| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Они еще какое-то время брели по краю подземной реки, и темные воды с готовностью отражали свет факела. Тихие и молчаливые воды. Казалось, что река неподвижна, замерла, застыла под непосильным гнетом времени и земли. И казалось совсем странным, что далеко наверху над этой рекой пролегает сухая пустыня, так сильно нуждающаяся во влаге. И вода ведь совсем-совсем рядом... И в то же время — не достать. Уходит река вглубь, Птица это видела, убегает под толщу камня, скрывается в недрах, не желая давать жизнь иссохшим, выгоревшим до песка землям. Проклятая земля, потому что. Проклятие суэмцев — или баймов, ведь суэмцы иногда становятся баймами — держит это место в своей власти. И они сейчас тоже во власти страшного проклятия. Потому погибли и те люди, которые пытались жить в этих местах. Плохое это место, очень плохое...
Отряд поднялся вверх и у огромной скалы, выступающей к самой воде, хозяин остановился. Заплясали на черной скальной поверхности оранжевые пятна света, появился проход — узкая щель, спрятанная под складкой скалы. Наплывы черной, застывшей смолы почти скрывали вход. Ог бесстрашно нырнул туда, и псы его остались стоять с поднятыми кверху ушами. Глаза их сверкали настороженно и недоверчиво.
Птица и сама немного испугалась — вдруг хозяин не вернется, погибнет в этой пещере? Что они тогда будут делать? Как выберутся из проклятых подземелий? Но Ог быстро вынырнул из темноты, таща за собой увесистый тюк. Пояснил с довольной улыбкой:
— Тут есть все, даже хворост для огня. Сейчас поедим, после поспим. В реке можно помыться, опасных тварей тут не водиться. А дальше путь будет простым и легким. Скоро доберемся до Каньона, и вы сможете оценить мой дом, — тут Ог улыбнулся еще сильнее и сказал, — там горят "вечные огни суэмцев". Так что, никакого мрака, ребята.
Птица поежилась. Слова Ога о доме с "вечными негаснущими" огнями казались далекой и неправдоподобной сказкой. Настоящим для них сейчас было это подземелье, полное мрака и неизвестностей.
В тюке Ога оказались дрова — почти полный тюк дров. И небольшой мешочек с сухими фруктами, пакетики с какими-то травами, баночки со странными снадобьями и копченное мясо, завернутое в промасленную бумагу.
— Нормальная еда сейчас будет, — пояснил Ог и занялся костром. — Идите и отмойтесь, пока я тут готовлю. Мыло, Еж, возьми у меня в седельных мешках. И помойся первым, после попробуешь расседлать лошадей и покормить. В дальнейшем, когда окажемся у меня дома, это будет твоей задачей. Понял?
Еж тут же отозвался:
— Понял, конечно. У мамы Мабусы не было лошадей, и я никогда никого не расседлывал.
— Ничего, я тебя научу. Давай быстрее, нам надо накормить и лошадей и девочек, а то Птица страшно злая, когда голодная.
Последнюю фразу Ог произнес совершенно серьезно, но глаза его, ставшие даже немного синими, блеснули озорным весельем. И ужас, царящий в душе Птицы, немного ослабил свою хватку. Если хозяин шутит, значит, все не так уж и плохо. Да и она сама, если прислушаться к собственным ощущениям, боится сейчас не потому, что что-то чувствует, а, скорее, по привычке. От такого страха раньше очень помогали браслеты. Но теперь-то их нет, и надеяться не на что. Кому все-таки молиться Ог, интересно?
Вода в реке оказалась ледяной. Ужасно ледяной, и Птица не решилась зайти в нее даже по щиколотку. Осторожно поливая ладошками, она торопливо смыла с себя пот и грязь, после привела в порядок Травку, которая морщилась и постоянно дергалась. Понимая, что замерзает, подхватила малышку и заторопилась к яркому, веселому костерку, что так уютно потрескивал у большой черной скалы. Краем глаза заметила, как жадно припали к воде хозяйские псы — видимо, пить хотели еще с того времени, когда все они были наверху, в жаркой пустыне.
