Никто из "бритоголовых", "фашо", "хулиганов" не прочел ни страницы Джулио Эвола или Алена Бенуа; это
44
справедливо и для большинства тех, кто голосовал за партию Жана-Мари Jle Пена, для британских и германских правых, для австрийских и других ультраправых европейских группировок. Скорее всего, они приобрели идеологию со второй попытки, ощутив отсутствие теории как некую незавершенность.
Теоретики, оказавшие определенное влияние на политическое руководство ультраправых и на наиболее грамотных членов воинствующих неофашистских групп, практически не были известны за пределами своего лагеря. Один из них — Джулио Эвола (1898-1974 гг.), принадлежал к крайнему флангу исторического фашизма; он впервые появился на итальянской сцене как яркий антиклерикальный (антикатолический) писатель. Можно увидеть некоторое сходство между Эволой и Розенбергом, однако Ро— зенберг (его повесили по приговору Нюрнбергского трибунала) при жизни был весьма известен, а после смерти совершенно забыт. Эвола, напротив, приобрел влияние после поражения фашизма. При Муссолини он не входил в высшее руководство. Дуче считал его несколько экзальтированным интеллигентом (что на языке фашистов отнюдь не было похвалой), но достаточно полезным, поскольку немногие истинные последователи фашизма были способны написать статью, не говоря уже о книге. Эвола был ярым антисемитом и еще более фанатичным врагом масонства. В конце войны во время воздушного налета он был тяжело ранен и стал инвалидом. Поскольку в строго юридическом смысле он не был военным преступником, то после недолгого пребывания в тюрьме продолжал писать и печататься. Среди тех, кто попал под его влияние, был Пино Раути, предшественник Джианфранко Финн на посту лидера итальянских неофашистов. Джорджи Аль— миранте называл Эволу "наш Маркузе, только еще лучше". Некоторые работы Эволы опубликовали на французском и немецком, ему посвятили конференцию в Сорбонне;
45
после 1988 года теоретики из рядов российской ультраправой избрали его своим духовным наставником.
В чем заключались идеи Эволы? Уже упоминалось, что он тяготел к язычеству. Эвола, как и Бенуа, считал христианство причиной падения Римской империи — этот тезис был опровергнут еще Гиббоном и дальнейшему обсуждению не подлежал. Антикатолические выступления Эволы Джованни Монтини, будущий папа Павел VI, охарактеризовал следующим образом: "отступление от истины в пользу интеллектуальной лихорадки — странной формы смешения рассудочности и неврастении, интенсивного культа невнятицы, псевдомистической манерности и каббалистической восторженности, магическим образом экстрагированных с утонченной отравой восточной эрудиции"1. Отзыв, полученный 26-летним Эволой, не устарел и в отношении его последующих творений. Будущий папа мог бы упомянуть еще и дадаизм, ибо Эвола начинал карьеру как дадаисгский поэт и художник (некоторые его картины того периода и сегодня можно увидеть в римском музее). Он считал себя и традиционалистом и величайшим революционером, антиисторическим метафизиком, антиэгалитаристом, антигуманистом, сторонником примата интуиции перед разумом, верующим в иерархию и "духовную потенцию". Он выступал против современной цивилизации и свободы: современный свободный человек — эмансипированный раб и перехваленный пария.
Все подобные идеи не новы: их легко обнаружить в трудах европейских философов конца XIX — начала XX вв., есть у Эволы немножко от Ницше, немножко от Сореля, концепцию "политического солдата" он призанял у Юнгера, можно наткнуться на заимствования из Бергсона, Вейнингера, германских "Kulturpessimisten", Моска и Парето. Близким по духу, хотя и не оригинальным философом могли бы признать Эволу молодые итальянские революционеры 1905 г.
