Некоторое время он стоял совершенно неподвижно, словно каменный истукан, затем стал медленно озираться, ощупывать взглядом пустынные окрестности... Мешок заплечный... вот он... в пыли валяется... в шагах ... в нескольких...
— В десяти, болванище! Если хочешь знать — я даже наслаждаюсь последними всплесками твоего упрямства. Приятнее пожирать трепещущую плоть, добытую на охоте только что, нежели..
Судороги опять стали сотрясать огромное тело, но Хвак — а это был он, а не Джога — все-таки устоял на ногах и побрел к мешку... Расставил пошире ноги, чтобы не упасть, наклонился... Баклажка... Главное... не расплескать... воду.
— Вода! Э... э... Ты что задумал??? Урод! Глупец!!! Не смей!!! Хва-а-а-ак!!!
Рука с баклагою вихлялась, не желала стискивать пальцы, но Хвак зарычал из последних сил и заставил ее подчиниться... Вот оно горлышко... откупорить... глоток... Еще один...
— Ой-ой-ой... А что это она? Знаешь, Хвак, наверное она выдохлась... ну-ка, выплесни ее на себя!
Хвак моргнул в недоумении, но послушался: поднял повыше баклагу с остатками воды и вылил себе на голову. И ничего не произошло, ничто не изменилось у него в голове.
— Ай, бедняжка! А-ха-хахахааа!!! Не получилось изгнание демона! Не помогла водица! — Джога фыркнул Хваковыми губами и Хваку даже почудилось искреннее веселье в этом смехе, словно бы что-то человеческое проснулось в демоне Джоге...
— Нет, ну ты сам подумай, своими обеими задницами, уж и не знаю, какая из них глупее и вонючее: вода — она повсюду, внутри тела и вне его, в земле и над землею, в воздухе и в... Стал бы я учитывать тебя в намерениях своих, если бы срок владения тобою ограничивался пределами одной жажды? А дождь, а роса, а плевок, в конце концов? Этот мерзкий человечишка поглумился над тобою, он обманул тебя, обхитрил, обвел вокруг пальца, потешился твоею глупостью и доверчивостью... Убедился теперь? Может, помочиться на себя хочешь для последней проверки?..
Мир налился жёлчью и холодом, почернел... а потом выцвел и утратил даже горечь... И здесь обман, и здесь пустота, и нет ничего, ничего, ничего на этом свете, кроме лжи и пустоты...
— Ну, а я тебе что говорил? Все врут, всё мерзость, везде пустота... Становись под седло, предварительно принеся оммаж, и помчимся вперед, наслаждаясь бытием и вознося слова горячей благодарности всещедрым богам!
— Ом... чего?
— Клятву верности. Ну же? Нет, лучше встань на колени. Во-от... И теперь просто скажи: "Джога, я твой!" Будь ты поумнее и поотесаннее, да еще если зрителей позвать, я бы придумал нечто такое... красивое, длинное, звонкое и ужасно напыщенное... Но здесь пустыня, а я соскучился по телесным удовольствиям. Разевай рот и...
— Погоди... — Хвак поднялся с колен и опять расставил ноги пошире, для устойчивости.
— Э, я не разрешал тебе вставать.
— Джога. Я не согласен и не верю тебе.
— Да ты что? Клятву, червяк, клятву, шутки кончились!..
Хвак шатнулся, его вырвало прямо под ноги, почти на сапоги, но он устоял и вдруг пустился бежать. Ноги плохо слушались его, он спотыкался и падал, и опять бежал... потом шел... потом уже полз на четвереньках...
Это был ручей. Вода в нем была прозрачна и холодна, бережок, на который выполз Хвак, был каменист, но плотен, гладок, рукам и коленям тяжеленного тела совсем не колко, не топко... У них в деревне был такой же, там бабы любили белье стирать...
— Джога. Ты хотел заглянуть ко мне в душу...
— Да она и так моя. Искупаться решил? Что ж, искупайся напоследок. Я бы давно тебя подмял, да сломать боюсь. Да, боюсь. У меня знаешь сколько тысячелетий игрушки не было? Вот и... Ты сильный оказался, спору нет, но... Просто я не хочу омрачать первое свое владение всякими увечьями, изъянами...