У Ога на сковородке уже потрескивали кусочки копченого окорока и пахли так, что у Птицы потекли слюнки. Землю покрывало расстеленное одеяло, сверху него лежал плотный плащ Ога.
— Садитесь, сейчас поедим, — спокойно сказал Ог.
Позже, когда Птица и Еж получили по несколько кусков мяса в свои глиняные мисочки, Ог тоже спустился к реке и слышно было, как он с разбега прыгнул в черные, холоднющие воды. И как он может быть настолько храбрым, чтобы купаться в такой темноте? Впрочем, вернулся он скоро, придерживая на весу раненую руку. С него капала вода, а с раны — скупыми каплями кровь. Птица поморщилась и отвернулась — ей доводилось видеть и больных, и увечных, но людей с открытыми ранами — никогда.
Ог вытащил из сумки деревянную коробку, хлопнул крышкой об землю и достал пузатую темную бутылочку, видимо, с лекарством. Достал что-то странное, белое и мягкое, смочил в лекарстве и принялся осторожно обрабатывать длинные бороздки раны на руке. Морщился и изредка шипел сквозь зубы.
— Тебе помочь? — осторожно спросила Птица и тут же разозлилась на себя за свою смелость. Чего лезть к хозяину, когда не просят?
— А ты умеешь? — не поднимая головы спросил Ог и кинул очередную испачканную белую штуку на землю.
— Нет, — коротко ответила Птица.
— Тогда не надо.
Впрочем, Ог и сам управился довольно быстро. Смазал края раны какой-то темной мазью, той самой, которой обрабатывал и ногу Ежу, после замотал чистой полоской ткани. Кинул в огонь белые штуки и сказал:
— Твою ногу тоже надо осмотреть, Еж, и поменять повязку. Как ты себя чувствуешь?
— Нормально. Болит, но совсем чуть-чуть.
— Вот и славно.
Ог сам накормил Травку, подкладывая ей в мисочку мясо, порезанное на маленькие кусочки, после сказал:
— Холодно тут, потому придется нам всем как-то устраиваться вместе, иначе замерзнем. У меня есть еще одно одеяло — его хватит, чтобы укрыться всем четверым. Травку я пристрою около себя, а Еж ляжет между мной и Птицей, чтобы не замерзнуть. Там дальше видно будет.
Едва закончили ужин, Ог взялся за миски, но тут Птица его остановила. Едва дотронувшись до его руки и пряча глаза, сказала:
— Посуду я могу помыть. Умею.
Ог улыбнулся, по-доброму, так, что снова обозначились ямочки на щеках — Птица бросила на него короткий взгляд и тут же опустила ресницы — и сказал:
— Отлично. Давай.
Наконец посуда была вымыта, лошади расседланы и накормлены — и тут уже старался Еж. И даже нога мальчишки была обработана. Уставшая Птица растянулась на одеяле и почувствовала рядом с собой теплый бок хозяйского пса. Бояться уже не осталось никаких сил, она закрыла глаза и провалилась в сон.
Проснулась она от того, что ей страшно захотелось по маленькой нужде. Костер по-прежнему трещал где-то сбоку, у каменной скалы, отчего скала нагрелась и отдавала мягкое приятное тепло. Лежать рядом с псом и Ежом было удобно и хорошо. Ноги все еще гудели от усталости, но это было приятное ощущение, и Птица с надеждой подумала, что хорошо было бы подольше полежать и отдохнуть. Чтобы ночь подольше не заканчивалась. И тут же обозвала себя дурой. В этих пещерах ночь не заканчивается никогда.
Осторожно выбравшись, Птица поднялась и увидела хозяина, сидящего на краю одеяла. Ог держал в руках свитки, немного хмурился и временами подбрасывал дрова в огонь. За спиной его, прижавшись боком, посапывала заботливо укрытая одеялом Травка.
Ог даже не глянул на Птицу. Торопливо сбегав за угол скалы, Птица вернулась, но, вместо того, чтобы пролезть на свое место между Ежом и собакой, она села на корточки у огня и протянула к пламени руки. Даже самой себе Птица не осмеливалась признаться, что ей интересно рядом с хозяином. Об этом и думать не стоит, иначе все мысли Ог поймет не глядя на нее, Птицу.