46
Чем можно объяснить устойчивый интерес определенных кругов к работам Эволы после 1945 года? Стиль его отличался экстравагантностью, и читатель, не знакомый с источниками, на которые опирался Эвола, мог ошибочно заключить, что его блеск и нарочитая неясность стиля — проявления оригинальности, мудрости и глубины. Эвола пользовался модифицированной шпенглеровской теорией исторических циклов и часто, чтобы создать видимость широкой эрудиции, ссылался на восточную, в основном индийскую философию.
Даже обещая не выходить за пределы чисто философских рассуждений ("метаполитики"), Эвола не смог удержаться от толкований недавней истории и текущих событий. Суждения его обычно были чудовищны. В 60-е гг. вместо того, чтобы постараться придать неофашизму респектабельность, он выступает в защиту терроризма. Его герой — не Гитлер и Муссолини, а Кодряну, румынский террорист-мистик, наиболее радикальный фашист межвоенного периода. Выступая против коммунизма и Советского Союза, Эвола в той же степени не принимал и демократию. Между коммунизмом и демократией нет существенной разницы, демократия — это " сифилис духа". Воззрения Эволы значительно повлияли на "Новый порядок" ("Ordine nuovo") — итальянских внепарламентских правых. Когда Эволу отдали под суд, его последователи заявили, что их революционность не агрессивна, а является всего лишь самозащитой. И действительно, в те времена итальянские ультраправые не были достаточно сильными, чтобы пойти по пути последовательного террора. Государство легко раздавило бы правых, и они поступали весьма разумно, воздерживаясь от конфронтации. Эвола умер в 1974 г., когда итальянский фашизм был слаб, а надежды на его возрождение невелики. Новый всплеск фашизма в 90-е гг. уже не был следствием учения Эволы.
То, что Гете сказал о Клопштоке, абсолютно справед
47
ливо и в отношении Эволы. Все ультраправые восхищались им, но лишь немногие — читали. Своими корнями Эвола уходил в эпоху дуче. В его писаниях ничто, кроме громких стенаний по поводу упадка и декаданса, материализма и демократии, наркотиков и извращений, не отвечало реалиям современного мира. Подобные жалобы отнюдь не являлись монополией ультраправых. Эвола был образованным шарлатаном, эклектиком, но не новатором.
Французские новые правые — группа молодых интеллектуалов, наиболее известным из которых был Ален Бенуа, чьи сочинения знали не только во Франции, но и за рубежом, предприняла попытку разработать более современную доктрину. Пик интереса к ней пришелся на 70-е — начало 80-х гг.; позднее эта доктрина уже не привлекала серьезного внимания, отчасти из-за раздоров среди ее адептов, но скорее просто потому, что она себя исчерпала.
Новые правые сознательно отгораживались от традиционных правых. Признавая, что в историческом фашизме содержались разумные идеи и здоровые начала, новые правые тем не менее отдавали себе отчет в том, что исторический фашизм изжил себя. Они с презрением взирали на традиционных правых. Тоталитаризм (типа Муссолини и Гитлера) воспринимался этой группой как страшная опасность, сопоставимая лишь с американским образом жизни, который угрожает захлестнуть всю Европу. В их программе не было проповедей территориальной экспансии и агрессивных войн. Оставаясь патриотами Франции, в своей доктрине члены этой группы представляли как бы всю Европу. Бенуа и его единомышленники не были склонны к вульгарному биологическому расизму. Признавая за каждой расой и национальной группой право на самовыражение и самоопределение ("этноплюрализм"), они тем не менее исповедовали концепцию иерархии рас, которую считали "подлинно научной", основанной на открытиях этологии (Конрад Лоренц), бихевиористской психологии и
48
современной генетики. В интеллектуальном отношении новые правые склонялись к заимствованиям у левых философов, таких как Антонио Грамши. Чтобы пугнуть французских благонамеренных, Бенуа в канун выборов в Европейский парламент заявил, что будет голосовать за коммунистов. Но поскольку серьезной опасности, что коммунисты победят именно благодаря голосу Бенуа, не было, эту угрозу восприняли спокойно.
