Изгнание. Книга 1

Однако, через пару лет такой ненормальной жизни в качестве "третьего" в гражданской семье элитариев, для меня наступили перемены . Я не вникал ранее в образ жизни моей возлюбленной, не связанный с ее личным бытием. Оказывается, она не просто прожигала жизнь: со мной — отдыхала, но днем — работала. Она была ученой!

И на Муне, где подобрала меня, она находилась в командировке. Теперь ей предложили участие в неких разведывательных работах на далекой Прозерпине, и она с радостью ухватилась за это предложение: большие деньги и новые впечатления...

Она горела жаждой знаний и путешествий, — не только стремлением к сексу с жалким недоучкой Инором. Я испугался: как я буду без неё?...

Она стала для меня всем, рядом с обеспеченной подругой я чувствовал себя как за каменной стеной. Однако, Тамара уже дала согласие на свое участие в дальней экспедиции, мои тревоги ее не тронули, она лишь улыбнулась. Элитария официально оформила "клетушку" в Субуре на моё имя, оформила оплату курсов летчиков-водителей спидоптеров на мое имя и унеслась в Космос возводить некие сооружения. Тогда я понял, что нуждался в ней гораздо больше, чем она во мне... Никаких проблем не было в жизни рядом с такой подругой...

Курсы окончил: деньги были внесены, забрать их я не мог, оставалось лишь посещать занятия. Однако, после получения диплома выяснилось: работу летчика спидоптера мне не найти никогда. Во всяком случае, постоянную.

В центре-распределителе вакансий изредка предлагали временную работу, — на период отпуска летчиков, но платили копейки. Изредка приглашали на работу в выходные, но такое случалось нечасто. Словом, катастрофически не хватало денег. С девочками-ровесницами не общался вообще: они мне были не по карману. Так ни разу и не влюбился по-настоящему за свою более чем двадцатилетнюю жизнь. Порою даже есть было нечего, — тут не до свиданий и любви. Но любимое существо, греющее душу, было.

Несколько лет на Земе со мной жил пес, огромный, мохнатый, черный и веселый: мне кажется, он делал мою жизнь светлее и счастливее. Я подобрал его на улице, изможденного и умирающего с голоду, еще щенком: очевидно, хозяин-элитарий, пресытившись прелестью живой игрушки, выгнал щенка вон. Я полюбил зверя всем сердцем одиночки.

Но, как нарочно, вскоре после отъезда Тамары мой Канис заболел чумкой и умер. Его можно было вылечить, но, так как я обратился уже на запущенной стадии болезни, живой ветеринар запросил бешеных денег. Я бы с радостью отдал их, эти деньги, за друга, но не у меня их не было в таком количестве. Квартира моя принадлежала мне условно: почему-то я не мог в ближайшие три года ее ни продать, ни заложить: Тамара постаралась, беспокоясь, чтобы я не совершал необдуманных поступков.

Редкие заработки растягивал на долгое время, питаясь кукурузным хлебом и фальшивым растительным маслом. Честная бедная жизнь угнетала. Хотелось натуральной пищи, внимания и ласки опытных пожилых женщин.

Пошел вновь в хиларис и не стал терять времени на одинокие танцы. Высматривал одиноких дам неопределенного возраста, звал их танцевать. Некоторые отказывали сразу, другие — лишь танцевали, третьи — звали к себе, дарили подарки и деньги, кормили, не жалея ничего. Со временем научился определять, какая элитария просто хочет отдохнуть, какая — жаждет отвязного отдыха с молодым живым парнем. Почти не ошибался.

Одна из "подруг" в благодарность за услуги дала "премию": дорогущего крошечного живого котенка, видимо, ей привезли его из имения, в городах кошек почти не осталось: слишком дороги, как и собаки. Несколько веков назад эти славные животные почти вымерли, это было связано с изменением экологии. Выжили наиболее выносливые физически, хитрые и ласковые, доступные по цене только элитариям.

И вот мне, голодранцу, любовница подарила серого гордого котенка, с настоящей родословной на пергаменте, — который нагло и умно смотрел в глаза, но пакостил, где ни попадя. Когда брал в дом зверя, совершенно забыл о том, что кот — настоящий: большинство наших современников держат в домах "фальшивых зверей", не имеющих естественных потребностей. Котенок удивительно напоминал плюшевого медвежонка...