— Еще одну ночь проведем в этих подземельях — и все. Дальше выберемся наружу прямо у Каньона Дождей, — тихо сказал Ог, не отрываясь от свитка.
Птица чуть не сказала по привычке: "Да, господин", но вовремя спохватилась. Зачем она тут сидит рядом с хозяином? Почему сразу не пошла спать? Вот, глупая!
— А ты знаешь, Ог, историю суэмцев? — послышался вдруг сонный голос Ежа.
— Знаю, — последовал короткий ответ.
— Расскажи, а?
Вот нахал! Хозяин ему что, странствующий развлекатель, что ходит по тавернам и рассказывает древние легенды и поверья?
— Что там рассказывать? — Ог пожал плечом, — Суэма когда-то была могущественной страной, а кроме Суэмы других стран не было. Только она одна во всем этом мире. И люди в ней не знали смерти и болезней. Они умели делать удивительные вещи, от которых их жизнь становилась легкой, светлой и приятной. Но однажды люди нарушили единственное и главное повеление Создателя и открыли Дверь в Храме на горе Верблюжий горб. С той поры к ним и пришло проклятие. Древний город Хаспемил опустел, потому что его жители переродились, превратились в выродков-баймов. После в баймов стали превращаться почти все суэмцы, жившие на севере.
Ог свернул свиток и посмотрел на Птицу темно-серыми глазами:
— Главное проклятие суэмцев заключалось в том, что они изменялись не внешне, а внутренне. Был один человек — стал совсем другой. Суэмцы могут чувствовать своих перерожденных. Так и появились проклятые, баймы. А уже после в Суэме стали появляться люди наподобие нам. Наши предки пришли сюда из других миров, после Первой большой войны с баймами. Построили города, королевства. Мы не такие умные и сильные, как суэмцы, и мы не живем столько лет, сколько живут они. У суэмцев смерть не имеет такой власти, какую она имеет у нас. Их земля и Создатель дают им многие сотни лет для жизни, и они не умирают от болезней и немощей да и не знают, что это такое.
— А они вообще умирают? — тихо спросил Еж.
— Да. Пожив лет семьсот, они уходят к Создателю — так это у них называется. Они так и прощаются со своими умершими: просто говорят "Встретимся у Создателя".
— А разве Создатель их не проклял? — осторожно проговорила Птица, по-прежнему стараясь не смотреть на Ога.
— Создатель никого не проклинал. Суэмцы сами взяли на себя то, что не следовало брать. Проклятие распространяется только на тех, кто переродился, на баймов. Но ведь немало суэмцев остались верными Создателю и не поддались чарам Двери. Они по-прежнему живут в Суэме, они отстояли свои земли во Второй Великой войне с баймами. А дверь закрыли люди, пришедшие из других миров. Наподобие нас.
— Да, я слышал про Избранных, — тут же спохватился Еж, — про них немало всякого рассказывают. Про особенный меч, что может сразить даже духов Днагао. И про то, как был убит Великий Дракон Гзмарданум.
— Что, прямо вот так, в темноте и хочешь поговорить о Гзмардануме? — усмехнулся вдруг Ог.
Птица нервно моргнула и по привычке схватилась за запястье. Нахмурилась и пожелала внутри себя Ежу провалиться. Опять болтает на ночь глядя. Глупая привычка!
— Да нет, просто... просто вдруг ты знаешь что-то интересное... — пробормотал, смутившись, мальчишка.
Ог усмехнулся, мотнул головой, хрустнул свитком, свернув его и положив к себе на колени. Посмотрел на Птицу, пристально, с легкой улыбкой и спросил:
— А ты хочешь послушать интересных историй?
Птица не знала, что сказать. Про Гзмарданума она точно не желает слушать тут, в темноте и мраке, когда смерть бродит совсем рядом, хватает за руки и дышит в затылок. Но ей хочется послушать Ога, точно хочется. И посмотреть, как становятся светлыми его странные глаза, меняющие свой цвет.
