Регина не видела Аматора три года, с тех пор как он уехал в Галлию — "разбогатеть", как он сказал. И все же в его взгляде была та же испытующая напряженность, что и всегда, и она не могла не отреагировать на это волнением в животе, румянцем, который, как она чувствовала, разливался по щекам. Но в семнадцать лет она уже не была ребенком. И к настоящему времени он был не единственным мужчиной, который когда-либо смотрел на нее таким образом.
Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Ты заставил меня подпрыгнуть.
— Держу пари, заставил. А ты скучала по мне, маленький цыпленок?
— О, тебя не было дома? — Регина подняла палец и провела им по щеке Аматора. Его глаза расширились; он почти вздрогнул от ее прикосновения. — Солнце изменило тебя.
— В южной Галлии оно светит сильнее.
— Это превратило твое лицо в старую кожу. Позор — в прежние времена ты выглядел намного лучше.
Аматор сердито посмотрел на нее.
Его друг рассмеялся. — У нее есть представление о тебе, Аматор. — Его акцент был сильным, почти неразборчивым. — Ты пронзила его своим мечом, госпожа; каждое утро он тратит огромное количество времени, намазывая щеки кремом и пудрой, чтобы восстановить свой бледный цвет. — Этого другого, как оказалось, звали Атаульф; он поклонился и поцеловал ей руку, сверкнув своими безвкусными варварскими украшениями. — Симпатичное личико и острый язычок, — сказал он.
Аматор сказал: — Но ты, Регина, — ты стала еще красивее, — хотя, возможно, мне не следовало оставлять тебя одну так надолго, если эта сухая, как пыль, теология — главное в твоей жизни.
Она вздохнула. — Жизнь стала немного скучнее с тех пор, как ты ушел, Аматор, — призналась она. Скучнее, и ей не хватает остроты, блеска, ощущения опасности, которые у нее всегда ассоциировались с Аматором.
— Что ж, теперь я вернулся...
— Вернулся к работе, — напомнил ему Атаульф. — Как ни трудно оторваться от этой юной госпожи, разве мы не должны встретиться с теми землевладельцами?
— Так и есть, так и есть. Я теперь деловой человек, Регина. Дела, собственность, богатство, великие дела за морем. И поэтому мне приходится иметь дело со старыми дохляками вроде моего отца, в то время как я бы предпочел флиртовать с тобой.
— Но твои дела не займут весь день, — сказала она так холодно, как только могла.
— Действительно, не займут. — Он взглянул на Атаульфа. — Вот что я тебе скажу. Почему бы нам не устроить вечеринку?
Она захлопала в ладоши, хотя и понимала, что, должно быть, выглядит по-детски. — О, чудесно! Я скажу Караузию, Картумандуа и Марине — мы подготовим двор...
— О, нет, нет, — мягко сказал он. — Мы не хотим впадать в депрессию из-за этого мрачного сборища. Давай устроим собственную вечеринку. Пойдем в баню. Скажем, чуть погодя после захода солнца?
— Баня — но туда больше никто не ходит. Крыши нет!
— Тем лучше, тем лучше; ничто так не возбуждает кровь, как немного поблекшего великолепия. Тогда после захода солнца. — Он приподнял бровь. — Если только тебе не нужно подтянуть свою теологию.
— Я буду там, — спокойно сказала она. — Хорошего дня, Аматор. И тебе, господин. — С этими словами она повернулась и пошла прочь, покачивая бедрами, осознавая, что они молча наблюдают за ней.
Но как только они скрылись из виду, она побежала вниз по склону, всю дорогу домой.
* * *
Даже за те несколько лет, что она прожила здесь, ей стало намного труднее пробираться по улицам Веруламиума.
Некоторые из заброшенных домов, лишенные крыш и опустошенные пожаром, начали серьезно разрушаться. Массовые грабежи в поисках черепицы и строительного камня ускорили это разрушение, хотя оно и уменьшилось, поскольку большинство новых зданий были глинобитными, и камень никому особо не был нужен. На стенах и карнизах росли растения. То, что когда-то было садами, заросло сорняками: одуванчиками, маргаритками, шиповником, ивой. На некоторых, давно заброшенных местах, кустарники и молодые деревца достигали высоты пояса или выше. Поскольку население города продолжало сокращаться, никто даже не использовал эти участки пустыря под пастбища. Несколько новых домов, представляющих собой просто мазанки на плетнях с грубыми соломенными крышами, в основном строились на поверхности старых улиц, где риск обрушения каменной кладки был наименьшим. Поэтому всем приходилось сходить с дороги и огибать дома, карабкаться по грудам щебня, проходить мимо сломанных водостоков и засоренной канализации, которые никто так и не удосужился починить, и пытаться избегать детей, кур и мышей, которые шныряли повсюду.
В одном месте она проходила мимо могилы, грубо вырытой в сырой земле и отмеченной деревянной плитой. Строго говоря, захоронение внутри городских стен все еще было запрещено законом, как и при правлении Рима. Но магистраты попадались редко, а если и встречались, то никто не прислушивался к их заявлениям.