Нередко мужчины-неудачники в тупом раздражении сворачивают шеи своим искусственным домашним любимцам, и те тут же оживают. Однако, мне пришлось по старинке убирать за зверем и заботиться о нем, как о ребенке. Кот стоил немало, — его всегда можно продать: найдутся чудаки, готовые выложить кровные за живого кота. Назвал Ромулом.

Деньги, от общения с "подругами", вскоре появились, но, ранее наученный горьким опытом почти трехлетнего полуголодного существования, научился экономить: не выбрасывал зря ни аура, ни денария. И считал дни: вскоре из своей долгосрочной командировки вернётся моя возлюбленная Тамара, давшая мне путевку в жизнь.

Я был так ей благодарен, — безмерно! Её друг-элитарий из числа неработающих представителей высшего сословия наверняка забыл Тамару, — у меня появится шанс стать ее единственным другом. Буду стараться угодить ей: вдруг Тамара согласится оплатить мою учебу в университете, сделает меня пилотом или инженером-техником? С такой "корочкой" при получении работы будет преимущество... И любая учеба мне дается с легкостью...

Возвращался в свою "конуру", как правило, среди ночи. Бояться мне было решительно нечего: все деньги перечислялись на именную кэрту. Взять же у меня ничего нельзя, разве только коннект, — и тот настроен исключительно на мои биотоки, — останется лишь выбросить...

Вызовы "подруг" по внешнему коннекту нередко застигали во время сна, — мчался в любую непогоду, стремясь ухватить от жизни каждую нелишнюю копейку. Такая работа не была неприятной: дамы-элитарии постоянно следят за собой, выглядят молодо, подтянуто, в их внешности действительно проявляется некая генетическая отточенность, однако, насчет их умственных способностей я бы этого не сказал...

Умна была лишь Тамара, но она — необычная женщина... Интересно, как она воспримет наличие в моем доме кота? Поймет, что я сам не в состоянии купить настолько дорогостоящего зверя, а значит, мне его подарили? Будет ревновать? Сама бросила меня...

В ту теплую беззвездную ночь, сразу после дождя, шел по пустому, темному, сырому переулку, — снова мальчишки свет вырубили, чтобы камеры не фиксировали их хулиганств и грабежей. Возле нашего подъезда едва не споткнулся о приоткрытую крышку люка.

Нечто непонятное темнело рядом с железной крышкой, но было так темно, — ни зги не видно!

Вечно мусор из окон кидают местные жители — эти несусветные столичные грязнули: лень донести до мусоропереработки, или трансформера, как эту штуку здесь называют. Противно.

По визору местные новости вечно показывают непонятно как сфабрикованные кадры: откуда они берут эти чистые, сияющие улицы? Постоянно улыбающихся, счастливых людей?

Я почти сразу отрезал квартиру от передающих станций: не нужен мне этот обманчивый визор, веселящий одних домохозяек! Пусть новости будут доходить с опозданием, — не желаю видеть глупостей...

Пожить бы этим режиссерам-обманщикам пятнадцать лет на Муне, питаясь искусственной пищей, а потом уже и снимать правду о жизни...

Бедные элитарии: экстренные новости пробуждают их даже ото сна, — внутренний коннект не дает им полного уединения никогда. Лишь для ученых, чьи мозги представляют наибольшую ценность, в их страте сделано исключение: те, кто совершает постоянные путешествия в земные колонии или занят трудом, при котором имеет место длительное умственное сосредоточение, — коннекты удаляются, как неэффективные. Даже вредные.

Поднёс руку к сциентору-распознавателю папиллярных узоров жильцов, и тут услышал тихий невнятный стон. Остановился, прислушался, — тихо. Дверь со скрипом растворилась, хотел было уже заходить в вестибюль, — и тут стон повторился. Что за черт!

Кто здесь? Включил огонек внешнего коннекта на руке, — свет озарил крыльцо подъезда, крышку люка, и нечто сгорбленное, — от этого темного пятна исходили стоны. Человек! Похоже, хулиганы ограбили и прибили. Насмерть, интересно, или как? Что мне теперь делать? Вызвать экстренную службу охраны?

Но не припишут ли преступление подозрительному, неработающему, деклассированному элементу, непонятно где добывающему средства к существованию? Так часто бывает, знаю. Может, лучше уйти вовремя, пока нет никого поблизости? Пусть с раненым разбирается кто-то другой.

