты по грудь человека. Сена здесь собирали по восемь миллионов пудов. Помимо использования на корм скоту, оно считалось и важным предметом сбыта. Мологское сено закупалось в столицы, а также приобреталось для императорской кавалерии. Мологское сено вывозилось на продажу и стоило в два раза дороже обычного из-за своего отменного качества. Питательность мологского сена из — за малого наличия осок, была очень высокой. Молоко, сливки, масло, полученные от коров, выкормленных на мологском сенном корме, так и называлось — "мологскими".

Пятница. В лето 7435 — го года, месяца июня в 12 — й день ( 12 — е июня 1926 — го года). Седьмица 1 — я по Пятидесятнице. Глас седьмый.

Москва. Соймоновский переулок.

...Стройная, гибкая, с огромными синими глазами, официантка ресторации приблизилась к столику, за который присели Дрозд — Бонячевский и Елена Дмитриевна Стасова. Она посмотрела на посетителей, одних из первых посетителей заведения в это раннее июньское утро, Дрозд — Бонячевский озорно подмигнул единственным глазом. Губы официантки вздрогнули, верхняя губа чуть приподнялась:

-Что желаете?

На официантке была строгая синяя юбка, белоснежный передник и кокетливая наколка. На вид ей можно было дать не больше двадцати. В ее красоте, в наигранной наивности синих глаз пряталось что — то настораживающее. Дрозд — Бонячевский улыбнулся:

-Хотим для начала выпить кофе, со сливками, и сделать заказ.

окинув Дмитрия Филипповича испуганным взглядом, официантка ответила неуверенно — нейтрально:

-Пожалуйста, я слушаю.

-Гренки с сыром и с солью есть?

-Да, есть.

Дрозд — Бонячевский смотрел, как официантка быстро записывает в блокнот заказ; красивые руки, длинные пальцы, ухоженные ногти...

-Все?

-Да. У вас курят?

-Да. — официантка заученным жестом подала коробок со спичками.

Дмитрий Филиппович смотрелся в этот ранний час натуральным иностранцем: укороченные штаны с гольфами, узкий галстук, небрежно брошенное на спинку стула твидовый дорогой пиджак. Генерал долго извлекал из кармана портсигар с папиросами. Портсигар был с монограммой. Официантка мысленно прикинула, что за портсигар отвалено было не меньше тысячи рублей. Елена Дмитриевна заметила ее взгляд, усмехнулась. Она знала, что некоторые государственные чиновники отказывались брать "барашка в бумажке", но снисходительно принимали в благодарность всякие памятные "пустячки": булавки с бриллиантом для галстука, кольцо с изумрудом для "дражайшей половины", золотой портсигар с крупным рубином...Дрозд — Бонячевский медленно вынул из портсигара ароматную абхазскую папиросу. Официантка высекла о коробок хилый, робко вспыхнувший огонек. Секунда — и он, моргнув печально фиолетовым цветом, умер. Но Дмитрий Филиппович успел прикурить. Пространство около стола наполнилось тонким ароматом первосортного табака.

-Может быть, хотите шампанского? — спросила официантка и посмотрела на Стасову. — От него прибудет счастья...

Ее маленький носик нервно вздрагивал и верхняя яркая губа, немножко приподнятая, приподнялась еще больше и совсем открыла ровные красивые зубы.

-Шампанского? — игриво ответила Елена Дмитриевна. — Не хочу. Пузырьки газа щекочут горло...

-Как вы забавно морщите носик, Елена Дмитриевна, — тотчас сказал Дрозд — Бонячевский и добавил, официантке. — Нам позволительно испить по рюмочке джина...

Глянул на Елену Дмитриевну, та кивнула:

-Извольте. Джин, здесь, скажу вам, отменный, Дмитрий Филиппович. И не разбавляйте, как англичане, лимонным соком со льдом.

-Варварство, бр — р...

-"Каждый молодец ест йогурт на свой лад", как говорят в Турции. — сказала Стасова. — Эх, Дмитрий Филиппович, с нашей работой мы себя и свои желудки не бережем. А ведь, между тем, развитие хорошего вкуса в еде, как и любое другое мастерство требует вложений психической энергии. Но эти энергетические вложения, в отличие от вложений в дела служебные, вернуться сторицей в виде еще более сложных многогранных ощущений. Человек, умеющий получать удовольствие от еды, со временем увлекается какой — то определенной кухней, узнает ее специфику и историю. Он учится готовить в соответствии с понравившейся традицией — создавать не просто отдельные блюда, но их сочетания, отражающие особую кулинарную атмосферу страны или региона. Если он увлекается кухней Ближнего Востока, он знает, как приготовить самый лучший хумус, где найти самые свежие баклажаны. Специалист по венецианской кухне разбирается в том, какая колбаса лучше всего сочетается с полентой и какие креветки по вкусу больше всего напоминают скампи, норвежского омара.