— Загляни, Джога. Добровольно открываю.
— Изволь, коли просишь. Это почти то же, что клятва верности. Ладно, пусть будет у нас и то, и другое. Итак, Хвакушка...
— Смотри. Я не верю тебе, я верю Снегу и благодарен ему за последний совет, я понял его. Прощай, Джога.
Хвак разбежался и с превеликим шумом, словно ящерная корова, прыгнул подальше в ручей — в самом глубоком месте он оказался ему по грудь — и нырнул. Он еще с берега узрел в этом месте корягу, подмятую с боков гладкими валунами. Главное — вцепиться понадежнее, чтобы пальцы не скользили... Хвак прижался жирным брюхом к неровному дну, открыл рот как можно шире и вдохнул во всю грудь, словно это был воздух вокруг, а не ледяная тяжелая вода... Попытался вдохнуть, но что-то мешало... То ли страх перед смертью, то ли приказ демона Джоги, то ли всё вместе... Хвак поднапряг собственную волю, хлебнул... ему это удалось... и сделал вдох. Тело опять пробила мощнейшая судорога, в голове кто-то завизжал непереносимо громко, пальцы сами разжались и тело выпрыгнуло из воды туда, наверх, где воздух, где дышится... Хвак закашлялся, замер на мгновение, его опять вырвало, уже в который раз за этот день... Дышать!.. Дышать!..
Хвак вздохнул как можно глубже, оглядел надводный солнечный мир ничего не видящими глазами и вновь нырнул, и выдохнул драгоценный воздух и опять вдохнул воду...
— НННЕ-Е-ЕЕЕТ!!! ХВА-А-АК!!!
— Да. — Хвака опять вытолкнула наверх соединенная сила двух сущностей, демона и человека, и опять он блевал водой, опять вкушал три или четыре раза подряд драгоценнейший из напитков земных: воздух... И снова нырнул, и на этот раз он понял вдруг: победил, себя и Джогу. Он избавится от него, сейчас... одним последним вздохом...
— ХВАК!!! Умоляю! Прошу! Хвак! Я УЙДУ!!!
И этот последний крик, заполнивший всю небольшую оставшуюся вселенную, крик неподдельного ужаса, крик жажды бытия, уже непонятно кому принадлежащий, Хваку или Джоге, остановил Хвака, и он вынырнул. Вода хлынула из легких, и были они словно раскалены и оплавлены водяной водой, и было им больно, да только все это уже не важно...
— Уходи.
— Послушай Хвак... Давай выйдем на берег... СТОЙ!!! Погоди... погоди... Хорошо, давай здесь... Хвак... Дело в том...
— Уходи.
— Хвак... Я не могу уйти... ПОГОДИИИИИ!!! Ну выслушай же меня, я умоляю! Никто не в силах выковырнуть меня из твоего тела, разве что всесильные боги. Даже я сам, могущественный демон пустоты и огня, я шут богов, великий дем... НЕТ!!! Ну дай же, дай же мне закончить слова объяснений! Я... соврал тебе, пообещав уйти... Я не могу тебя покинуть, пока ты жив... Я даже убить себя не могу и в этом одно из важных отличий человеческих от нас и богов... Я бы ушел в другое тело, но их нет поблизости, даже рыбы умчались прочь, напуганные нашею с тобой ссорою...
— Стало быть, разойдемся замертво. Ты все сказал?
— НЕТ!!! Я... клятву тебе принесу. Я клянусь быть тебе верным и послушным. Я буду тебе служить, Хвак, пока ты жив. Но... не лишай меня тела, не губи меня водой.
— Я не хочу такого слугу. И еще чтобы в моем теле... ты мне... не нравишься!
— Но Хвак! Я уже поклялся! Загляни в сущность мою! Теперь проще, ведь я заглянул в твою. Теперь мы почти как братья!..
У Хвака никогда не было ни братьев, ни сестер, ни отца, ни матери, ни иных родственников, если не считать подлой изменщицы Кыски, и последние слова демона Джоги о братстве вдруг показались Хваку такими... такими... такими... от которых хочется плакать горючими сладкими слезами... Хвак заглянул в сущность Джоги, состоящую из вечности, пустоты и огня... Жуть какая... Хуже мертвечины... Но — не врет. Может, пожить еще?
