| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Во-первых, они напоминают об огромных масштабах генуэзских операций в Тунисе. Даже в этом крохотном, фрагментарно сохранившемся документе содержатся намеки на работу восемнадцати генуэзских нотариусов, акты которых были составлены всего в течение семи лет. Судя по всему, в общине регулярно работало как минимум три нотариуса одновременно: это должно подразумевать колонию из нескольких сотен человек. Это была не только большая община, но и, по меркам христианских колоний в портах Магриба, оседлая. Сыновья постоянно проживающих или ранее проживавших отцов часто занимались там бизнесом. Некоторые купцы женились на соотечественницах и заводили собственные семьи. Соглашение Вальдо ди Буди было временным: его брак с бывшей рабыней был аннулирован на основании ее предыдущего брака на ее родине. Но другие были более постоянными; генуэзская женщина, жившая в квартале Марселя, — предположительно в результате замужества — претендовала на захоронение на генуэзском кладбище; Якобина де Савиньяно осталась одна после смерти мужа и снова вышла замуж.
Это было общество с устоявшимися ритуалами и четко определенной элитой. Большая часть деловых операций велась на "старом складе (fondacus) генуэзцев", где в двенадцатом веке был основан первый торговый квартал, который к описываемому времени значительно разросся. Но особо торжественные действия могли происходить в генуэзской церкви, или крупные споры с местными властями — во дворце эмира. Иногда срочные дела, связанные с прибытием или отбытием корабля, могли решаться прямо под открытым небом на пристани. Более популярным местом стал винный склад, естественное место встречи латинских эмигрантов в мусульманском государстве. Все, что заслуживает отчета — будь то покупка в кредит, признание или погашение долга, учреждение компании, регистрация договора перевозки, покупка или продажа дома, составление завещания, развод или подтверждение отцовства, спор или требование, адресованное мусульманским властям, выдача доверенности, достижение совершеннолетия — все это происходило в присутствии нотариуса, чтобы он записал и засвидетельствовал данные действия с помощью пространных формул. Триада знатных людей — консул, священник и ведущий купец — часто находилась рядом с нотариусом. Теальдо, священник, был универсальным помощником, свидетелем или доверенным лицом почти в двадцати процентах зарегистрированных сделок, частым получателем доверенностей или комиссий в качестве агента по конкретным делам. Чибо да Чибо и его многочисленная семья были самыми важными — с точки зрения объема совершаемых деловых операций — из клиентов Пьетро Батифольо и, следовательно, предположительно, среди генуэзских купцов Туниса, с которыми соперничали только семьи Эмбриако, Санто-Амбросио, Сигенбальдо и Узодимаре: они участвовали не менее чем в 50 из 133 зарегистрированных сделок. Но признанным лидером общины был консул Балианно Эмбронио. Тот факт, что он был даже больше востребован в качестве свидетеля, чем священник, отражает его председательствующую роль "крестного отца". Его практическое значение заключалось в его обязанности представлять перед эмиром общие интересы общины.
Это была нелегкая работа. За короткий период, охватываемый этими записями, Эмбронио пришлось дважды жаловаться на нарушения генуэзско-хафсидских договоров. Он сопротивлялся попыткам вмешаться в установленные процедуры покупки и продажи вина путем взимания налога или "арендной платы" за склад; он запер помещение и передал ключ Теальдо до тех пор, пока статус-кво не будет восстановлен. Он упрекал таможенников в превышении своих полномочий и был вынужден осудить отказ эмира давать ему аудиенцию два раза в месяц в соответствии с устоявшейся практикой. Напряженные отношения переросли во вспышку насилия 3 мая 1289 года. Двумя днями ранее консул отправился во дворец эмира, чтобы потребовать доходы, причитающиеся Генуе от продажи масла некоторыми генуэзскими купцами: часть налога должна была быть перечислена генуэзскому государству, и похоже, заинтересованные торговцы удержали его для этой цели. Власти Туниса отказались уступить право на указанную сумму кому-либо, кроме как лично подесте Генуи, и направили отряд, вооруженный камнями и дубинками, чтобы конфисковать нефть в обмен на полную уплату налога. По словам нотариуса, тунисцы угрожали действовать "силой и даже вопреки закону": надо полагать, он вкладывал эти слова им в уста, но тон шока вполне искренен. К часу вечерни осада была окончена. Благоразумный консул капитулировал, и купцы согласились оплатить большую часть счетов, направив консула "в суд Туниса или к покупателям масла" для взыскания спорной доли налога.
Местные власти были не единственным источником угроз. Бесчинства пизанцев против Генуи могли иметь столь же разрушительные последствия для Туниса, как и для Константинополя. Спустя 7 лет все еще оставались невыполненными требования о компенсации за бунт 1282 года, в ходе которого генуэзское имущество на сумму более 20 000 дукатов, включая корабли и весь их груз, было уничтожено пожаром. Однако в целом в записях Батифольо отношения генуэзцев с другими христианскими купцами кажутся непринужденными. Нотариус иногда заменял каталонского коллегу или регистрировал дела с участием генуэзских партнеров в марсельских или сицилийских кварталах. Дружеские партнерские отношения с представителями этих и других общин — пизанской, флорентийской, венецианской, майоркской — были обычным явлением.