-Вообще, везде встречается и хорошее и плохое. — сказал Дрозд — Бонячевский. — Английский пудинг есть невозможно, зато соус с хреном по йоркширски — пальчики оближешь. Овсянка — омерзительное блюдо, виски — великолепное.

-Но, Дмитрий Филиппович, скажу: чревоугодие и разврат находятся в числе семи смертных грехов. Отцы церкви хорошо понимали, что сосредоточенность на плотских удовольствиях легко может отвлечь на себя большую часть психической энергии и помешать вложению ее в достижение других, более полезных вещей.

-Я из всех деликатесов больше всего люблю лук, соль, черный хлеб, но непременно свежий. Это у меня с детства осталось. И, разумеется, пельмени...Люблю, ох люблю. Знаете, я к деликатесам хотя и привычен, но обожаю снедь немудреную. Помню, в Лондоне, в час "пик", гуляешь по Оксфорд — стрит, забитой автомобилями, автобусами, залитой солнцем, гуляешь неторопливо, свежий ветер с Атлантики, бесчисленные котелки, кепи, мягкие кокетливые женские шляпки, гуляешь эдаким лондонским чудаком, да и свернешь вдруг в боковую улочку, а там, прямо на жаровне — "фиш энд чипс", кусочки жареной рыбы с картошкой, пища лондонского плебса. Купишь пакетик, а продавец даже удивления не скрывает — такого солидному джентльмену, одетому респектабельно и строго, делать не полагается.

-Вот так и сгорают под цепким взглядом скотленд — ярдовской ищейки...— сдержанно улыбнулась Елена Дмитриевна.

-"Нам, православным все нипочем, был бы ерофеич с калачом"! — весело продекламировал Дрозд — Бонячевский.

Его шумные восторги казались избыточными, в голосе и жестах чувствовалась некоторая театральность.

-Хорошо, сейчас я все принесу. — сказала официантка.

Да, в ней было все, чтобы нравиться мужчинам. Стройность, легкость, уверенность в себе. Это чувствуется во всем: в глазах, в манере говорить, в каждом движении.

Дмитрий Филиппович рассеянно огляделся по сторонам. Ресторация была роскошна: резная мебель, картины, скульптуры, официантки в наколках, швейцар в форме с галунами. В ресторации, по недоразумению или с умыслом именуемой кафе "Буфф", в меню имелись лобстеры, креветки, акульи плавники, черепаховый суп, мясо бычков, выбор вин был отменный, сплошное "шато". Он знал, что такое роскошество — верный признак того, что есть, что скрывать. Нужна была маскировка, пышно расписанная декорация, парадная вывеска, за которой визитерам ничего тайного может так и не открыться, особенно если желания нет вникать. Дрозд — Бонячевский вникать не собирался. Ему достаточно было того, что он знал о заведении — в "Буффе" имелся свой зимний сад с бассейном и фонтаном, здесь всегда подавалась клубника, владельцем являлся немец, в столовой зале прислуживали красивые и эффектные девушки — официантки, вышколенные лучше, чем в парижском "Максиме", еду подавали каждый раз в другой старинной посуде, что придавало обстановке особую изысканность. "Буфф" посещала, в основном, аристократическая публика. В уютном дворике можно было увидеть министров, генералов, князей. Вина и коньяки подавались только редчайших сортов, а вот водки не бывало совсем — вольная продажа хмельного пития была запрещена на Руси больше трехсот лет, еще со времен Бориса Федоровича, первого из династии Годуновых. Хлебное вино и меды продавались только в царских кружалах*. Это делалось для нераспространения пьянства. Оно и понятно, русским не до пьянства, русские привыкли вкалывать. Не все повально, разумеется, но в основной массе — да. По десять часов в сутки работать, по двенадцать часов тарабанить. И больше доводилось русскому человеку работать. Приходилось вертеться, чтобы еда была на столе и свет в доме. Все питейные заведения, рестораны, кафе, получившие от государства "откуп" или лицензию (давали оную не всем, а выборочно), обязаны были закупать водку только в кружалах. За этим строго следила корчемная стража, подчинявшаяся министру финансов. Кухня была образцовая, всех постоянных посетителей знали здесь по имени и отчеству. На втором этаже, сплошь занятом отдельными кабинетами, был особенный изолированный кабинет, который открывали не для всех. В нем нередко происходили исторические свидания.