Солнце высоко ступало по синему небу, а навстречу ему, с запада, летели маленькие округлые облака: там, на востоке, они собьются в большую темную тучу и сойдут на землю и станут водою, а когда надоест — опять превратятся в облачка и опять двинутся куда-нибудь... Подальше от суеты... поближе к суете...
Две сахиры прибежали на волнующий запах, наскоро приняв человеческий облик, но что-то их смутило, или озадачило... Толстый человек с голой задницей стоит по колена в воде и чего-то там бултыхает... Самое время кинуться и сожрать, но... Боязно что-то. Вряд ли верно будет приписывать демонам столь человеческие чувства, как смущение или недоумение, тем не менее, они остановились поодаль от предполагаемой добычи, вместо того, чтобы напасть, и наблюдали исподволь, скрытно. Ибо там какая-то такая мощная жуть кроется, очень высокая жуть... А с противоположной стороны небольшого ущелья расположился еще один наблюдатель, седовласый человек, с обнаженным мечом за спиною, весь укутанный в мощнейшие заклятья незримости и дальновидения...
Сахирам сии заклятия были бы, конечно же, не по зубам, а для богов или могущественных демонов, вроде того же Джоги, не плотнее воздуха, но Джоге в этот миг было не до окружающего мира, он притирался к новому повелителю. Для наблюдателей же толстяк теребил в руках и в воде какую-то широченную тряпку, похожую на портки и разговаривал сам с собою, как бы на два голоса.
— Видишь, Джога... вона как... получилось-то... Дескать, мол, я такой, я сякой... А чуть приперло покрепче — так и обделался...
— Это не я! Это ты обделался! Ты же у нас хозяин!
Г Л А В А 6
— Ну ведь холодные, мокрые ведь портки! Бр-р-р! Аж задница стынет. Зачем мокрые-то надевать? Липнут!
— В дороге высохнут.
— И куда путь держим? Давай, я их высушу, одним заклинанием? А, Хвак?
— Цыц! И так сойдет. Не знаю, куда мы идем, просто идем себе по дороге, куда глаза глядят, человеческого пропитания ищем.
— Ну, давай высушу?
Хвак остановился посреди дороги и откашлялся. Ему не нравилось, что его второй голос звучит... не совсем так, как надо... от этой хрипотцы в горле словно дерет.
— Цыц, Джога. Когда надо будет, я это... повелю. А понукать мною, решать за меня ты не будешь. И вот что... Это... ну... Когда никого вокруг — голосом говорим, а когда при людях — тогда это... ну, вроде как мыслями. Понял?
— Да, уж... Но иной раз даже высокому разуму бывает непосильно понять некие нехитрые приказы, невозможно бывает разобрать пробормоченное столь неповоротливым языком. Косноязычие — это не простота слога, а простота духа.
— Чего?
— Да, повелитель, понял.
— Слушай, Джога...
— Да, повелитель.
— А ты ведь и впрямь колдовать мастак?
— Да, повелитель.
— Не хуже даже жрецов и шаманов?
— Да, повелитель.
— А можешь научить меня... ну... портки высушивать? Чтобы я пожелал, и они уже это...
— Так пожелай! Зачем же дело стало? Я тебе в то же мгновение... еще и лучшими земными благовониями на мотню попрыскаю...
— Нет. Ты научи, чтобы я мог, понимаешь?
— Не понимаю, повелитель.
— Не понимаешь?
— Нет, повелитель. Айййй! Ой! Не надо, ой, за что???
Хвак так и продолжал стоять, переминаясь с ноги на ногу, посреди дороги, но уже молчком, и только громкое сопение указывало, что в огромном толстом теле бушуют нешуточные страсти. Пот из под грязной свалявшейся шапки заливал шею и лоб, растопыренные руки сжимались в кулаки и разжимались, выпученные глаза смотрели куда-то в облака, но ничего не видели.
— Помнишь, как этот... Ларро сказал? Мне только "да" отвечай, а "нет" чтобы я не слышал! Понял, нет?
— Да, повелитель! Ой-ёй-ёй! Я все понял, я больше не буду!