Колонии Малаги и Туниса лежали на путях, ведущих к Атлантике: глубоководная гавань Малаги на пути на север; Тунис, конечный пункт берберийской торговли, на пути на юг. Но для будущего Генуи в атлантической торговле наиболее важными из ее торговых поселений были поселения в Кастилии и особенно в Андалусии. Технические и географические причины сделали Кадис и Севилью и их регионы наиболее важными базами генуэзских купцов в Испании. Технические причины были связаны с кораблями и грузами. Еще в 1216 году Яков Витри хвалил большие круглые корабли Генуи, которые могли плавать зимой и "сохранять пищу и воду свежими", то есть расходовать корабельные запасы медленнее, чем относительно перегруженные галеры. Таким образом, у генуэзцев были большие парусные суда, а также галеры, которые позволяли совершать плавания по Атлантике с первых дней их выхода в океан в конце тринадцатого века. Коммерческие галеры исчезли из Генуи в следующие сто лет 15. Вероятно, можно с уверенностью предположить, что атлантические маршруты, где условия наименее благоприятствовали использованию галер, были первыми переоборудованы на круглые корабли. Однако круглые суда использовались не только и даже не главным образом для удобства мореплавателей: венецианцы регулярно плавали в Англию и Фландрию на галерах; когда в пятнадцатом веке началась атлантическая торговля Флоренции, она осуществлялась исключительно на галерах, которые продемонстрировали свою пригодность для этой задачи и продолжали делать это до времен Армады. Генуэзцы предпочитали более экономичное судоходство в результате их зависимости от относительно недорогой оптовой торговли. Последствием этого стало то, что короткий рейс от устья Средиземного моря до Ла-Манша был возможен и в некоторой степени жизненно необходим, поскольку, используя мореходные свойства круглых судов для уменьшения числа заходов в порты по пути следования и сокращения продолжительности рейса, купцы могли получить более высокую прибыль. Не было особого смысла и в продаже небольшого количества товаров, которые везли генуэзцы; их лучше было оставить для больших рынков севера, где трюмы можно было пополнить шерстью и тканью. Наконец, генуэзским кораблям требовались просторные глубоководные порты, такие как Кадис и устье Гвадалквивира. Для генуэзских кораблей, идущих на север, стало обычным делом вообще обходить Португалию, Кантабрию и Атлантическую Францию.
Таким образом, Андалусия была "пограничной" землей как Генуи, так и Кастилии. Колонизация, начавшаяся до кастильского завоевания, росла в геометрической прогрессии в четырнадцатом веке, когда была налажена ??северная торговля Генуи, и снова в пятнадцатом веке, когда возможности на востоке уменьшились. Представление о масштабах и характере колоний можно получить, взглянув на регион Кадиса и Хереса в пятнадцатом веке 16. Во-первых, очевидны растущие темпы генуэзского расселения и его меняющийся, все более коммерческий характер. Например, первыми генуэзцами, поселившимися в Хересе в тринадцатом веке, были Бенедетто Заккария, командующий флотом, и Гаспаро ди Спинола, посол в отставке. Заккария, кажется, лично оставил торговлю во время своего проживания в Кастилии, и ранние генуэзские колонисты, особенно в таких центрах, как Херес и Кордова, во внутренних районах крупных портов, обычно вступали в брак с местной аристократией и становились рантье, а не торговцами. В Севилье и Кадисе процесс носил обратный характер, и генуэзское влияние помогло привлечь аристократию к коммерции за более чем два столетия растущего проникновения и смешанных браков. Ко времени nouvelle vague (новой волны (фр.)) генуэзских иммигрантов в конце пятнадцатого века новое поселение было исключительно торговым и ремесленным. К шестнадцатому веку три четверти севильской знати носили генуэзские фамилии; и Якопо Адорно был там, чтобы отстаивать от их имени идею совместимости коммерции и дворянства. По мере роста темпов иммиграции увеличивалось и количество постоянных поселений. Большинство генуэзцев, прибывших в XV веке, как правило, становились "гражданами" (vecinos), а не "временными жильцами" (estantes): это предвещало относительную неподвижность генуэзской общины Кастилии в XVI веке, когда они принимали участие в строительстве кастильской империи опосредованно, из своих постоянных центров, посредством банковского дела и инвестиций, вместо того чтобы продолжать осваивать новые границы.
