Корень ошибки Курчевского — в попытке создать универсальную схему для орудий различного назначения. Безоткатные орудия могут дать хорошие результаты в некоторых специализированных нишах, где их достоинства способны компенсировать их недостатки. Но для этого лучше подойдет использование гладкоствольной установки для пуска реактивного снаряда, что позволяет резко снизить вес всего устройства и сделать его высокомобильным. Неизбежное падение точности не будет при этом иметь существенного значения, если использовать реактивные системы там, где они могут найти подходящую для себя цель. Во-первых, для стрельбы на близких дистанциях, где рассеяние невелико, как средство индивидуального поражения вражеской бронетехники, пулеметных гнезд и легких фортификаций. Во-вторых, для создания установок залпового огня, поражающих большеразмерные открыто расположенные цели — железнодорожные узлы, склады, войсковые колонны на марше, позиции артиллерии и т.п. При этом падение точности вполне может быть компенсировано увеличением массы единовременного залпа. Для увеличения же кучности можно предложить использование оперенных боеприпасов, снабженных стабилизаторами, выступающими за габариты снаряда. Высокая мобильность таких пусковых установок компенсирует демаскирующие признаки — в первом случае за счет переноски одним бойцом, во втором — за счет монтажа на автомобильном шасси или подвески на аэроплане.

Солидное получилось выступление, и, как мне казалось, вполне доказательное. Но не тут-то было! У идей Леонида Васильевича оказалось немало сторонников, и споры вспыхнули весьма жаркие. Добило меня то, что в перерыве меня позвали к телефону и трубка голосом моего начальника, Орджоникидзе, недовольно бросила:

— Прекратите травить Курчевского! Его изобретения позволят нам за счет значительной экономии металла нарастить выпуск артиллерийских орудий.

— Вам что важнее — план перевыполнить, или снабдить РККА надежным оружием? — не выдержал и сорвался я, еще не остыв от взаимных выпадов, которыми были переполнены выступления на совещании.

— Что ты себе позволяешь! — завелся с пол-оборота Григорий Константинович.

— Я себе еще и не то позволю! — уступать не было никакого желания. — Какой бы ни был Курчевский изобретатель, а подминать под себя опытную базу артиллерийского производства я ему не дам! Ишь, монополист выискался! Его системы для принятия на вооружение и постановку в серию не годны! Доведет он их или нет — бабушка надвое сказала. И что же теперь, срывать из-за этих миражей все работы по другим направлениям? Нет уж, увольте!

— И уволю! — уже совсем не сдерживая себя, кричит Орджоникидзе на другом конце провода.

— А кроме крика "уволю!" вы мне что-нибудь по существу возразить можете? — эту фразу я произношу уже тихим, усталым голосом.

Мой собеседник некоторое время молчит, и мне кажется даже, что я слышу его частое, тяжелое дыхание (иллюзия, наверное, — при нынешнем-то качестве телефонной связи...). Затем в трубке раздается сигнал отбоя.

В увольнение я не верю — не первый раз уже цапаемся на повышенных тонах, и уволить меня он грозится тоже не первый раз. И все же, не стоило самому так нарываться.

К концу совещания, как и можно было предугадать, от продолжения разработок Курчевского ГАУ не отказалось, но все же средства на исследования, как и мощности опытных производств, были перераспределены между разными конструкторскими группами более равномерно. Ну, и то хлеб. После немалых споров были приняты решения и по результатам экспертиз ряда других военных разработок. В частности, — не без моего активного вмешательства — были поддержаны исследования в области создания кумулятивных и подкалиберных боеприпасов.

Глава 9. Тучи сгущаются

9.1.