— Вот... то-то же. Дак, научишь? Портки высушивать колдовством?
— Да, повелитель. Во всяком случае, честно попытаюсь...
— Хорошо.
— Но... Позволено мне будет задать повелителю вопрос из разряда личных?
— Чего? Спрашивай, чего надо?
— Как тебе удается... потрясать мою сущность, причиняя ей... то, что ты сейчас со мною сделал? Почему спрашиваю: раньше я предполагал, и отнюдь не без оснований, что сие под силу только бессмертных богам, прежним моим повелителям... и будущим, ведь я к ним вернусь когда-нибудь... Но ты человек, весь из плоти человеческой, тут нет и не может быть ни малейших сомнений, и вдруг... Это гораздо сложнее любого колдовства, любых заклинаний... А ты не бог, не маг и не колдун. С одной стороны, конечно, к наличию подобной возможности предрасполагает клятва служения и верности, мною принесенная добровольно, а с другой... Как тебе удается наказывать меня? Я в доступном виде изложил свою просьбу, свой вопрос?
— А, понял. Короче, я... как бы представил, что одной рукой Хаврошу держу за глотку... или, там, Огонька, или еще кого из подлых обидчиков, а другою дергаю их за космы, да за нос, да за ухи. А получается, что ты ойкаешь.
— О-хо-хо. Крепко же ты невзлюбил покойников. Моим "ухам" было очень неприятно, вынужден признать. Произнеси вслух вот эти вот слова и звуки — и портки высохнут. Э, да они уже сами высохли, ничего и колдовать не надо.
Хвак ощупал руками и вздохнул: верно, высохли. Придется теперь ждать удобного...
— Погоди... Тут внизу лужа, вон, натекла... — Хвак увидел в овражке маленькую запруду от валуна, придавившего ручеек и немедленно скатился туда. Прыгнул, присел в воду, выпрямился...
— Вот, другое дело! И чтобы сапоги с портянками тоже высохли!
Хвак вылез на бережок, весь довольный своей придумкой, но вода все же была холодна и ветерок свеж, не по-летнему... Да еще и тучи низко набежали... Хваку показалось, что демон Джога, там, внутри него, как бы слегка перевел дух, успокоился, что они... что он, Хвак, вылез из воды и больше нырять не собирается.
— В один миг высушим. Но зачем тебе утруждаться, если можно просто мне повелеть? Повели, Хвак?
— Ладно. Сапоги с портянками велю на этот раз, а портки я сам высушу, но ты научи колдовским заклинаниям.
Словно огнем лизнуло ноги, и сапоги с портянками высохли. Внутрь просохших сапог тут же натекло из мокрых порток, и эту влагу опять слизнуло мягким огнем... И опять сверху подкапало... Ощущения от демонической магии не были неприятными, скорее напротив, но Хваку они очень уж не понравились, ибо на эти мгновения он словно бы утратил власть над собственным телом... и даже над душой... И в третий раз... Нет, не надобно такого!
— Будя! Хватит, я сказал! Давай, Джога, учи колдовству!
— Да, повелитель. Произнеси наружу, вслух, слова и звуки сии в той же последовательности, что изнутри слышишь от меня, чтобы все было точно так же: здесь тише, там громче, тут скороговоркой, а тут с промежутками... и повторяй, и повторяй, пока не получится... Если вдруг, мало ли... опять сами высохнут — другую лужу найдем, не сомневайся... повелитель. До вечера далеко, авось, не умрем с голоду...
Хвак откашлялся, потом замер, уперев жирный подбородок в жирную грудь... Подбоченился...
— Длинное, Джога... Ну-ка, сызнова повтори... Гм. Слмшдва... пстли... пстлее... Погоди, запутался. Еще разок...
Хвак подцепил и поддернул обеими руками тугое, и без того высокое брюхо, словно бочку собрался поднимать, расставил ноги пошире, набрал побольше воздуху в горло и даже зажмурился... Заклятье, которое он проревел в полный голос, было длинным и весьма странным, никаких знакомых человеческих слов Хвак в нем не почуял... Иные звуки больше походили на змеиный шип и птеровый клекот, нежели на людскую речь... Тем не менее, во второй раз все прошло гладко, без запинок.