Даже великая базилика пострадала от общего упадка. Ее стены все еще стояли, но после того, как землевладельцы и их советы окончательно отказались от нее, ее крыша обрушилась, и птицы свили гнезда в незастекленных рамах зияющих окон. Но здание все еще использовалось. Даже без крыши высокие стены обеспечивали некоторое укрытие от непогоды — и там, на полу самого большого зала, выросла миниатюрная деревня со столбами для крыш и балками, вбитыми в стены, чтобы поддерживать маленькие деревянные навесные лачуги. Это было необыкновенное зрелище. "Если вам нужны доказательства грубого пренебрежения императором своим долгом разобраться во всем", — подумала Регина, — "то они были в этом единственном изображении навесов, робко жмущихся с подветренной стороны могучих стен". Когда все вернется на круги своя, предстоит проделать ужасно много работы, чтобы собрать все это воедино.
Тем не менее, форум, бьющееся сердце города, был переполнен, как никогда. Регина с готовностью окунулась в шумную, вонючую свалку.
Она пользовалась популярностью у продавцов форума, хотя бы потому, что была моложе большинства из них. В наши дни в городе было мало молодых людей, и еще меньше — с деньгами. Город никогда не был в состоянии поддерживать численность собственного населения; детская смертность всегда была слишком высока для этого. Но поскольку для них больше не было работы, поток иммигрантов из сельской местности давно иссяк. Так или иначе, Регина использовала свою молодость и энергию на полную катушку, безжалостно торгуясь с мужчинами среднего возраста, которым следовало бы быть умнее.
В настоящее время в киосках продавались в основном фрукты, овощи и мясо с местных ферм, огородов. Промышленных товаров на продажу было очень мало. Но иногда можно было найти настоящие сокровища. Сюда могла попасть партия брошей, духов или тканей с континента, или же содержимое городского дома или виллы распродавалось их владельцами, которые сбегали в поисках лучшей жизни в другом месте.
Сегодня, когда она рылась в киосках, ей повезло. Она нашла шаль из ярко-желтой шерсти, продавец которой клялся, что она прибыла аж из Карфагена, и даже набор колец — только бронзовых, но в одно из них была вставлена инталия, ограненный камень, который какая-то знатная дама когда-то использовала для скрепления документов. Она смогла заплатить за все это монетами, хотя ей пришлось отказаться от красивой железной броши в форме зайца, поскольку ее продавец настаивал на оплате только натурой.
После этого, переполненная энергией, она помчалась обратно в городской дом. Все знали, что Аматор дома, и Караузий сиял от радости, что вернулся его сын, которого так долго не было. Регина позвала Картумандуа. В такой день, как сегодня, только Карта, обученная самой Юлией на вилле, могла помочь Регине подготовиться к ее вечеринке.
Регина побежала в комнату, которую все еще делила с Мариной, и бросила свои покупки на лежанку. Она порылась в своей косметике и украшениях. Ей не хватало места на маленьких деревянных полочках, которые использовала для хранения своих вещей, поэтому она отодвинула в сторону трех маленьких матрон и разложила свои новые броши, пытаясь решить, какая из них самая яркая. Рядом с драгоценностями матроны выглядели теми, кем они и были на самом деле, просто тусклыми кусочками грубо вырезанного камня.
Закончив свои дела на кухне, Карта пришла помочь Регине с туалетом. Она принесла горячую воду, полотенца и скребок, чтобы очистить кожу Регины. Она использовала пинцет, средства для чистки ногтей и ушных раковин, чтобы каждая часть ее тела была идеальной, и терпеливо заплетала волосы. И она капала духами на кожу, зачерпывая их из маленьких флакончиков бронзовой ложечкой. Тем временем Регина перебирала свою растущую коллекцию заколок для волос и эмалированных брошей, бусин из стекла и гагата, колец и серег, пытаясь решить, что надеть.
Но когда она готовила древесный уголь — растирая его в одной из своих самых ценных вещей, крошечной ступке с пестиком, достаточно маленькой, чтобы ее можно было держать между большим и указательным пальцами, — Карта дала Регине понять, как сильно она это не одобряет. — Потратить хорошие деньги на броши, заколки для волос и шали! Ты знаешь, на что копит Караузий...
Дела в Британии шли все хуже и хуже. Все было именно так, как Аэций пытался объяснить ей давным-давно. Существовало огромное колесо государственных налогов и расходов, в центре которого находились города; но теперь это колесо было разрушено. Города утратили свои ключевые функции как центры сбора доходов, управления, государственных расходов, распределения и торговли. И теперь, когда деньги исчезали совсем, никто не мог купить модную керамику, изделия из железа или одежду, а городские мануфактуры тоже практически развалились. Караузий и другие землевладельцы все больше опасались, что города просто потеряют значение для жизни людей в сельской местности, от которых, в конце концов, зависело все.