Разумеется, занимаясь делами реактивными, я никак не мог забыть про свою идею широкого распространения ракетного моделирования. Через энтузиастов ракетного дела в Осоавиахиме в популярных журналах были организованы публикации, разъяснявшие основы любительского ракетостроения и элементарные меры техники безопасности. Пришлось вложить в это и свою долю участия, зверски насилуя память: ведь в данный момент в качестве единственного топлива для ракет (во всяком случае, твердотопливных) рассматривался черный порох. Экспериментам в ГДЛ с бездымным артиллерийским порохом было без году неделя, и они не предназначались для широкого освещения в прессе. Таким образом, про устройство пороховых шашек нашлось кому написать и без меня. А вот как быть тем, у кого нет доступа к пороху и прессам, необходимым для изготовления таких шашек?

В памяти засело слово "карамелька", но что это такое — разрази меня гром, вспомнить никак не мог. Лишь после долгих размышлений я с большим сомнением предположил, что это смесь, а вероятнее всего, даже сплав сахара с селитрой. Но с какой селитрой — калийной или натриевой? И в какой пропорции? И какова технология приготовления такого сплава, чтобы не устроить пожар, или того хуже, взрыв? Нахально пользуясь своим служебным положением, я припахал специалистов из Главхимпрома, свел их с работниками еще не учрежденного официально ГИРД, и довольно скоро был получен искомый результат. Мне были представлены результаты испытаний, которые показывали, что импульс у такого топлива даже повыше, чем у черного пороха. Селитра нужна таки калийная, в пропорции примерно 60-65% селитры и 30-35% сахара.

Другая идея, которую тоже пришлось выкатывать от своего имени — использование нитробумаги. Точнее, плотного рулончика, получаемого из обыкновенной газетной бумаги, пропитанной раствором селитры и высушенной. Уговорил гирдовцев проверить и это предложение, и вновь оказалось, что вбросить идею куда проще, чем добиться ее воплощения в жизнь. Селитра при высыхании кристаллизовалась на поверхности бумаги, что сильно снижало эффективность горения. К счастью, энтузиасты ракетного дела не отступили, и после разнообразных попыток кому-то из них пришла в голову мысль нагреть бумагу — кратковременно, чтобы не вызвать ее возгорания, но достаточно сильно, чтобы добиться расплавления кристаллов селитры. Для этого использовали обыкновенный утюг, который попросту утащил из дома один из участников этой затеи. Утюг был испорчен, но искомый результат оказался все-таки достигнут.

Мне хотелось не просто дать толчок ракетному моделированию, а как можно шире заразить "ракетной лихорадкой" молодежь. Поэтому я не мог не вспомнить о коммунах Макаренко, тем более, что сам ему намекал на нечто подобное. Через Осоавиахим до меня дошла информация о том, что в Харьковском техническом институте имеется студенческая группа по исследованию проблем реактивного полета. Вот их-то и надо пристроить наставниками по ракетному делу к макаренковским воспитанникам.

Командировав сам себя в Харьков по линии Главвоенпрома — надо же было проверить, как идет подготовка к выпуску малой серии танков Кристи (уже получивших индекс БТ) для проведения испытаний, — довольно быстро нахожу на механическом факультете ХТИ, на его на авиационном отделении, студенческую группу, занимающуюся реактивными проблемами. Руководит ею недавний выпускник ХТИ, а ныне молодой конструктор Харьковского авиазавода, Алексей Щербаков. Устремления у них были вполне конкретные — создание порохового ускорителя для самолетов, хотя и смежными проблемами они тоже интересовались, со всем свойственным молодости энтузиазмом.

Встретившись с Алексеем, после краткого взаимного знакомства не начинаю ходить вокруг да около, а сразу беру быка за рога:

— Как ты смотришь, Алексей, чтобы твои студенты занялись по линии Осоавиахима руководством кружками ракетного моделирования среди учащихся, проходящих допризывную подготовку?

— Виктор Валентинович! — озадаченно восклицает он. — Ребята и так загружено по самое горло! Им же ещё и самим учиться надо, а расчеты и изготовление реактивных устройств отнимает прорву времени и сил!