Птица неопределенно пожала плечами и ничего не сказала.
— Скажи, давно ты умеешь чувствовать животных? Надхегов, например?
Подняв с земли тоненькую веточку, Птица удивленно вскинула брови, тихо ответила:
— Я не умею чувствовать животных. Это странно, кто это умеет? — веточка тихо хрустнула в ее пальцах.
— Я умею. Но ты тоже умеешь. Присутствие надхегов ты почувствовала еще до их появления, еще когда они только пробирались по проходам. Значит, ты обладаешь некоторыми... м-м-м... скажем — способностями. Так? Что еще ты умеешь?
— Читать заклинания она умеет, — звонко проговорил Еж и поскреб затылок.
— Это я тоже знаю, — Ог помрачнел немного, — но мы вроде бы договорились, что заклинания Птица больше читать не станет. Это и есть темная магия, которая привлекает к нам химаев.
— Почему же к жрецам химаи не приходят? — спросила вдруг Птица. — Они ведь тоже читают такие заклинания?
— Почему? — Ог медленно взял в руки полешко и пристроил в огонь, после снова заговорил. — Потому что у них договор, и у них есть те, кто их защищает от химаев. Только вам это видеть не дано. Химаи, собственно, не плохие животные, они защищают земли от колдовства. Но те, кто заключил договор ради темной магии, имеют защиту от этих тварей. В день, когда ты, Птица, стала бы жрицей Набары, ты бы тоже заключила договор, и химаи перестали бы тебя беспокоить.
— А теперь, когда... — Птица замялась. То, как Ог называл посвящение в жрицы, казалось непонятным. Дим-Хаар никогда не говорил ни о каком договоре. Да и Хамуса о нем не упоминала. Что это еще за договор?
— А когда у меня нет этого договора, ко мне будут опять приходит химаи? — наконец Птица смогла задать нужный вопрос.
— Если ты не будешь заниматься темной магией и читать заклинания, они не будут к тебе приходить.
— Но ведь заклинание — это не темная магия, — Птица смотрела на огонь и злилась сама на себя, что никак не замолчит и все задает свои вопросы. Но ей хотелось теперь уже разобраться хоть чуть-чуть во всем том непонятном, что ее окружало теперь, — Заклинание снимало с Травки судороги, как теперь обходиться без него?
— Ты уверена? Ты знаешь, что значат слова этого заклинания? Ты знаешь причину Травкиных судорог? Ты знаешь, что за связь между тобой и этой малышкой?
Птица даже головой не стала мотать в знак того, что ничего она не знает. Ог и так это слишком хорошо понимает.
— Вот именно, Птица, ты ничего не знаешь. Ты — как игрушка в руках умелых колдунов. Тебя научили определенной формуле, и ты повторяешь ее, думая, что делаешь добро для себя и для Травки. А на самом деле все гораздо сложнее.
— Ог, но Травка очень страшная! — воскликнул Еж. — Даже я боюсь ее припадков и никогда не связываюсь с ней. Только Птица умела с этим справляться!
— Припадки Травки — это из-за состояния ее организма. С этим я еще толком не разобрался. Сложно разобраться в том заклятии, которое наложено на вас, Птица. — Ог замолчал, задумчиво глядя в огонь.
Птица больше не спрашивала ни о чем. Уж лучше бы они разговаривали о Гзмардануме — меньше было бы страху. А теперь что ей думать? Что она читала страшные заклинания, о которых и понятия не имела? Что она не заключила договор о защите, и теперь кто ее будет защищать? Хозяин?
Видимо, Ог уловил и эти ее мысли, потому что хмыкнул, немного ехидная улыбка появилась на его губах, и он выразительно глянул на Птицу. Прямо в глаза глянул, и Птица не решилась убрать взор. Кивнул и еле слышно произнес:
— Да. Правильно. Теперь буду я.
По коже Птицы пробежал озноб, душу охватил ужас, будто попалась она в клетку, из которой нет выхода. Даже мысли она не может спрятать свои, не то, что сохранить жизнь. Ничего себе защита у нее появилась...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