Тем временем, без жалованья — как Регина слишком хорошо знала — рассеялись даже постоянные армии севера и побережий. Поговаривали, что некоторые из их лидеров сами по себе провозгласили себя королями. Стремясь к безопасности, городской совет Веруламиума даже попытался связаться с цивитатами, племенами севера и запада, которые всегда оставались в некоторой степени независимыми от империи, довольствуясь уплатой налогов императору. Но и там не было особого лидерства, и было много кровавых конфликтов между фракциями и соперничающими бандами. Это было так, как если бы Британия, ампутированная от империи, увядала, как оторванная конечность. Очевидного решения не было видно, пока не вернется император, чтобы во всем разобраться.
В Веруламиуме пока все было мирно, хотя и немного потрепанно, несмотря на дикие слухи из сельской местности о бродячих бакаудах и злобных ордах варваров. Но иногда, даже Регине, которая старалась не думать обо всем этом, это казалось затишьем перед бурей.
Тем временем Караузий копил все монеты, какие только попадались ему под руку.
Он надеялся обеспечить семье переезд из Британии в Арморику. Это была британская колония в западной Галлии, где у двоюродного брата Караузия была вилла. Там все еще действовал имперский мандат, и это было убежище для многих представителей элиты и богачей из Британии. И там, как выразился Караузий, семья могла бы "переждать это, пока все не вернется на круги своя".
Но Караузию нужны были монеты. В то время как экономика городов в наши дни в основном основывалась на бартере, капитаны немногих морских судов, которые все еще заходили в Лондиниум или другие главные порты, принимали оплату только императорской монетой — и, как говорили, по непомерным расценкам.
Вот почему Карта ругала Регину. — Это разбило бы сердце дяди, если бы он узнал...
— О, Карта, не придирайся ко мне, — сказала Регина, надув губы и глядя в ручное зеркальце, чтобы проверить, достаточно ли густо накрашены ее губы. — Нельзя купить такую дрянь за горсть бобов. За это нужно платить. И это мои деньги; я могу делать с ними все, что захочу.
Карта стояла перед ней, смешивая уголь с маслом на маленькой палитре. — Твои карманные деньги — подарок от Караузия, Регина. Он хочет научить тебя ответственности в обращении с деньгами. Но это не твое. Ты должна помнить это. Ты спустилась сюда со Стены ни с чем, кроме своей одежды...
Что было правдой, как она узнала за эти годы. У бедного Аэция не было ничего, кроме солдатского жалованья и совсем скудных сбережений. Даже его шале под Стеной, как выяснилось, принадлежало армии. Никто не знал, что стало с деньгами ее семьи. Вспоминать об этом было неприятно. Иногда Регина жалела, что выбросила брошь с драконом, принадлежавшую ее матери. Она никогда не смогла бы носить ее, но, по крайней мере, могла бы продать ее и получить немного от состояния своей матери.
Но все это доставляло беспокойство. — Я все это знаю, — сердито сказала Регина. — Я просто хочу немного повеселиться, всего на один вечер. Неужели я так многого прошу?..
Карта вздохнула, отложила свою косметическую палитру и села рядом с Региной. — Но, дитя, вчерашний день тоже был всего лишь одной ночью. Как и завтрашний день. И следующая ночь, и еще одна... А как насчет будущего? Ты не справляешься со своей частью работы по дому, на кухне, в уборке, в конюшнях.
Регина скорчила гримасу. Ей было трудно представить свое будущее, но она была уверена, что оно не будет связано с уборкой конюшен.
Карта спросила: — А как же твоя учеба? Аэций был бы разочарован, если бы узнал, что ты почти забросила ее.
— Аэций мертв, — сказала Регина. Но она сказала это весело, как будто это была шутка. — Мертв, мертв, мертв. Он умер и оставил меня совсем одну с тобой. Почему меня должно волновать, что бы он подумал? — Она встала и легко подпрыгнула. — О, Карта, ты стала такой старой женщиной! Я разберусь с будущим, когда оно наступит. Что еще я могу сделать?
Карта сердито посмотрела на нее. Но она сказала: — О, иди сюда и не двигайся. Мы еще не закончили. — Она велела ей наклониться и аккуратно нарисовала углем круги вокруг глаз. — Вот, — сказала она наконец. Она подняла ручное зеркальце.
Даже сама Регина была поражена эффектом. Темнота угольной пасты заставляла ее глаза сиять, в то время как розовый цвет ее легкой шерстяной туники идеально подчеркивал их дымчато-серый цвет. Когда Регина надела свои новые бронзовые кольца, ее настроение поднялось в предвкушении. На мгновение она подумала об Аэции и о той ответственности, которую он пытался привить ей. Теперь ты — семья, Регина... Но ей было семнадцать, и в ее крови было много вина; окруженная своими украшениями, одеждой и косметикой, она чувствовала себя легкой, воздушной, парящей, как лист на ветру, высоко над земными, каменными заботами, воплощенными матронами.
Она сказала: — Карта, я слышу, что ты говоришь. — Она сделала еще несколько шагов по комнате. — Но я всего лишь танцую.
Карта выдавила улыбку. — И, может быть, я танцую недостаточно. Тогда танцуй. Танцуй изо всех сил! Но...
— О, Карта, всегда есть "но"!
— Будь осторожна с тем, с кем танцуешь.