— Эх, не видишь ты перспективы, Алёша, а ещё комсомолец! — небольшой наезд не помешает. — Пока вы тут в своем кружке варитесь, действительно, сил угробите массу, а результат приблизите на чуть-чуть. Если же распространить увлечение ракетным моделированием как можно более широко среди молодежи, то скоро у вас появится множество помощников, на которых можно будет переложить значительную часть ваших забот. Смекаешь? — в ответ Щербаков неуверенно кивнул. На авторитеты в те времена молодое поколение не очень-то оглядывалось. Но Алексей сразу понял, что я с не с начальственным разносом прибыл, а, напротив, заинтересовался их делом, и потому не торопился возобновлять свои возражения.

— Ты учти, — продолжаю подкидывать аргументы, — среди учащихся второй ступени такие изобретательные ребятки порой попадаются — только держись. Они и в химии маракуют, и над рецептурами порохов могут поколдовать. Тем более, что их и реальным делом можно заразить... — вот тут руководитель "реактивной группы" все же не сдержался и возразил:

— Чтобы работать над реактивным ускорителем для самолета, надо ещё и аэродинамику знать, и прочность конструкции уметь рассчитывать. А этого по школьным учебникам не превзойдешь, даже если очень захотеть!

— Согласен, — тут же гашу возникающий спор. — Так вы им задачки попроще поставьте. Например, сейчас Главное артиллерийское управление конкурс объявляет на новую конструкцию сигнальных, осветительных и зажигательных ракет, а так же пусковых устройств для них. Вот вам и вполне реальное дело. Неужто школьники не смогут сообразить, как приготовить осветительные и зажигательные составы? Особенно, если им толково подсказать, да насчет техники безопасности проконтролировать как следует. Тут главная проблема будет в том, чтобы их попридержать за шиворот, чтобы не ударились в слишком уж рискованные эксперименты. А то мальчишкам только дай с чем-нибудь горящим-взрывающимся повозиться! И даже если ребятишки до требований ГАУ не дотянут, сам факт участия в работе по укреплению обороны Советской Республики уже привлечет к вам немалое число добровольцев.

В общем, мой монолог возымел нужное действие, и вскоре с одним из студентов из группы Щербакова, жившим в Харькове, и потому не уехавшим к родным на каникулы куда-нибудь в глубинку, мы отбываем к Макаренко, в коммуну имени Дзержинского. Правда, поначалу подопечные Щербакова довольно резонно, с их точки зрения, недоумевали:

— А на кой ляд нам к беспризорной шпане соваться? Не проще ли обратиться в одну из Харьковских школ?

Пришлось разъяснить свой выбор:

— У Макаренко в коммуне действует юнармейское училище. Так что там и дисциплина построже будет, и найдется, кому приглядеть, чтобы энтузиазм через край не хлынул. И коли там всё получится, перенести их опыт в обычные школы, привлекая к этому делу инструкторов начальной военной подготовки.

Студент вполне оправдал мои ожидания. Речь перед воспитанниками коммуны завернул — заслушаешься! Даже про Циолковского не забыл помянуть, и про полеты в космическое пространство. Так что чуть ли не вся коммуна скопом кинулась в кружок ракетного моделирования записываться. Но и тут парень не подкачал:

— Так, ша! — прикрикнул он на шумящее и волнующееся море стриженых голов. — Дело это не только сложное, но и опасное, и подходить к нему надо с военной дисциплиной. Записывать в кружок будем только учащихся седьмых-девятых классов, имеющих отличные оценки по химии, и сдавших экзамен по технике безопасности!

Самым сложным оказалось уговорить инструкторов юнармейского училища взять на себя надзор над взрывоопасным творчеством воспитанников. Однако мой авторитет члена ЦК, и дошедшие до них слухи о моих хороших отношениях с Котовским и даже с самим наркомом, все же возымели действие.

Массовое ракетное моделирование выходило на старт...

9.2.

Возвращаясь на поезде из Харькова, я раз за разом прокручивал в памяти события, случившиеся за три недели до моей поездки...