После недолгих сомнений доктрину новых правых стали воспринимать как программу, в которой не хватает новизны и серьезности. Но поскольку лидеры группы были выпускниками престижных университетов, сначала к ним отнеслись довольно внимательно. Эти теоретики много читали и пользовались немалым числом источников: "Аксьон франсез" и германские консервативные революционеры (1920 — 1932 гг.), Ницше, Карл Шмитг, Эвола, антиамериканские авторы. У Эволы новые правые взяли неоязычество и убеждение, что на совести иудео-хрисгиан— ской традиции лежат все несчастья в истории Запада за последние две тысячи лет. Такие взгляды не только были оскорбительны для германских ультраправых, но встретили отпор во Франции, где Jle Пен и ряд ультраправых лидеров либо практиковали католицизм, либо, по меньшей мере, не имели желания вступать в конфликт с церковью.
Новые правые — реакция на социалистический эгалитаризм, господствовавший во французских академических кругах после Второй мировой войны. Но в то самое время, когда новые правые вошли в моду, среди французских левых просовегизм уже исчез. Понимая, что нет смысла продолжать избивать дохлую лошадь марксизма, Бенуа направил свои атаки на "американизм", известный также как "культура кока-колы" и "макдональдизм", либерализм и западный капитализм. Он не предлагал никакой четкой альтернативы, кроме общих ссылок на необходимость обновления элиты и на пагубные послед
49
ствия "арифметической" демократии. Новые правые всегда гордились тем, что для них наибольший интерес представляли проблемы и перспективы культурной революции. Среди их публикаций гораздо больше рецензий на кинофильмы, нежели статей по экономике. На самом деле, изучение идей новых правых напоминает визит на склад (или кладбище) идей и идеологий, собранных, чтобы предпринять новую попытку их синтеза.
Новые правые и подобные им группы пробовали найти "антилевую" идеологическую альтернативу. Но в отличие от исторического фашизма они стартовали со слабой позиции. В ядерный век ни одна европейская страна не может претендовать на роль великой державы. Объединенная Европа, в лучшем случае — отдаленная мечта, а война, как средство достижения политических целей, исключается. В историческом же фашизме культ силы и военной доблести, жертвенности и героизма играли решающую роль. Наследникам фашизма нужны новые идеи и новые идолы.
Неофашисты обвиняют новых правых в пустой трате времени на бесплодные теоретические дискуссии, ничем не отличающиеся от дискуссий новых левых. В какой-то степени это верно, но и неофашисты сталкиваются с аналогичной проблемой — резким ограничением политической сцены, где не остается места мечте о славе; фашизм вынужден приспосабливаться к условиям страны лилипутов. Идейное вооружение новых правых весьма похоже на багаж итальянского фашизма — небиологический расизм, опасность американизации европейского общества и культуры (у фашистов — декаданс), верховенство элит, иерархическая структура политических институтов, отказ от парламентской системы. Призыв к "ориентации на Восток" — реминисценция национал-большевизма 20-х гг.
И все же новые правые и фашизм отличаются друг от друга: фашизм сознает, что лишь мобилизация масс спо
50
собна привести к политическим переменам. Новые правые, напротив, жаждут возвращения к идеям элитаризма начала XIX в., которые не оставляют в политике места простому человеку. Фашизм утратил агрессивный шовинизм, идеологию военной силы и войны. Самое большее, на что он способен, — это на оборону и обещания спасти Европу от нашествия иностранцев. В "государстве социальной помощи" (welfare state) фашизм может сохраниться как источник радикальных идей в духовной сфере, но политическая реальность резко ограничила свободу его действий. Корни фашизма — протест и чувство отчаяния, а не вера в политическое мессианство и грядущее национальное возрождение. Оживление ультраправых в 1980-е и 1990-е гг. связано с всеобщим недовольством, преступностью, эмиграцией, неполадками в политической системе. Все это лишь в малой степени напоминает "героический пессимизм" Эволы, Бенуа и их популяризаторов.