В то же время эти все более оседлые общины были в пятнадцатом веке опорными пунктами для дальнейшей генуэзской колонизации на западе в Португалии, Африке и, прежде всего, на островах Атлантического океана. Семейные дома, построенные в Андалусии, были пунктами захода для родственников из Генуи, направлявшихся на запад или с запада. Например, поступив на службу в Португалию для исследования западного побережья Африки, Антонио ди Узодимаре в 1462 году получил приют у своего брата Франческо в Кадисе. Франчи ди Луццардо отправили сыновей на Тенерифе и Барбари, Асканио — на Гран-Канарию, Нигро или Негроне — в Португалию и на Мадейру. Ничто так хорошо не иллюстрирует эластичные свойства генуэзской семьи как инструмента колонизации, как эта способность одновременно "пускать корни" в местную почву и сохранять при этом мобильность.
Наконец, генуэзцы Андалусии продемонстрировали типичную для Януса универсальность. Они смогли влиться в местное общество посредством смешанных браков, формальной натурализации, двуязычия, служения обществу и короне и даже изменения орфографии своих имен; и в то же время сохранить в крупных центрах, таких как Севилья и Кадис, "другую Геную", свою собственную. Помимо их экзогамных привычек, их послужной список на руководящих должностях является лучшим показателем их успеха в местных "мирах принятия". Франческо да Ривароло, например, и Франческо Пинелли были советниками Севильи и близкими доверенными лицами короны; Франческо Адорно заседал в городском совете Хереса, Джанбатиста ди Асканио и Христофоро Маруффо — в Кадисе. На более скромном уровне Агостино Асилио был казначеем своего прихода в Пуэрто-де-Санта-Мария. Тем не менее, эти позиции доверия в кастильском обществе, как правило, были завоеваны без ущерба для генуэзской идентичности, особенно в Севилье и Кадисе, где генуэзские колонии определялись своими древними привилегиями и соответствующими консульствами и пристанями. Было обычным делом иметь дом в Генуе — дом Ривароло приводился в качестве доказательства недействительности его натурализации — возможно, как убежище; даже легендарная генуэзская бережливость способствовала такой универсальности: нотариальные записи Кадиса показывают, что они весьма умеренно тратили деньги на внешнюю торговлю, экономили на драгоценностях, коврах и небольших предметах роскоши. К 1480-м годам в Кадисе существовало особое генуэзское братство с собственной часовней, посвященной святой Марии и святому Георгию, в соборе, и, возможно, подобные организации существовали и в других местах. Братство имени Иисуса, например, в Хересе было основано генуэзскими портными. В Севилье генуэзская "нация" продолжила свое существование. В шестнадцатом веке появился обычай коллективных обращений к короне. Эффекты амбивалентности наиболее ярко выразил Колумб: "Господа, — писал он директорам генуэзского государственного банка Св.Георгия, — хотя мое тело скитается здесь, мое сердце постоянно пребывает в Генуе". Возможно, они также усилили чувства, проявленные кастильскими стихами одного из ведущих поэтов Севильи пятнадцатого века, известного как Франсиско Империал, которого всегда называли "уроженцем Генуи, жителем очень благородного города Севильи". Он любил свой приемный город, "лучший в королевстве", восхвалял красоту его женщин и справедливость его королей, и увещевал его, в явно дантовском видении, очиститься от ереси и порока; но он никогда не забывал и родного города и помнил о кончине Януса из Трои 17.
Их двойственное отношение защищало генуэзцев во времена напряженности, даже войны, между их республикой и государствами, в которых они поселились или с которыми торговали. Одним из последствий государственного строительства империи в Венеции было то, что большая часть империи была создана в результате войны. У этого метода были свои опасности. Неоднократно, от Феррарской войны в начале четырнадцатого века до войны Камбрейской лиги в начале шестнадцатого века, вся структура Венецианской империи находилась под угрозой из-за неопределенного исхода войн за экспансию. Генуэзцы, менее удачливые воины, в целом, чем венецианцы, не смогли бы этого сделать. Генуэзские войны никогда не велись — вероятно, будет справедливо сказать — ради господства, а только ради защиты или расширения генуэзской торговли. Генуэзские купцы обычно обладали даром терпеть власть и даже переносить агрессию других государств.
Ни один случай не иллюстрирует это более ярко, чем картина генуэзской торговли с Арагонской короной в период, охватываемый этой книгой. Отношения двух государств характеризовались растущей — наконец вошедшей в поговорку — враждой и частыми войнами. Выживание, даже неустойчивый рост торговли было основано на благоприятном положении во владениях Барселонского дома, которого генуэзцы добились в двенадцатом и начале тринадцатого веков: как мы увидим, это привело к неразрывному взаимопроникновению генуэзской и каталонской торговли (см. стр. 139). Более того, разногласия между арагоно-каталонскими королевствами обычно оставляли генуэзцам свободу действовать где-либо в пределах каталонского мира. Наконец, быстрые переходы от войны к перемирию означали, что перерывы в непрерывности никогда не длились долго. Но в основе всех этих причин продолжения торговли лежала приспособляемость генуэзских торговцев, которых не могли удержать никакие трудности или дискриминация.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