Когда в начале июля вышел номер "Комсомолки" со статьей Щацкина (надо же, и название осталось то же — "Долой партийного обывателя!"), гром, вопреки моим ожиданиям, не разразился. Разразился он на следующий месяц, когда в той же газете появилась статья Стэна "Выше коммунистическое знамя марксизма-ленинизма!". Словосочетание "марксизм-ленинизм", мне честно говоря, претило, в том числе и потому, что самого Маркса коробило от слова "марксизм", да Ленин не согласился бы, чтобы его имя лепили приставкой к марксизму. Кроме того, изобретатели термина "марксизм-ленинизм" явно хотели дать понять, что это — вовсе не то же самое, что "просто марксизм", а то, что хотят туда вложить сами изобретатели. Но устраивать склоку ещё и по этому поводу ни мне, ни Стэну не стоило, тем более, что хватало причин поважнее. Впрочем, я отвлекся.

Ещё до полудня у меня в кабинете раздался звонок. Звонили из секретариата ЦК ВКП(б), собирая на срочное совещание всех членов ЦК, кто в данный момент находился в Москве. Такая практика уже успела стать привычной после XV съезда — для принятия решений от имени ЦК не назначали каждый раз Пленум, а ограничивались сбором тех, кто был под рукой в данный момент, с остальными же членами ЦК согласовывали проект постановления по телефону или по телеграфу.

Сразу после рабочего дня в здании аппарата ЦК, находившегося буквально через дорогу от ВСНХ, в бывшем здании шикарной гостиницы "Боярский Двор", отрылось заседание. Тон ему задал Каганович, ставший к тому времени одним из секретарей ЦК. Он гневно обрушился на неуместные публикации "Комсомольской правды":

— Эти вылазки с нападками на партийное большинство, на самые наши заслуженные кадры, эти клеветнические намеки на бездумное голосование, надо пресечь на корню.

Его поддержал один из заместителей председателя Совнаркома, Молотов:

— Ответственным партийным работникам нельзя спускать подобное ребячество, когда они в погоне за хлесткой фразой и дешёвой популярностью начинают порочить партийную дисциплину! Такому непартийному поведению следует дать саму жесткую оценку. Мы уже привыкли слышать эдакие речи из уст оппозиционеров, но куда годится, ежели им начнут вторить люди, прикрывающиеся якобы верностью генеральной линии нашей партии!

В том же ключе выступили Сулимов, 1-й замнаркома путей сообщения, и член Оргбюро ЦК Станислав Косиор. Их поддерживал своими одобрительными репликами с места председатель Совнаркома. Однако далеко не все были настроены столь сурово.

— Да, парни хватили через край, — в своей обычной мягкой манере произнес Бухарин, — но зачем этот случай на ЦК тащить? Тут товарищи из этих не самых удачных статей прямо какую-то оппозиционную вылазку изобразить пытаются. К чему это? Начнем раздувать дело, так, пожалуй, привлечем излишнее внимание, создадим им ореол пострадавших за правду. Пропесочить в рабочем порядке — и закончить на этом.

Его призыв не делать из мухи слона поддержали нарком труда Шмидт, Сокольников, и председатель Мособлисполкома Уханов. Внес свои пять копеек и я:

— Мне представляется, что членам ЦК, обдумывая решение по этому поводу, не стоит увлекаться, призывая к организационным выводам — даже независимо от оценки самих статей. Если кто-то подзабыл, то осмелюсь напомнить вам о партийном Уставе. И Щацкин, и Стэн является членами ЦКК, и поэтому любое взыскание им, как и членам ЦК, может вынести только съезд партии. Даже то исключение, которое Ленин провел на X съезде, позволяет нам выносить взыскания, вплоть до вывода из состава, только членам ЦК, только в случае установления фактов фракционной деятельности, и только решением объединенного Пленума ЦК и ЦКК большинством не менее двух третей голосов.