КЛЕРИКАЛЬНЫЙ ФАШИЗМ И ТРЕТИЙ МИР
В последние годы одна из давних разновидностей фашизма, клерикальный фашизм, переживает стадию возрождения и в некоторых странах имеет немалые шансы на успех. Клерикальный фашизм может существовать в самых разных ипостасях, таких, например, как симбиоз с радикальной фундаменталистской религией.
Термин "фундаментализм" несовершенен, как и большинство терминов, используемых в современных политических и общего характера дискуссиях. Но пока еще никто не дал определения, которое бы лучше характеризовало данное явление и столь же широко использовалось. Если фундаментализм есть нечто ортодоксальное, возвращение к источникам, к священным текстам, то легитимность современного фундаментализма явно вызывает сомнение.
51
Нередко фундаменталисты предлагают свою собственную, новую интерпретацию этих текстов, ни коим образом не тождественную традиционной. Точнее было бы определение фундаментализма как антимодернизма, но поскольку формулировок модернизма тоже немало, это не принесет существенной пользы. Остановимся на том, что фундаментализм представляет собой радикальное, воинствующее, фанатичное движение, пытающееся силой навязать другим свои верования. Следовательно, это движение политическое.
Сходство между фашизмом и фундаментализмом заметили еще в 1920-е гг., задолго до того, как имя Гитлера стало широко известным. Один из самых первых отчетов о фундаментализме в США (на немецком языке) был озаглавлен "Фашизм и фундаментализм в США".2 Автор наглядно показал, как политический фанатизм подпитывает религиозную нетерпимость, как крайний национализм и популизм идут рука об руку с радикальной религиозностью, и как Ку-Клукс-Клан сотрудничает с фундаменталистами. И фашисты, и фундаменталисты — выходцы из одинаковых слоев общества; и те и другие, плохо образованные и недовольные, отдают предпочтение примитивным и насильственным методам.
Термин "клерикальные фашисты" появился еще раньше — в 1922 г. Так называли группу католиков, члены которой жили в Риме и Северной Италии и выступали за синтез католицизма и фашизма. Еще в 30-е годы было отмечено сходство между "мусульманскими братьями" и фашистами; известно и то, что крайние мусульманские организации поддерживали страны оси во время Второй мировой войны.
В выдающейся работе, опубликованной в 1937 году, немецкий католический автор назвал нацизм новым политическим исламом, а Гитлера — его пророком Му— хаммадом. Откуда этот "новогерманский" (neudeutsch)
52
ислам? Гитлер, от "Майн кампф" и до позднейших публикаций, утверждал, что носителем, провозвестником и паладином новой религии всегда был меч. "Основная движущая сила всех революционных перемен — ненависть; всепроникающий фанатизм и даже истерия поднимают массы быстрее любой научной теории".
Нацизм содержал элементы язычества, итальянский фашизм проявлял антиклерикальные тенденции, но это были лишь маргинальные явления. Однако после захвата власти фашистское руководство старалось не осложнять отношения с церковью. С другой стороны, духовенство играло важную роль в фашистских государствах и профашистских движениях. Фашистские и профашистские партии в Латинской Америке и различные "интегра— листские" движения отвергали языческие элементы нацизма и призывали к необходимости христианской духовной революции (о.Чарльз Кофлин в США). Освальд Мосли писал впоследствии, что слабость британского фашизма состояла в том, что в своем духовном облике он не был в достаточной степени инспирирован христианскими идеями. И Энгельберт Дольфус и Курт Шушниг в Австрии, и словацкое правительство католического священника Иозефа Тисо (в свое время нередко называемого клерикальным фашистом) не были религиозными фанатиками, они были скорее авторитарны, нежели тоталитарны. С другой стороны, хорватское государство усташей — истинный пример взаимопроникновения религии и фашизма, приведшего к государственному терроризму, беспрецедентному даже по балканским меркам.