Подошел ближе. Скрепя сердце, притронулся к телу человека. Осветил фонариком ручного коннекта. Человек лежал ко мне спиной, в неудобной скрюченной позе, в странной одежде. На голове — намотан кусок темной ткани, по непонятной моде. На теле — сплошной пятнистый комбинезон, облегающий как вторая кожа: не видно ни единого соединения, рукава переходят в перчатки, обтягивая пальцы. Не видел подобного никогда...

Вновь — стон. Жив. Аккуратно, стараясь не повредить, перевернул человека на спину, оказалось: совсем худенький безусый мальчишка, лет пятнадцати, видимо. Справа над виском, над этим нелепым тюрбаном, — темное пятно. Похоже, ударили чем-то твердым. Или сам ударился. Но жив будет, думаю. Раз до сих пор не умер.

А если и нет, — что я потеряю, если сейчас притащу его к себе в комнату? Наверняка, при нем есть какие-нибудь ценности... Если помрет, — выволоку по темноте обратно, все равно камеры в подъезде не работают: местные хулиганы постарались. Вдруг выживет, — отблагодарит за спасение.

Поднял на руки тело, оказавшееся удивительно легким, внес в подъезд. Повезло: никого по пути не встретил. Дотащил до второго этажа, открыл дверь вновь пальцем, — пришлось чуть присесть, чтобы не опускать неизвестного на пол. Уложил беднягу на старый диван-трансформ, давно превратившийся в неподвижную глыбу. Попробовал размотать ткань с головы человека, но она присохла на виске, там, куда пришелся удар. Налил теплой воды на кухне, стал отмачивать теплой ватой засохшую кровь.

Тут человек вновь застонал и открыл глаза, — полуслепые, странные, сумасшедшие. Никогда таких не видывал! Чуть стакан из рук не выронил: глаза мне странными показались: частью голубые, частью серые, — словно в человеке запущен скоростной механизм генетической регенерации. Такое возможно: например, надоело быть кареглазым по моде, вот и возвращайся к прежнему серому цвету глаз. Ускоренная трансформрегенерация, однако, дорого стоит и весьма небезопасна для организма: отнимает очень много витальных сил, человек временно делается слабым, как мой Ромул в первые два месяца кошачьей жизни. Прибегают к подобной процедуре только в крайнем случае, — если... Так и не додумал мысль, отвлекся.

Наконец удалось отмочить прилипшую ткань от кожи, — кое-как снял полотнище, — замер.

Длиннющая бело-рыжая коса упала на спину пострадавшей. С косой происходили те же пертурбации: похоже, еще дня три назад она была снежно-белой, но буквально на глазах становилась русо-рыжей, наливаясь великолепным ярким цветом. Женщина! Еще не хватало! Что ей нужно было на пустой ночной улице? Здесь — не место "съёма", у нас девушки после полуночи даже на улицу не выходят без сопровождениря. Не местная, не из Субуры, значит...

— Где я? — прошептала девушка, с трудом вглядываясь в окружающее, словно полуслепая. — Вы кто? Зачем я здесь? Я была на улице. Потом упала в люк и пыталась выползти назад. Мне это почти удалось, а потом так затошнило вдруг...

Черт! У нее сотрясение, раз затошнило! Вот навязалась на мою голову... Зачем я к ней подошел, дурак этакий? Пусть бы себе валялась в подворотне как мешок с соломой...

— Ты в Субуре, милая... Знаешь, где это? — спросил притворно ласково: она же не виновата, что грохнулась и пробила голову. Или кто-то ее толкнул...

— Нет, а где? Это Оппидум? Столица? Какой-нибудь рабочий квартал? Тут так темно на улице... Вы медиков не вызывайте, не нужно, не люблю я их, — отлежусь и уйду. Спасибо Вам за помощь. Вы — добрый человек...

Вздрогнул от её слов: тоже мне, "доброго человека" нашла! Я ее ограбить хотел!

— Сегодня можешь остаться, черт с тобой. Жены нет, так что можешь дрыхнуть на диване, сколько твоей душе угодно. Пойду на кухне прилягу. Вот тебе плед, вон там — прочие удобства. Ромул ночью может придти, — не бойся: это — кот, он живой, теплый, песенку тебе споёт.

— Ой, как здорово! Правда, живой кот, как в деревне или в кино? У меня был пес, а коты — нет... Какой красивый... Дайте мне воды, пожалуйста, и что-нибудь от тошноты, плохо мне... В глазах так темно, все предметы — словно шахматная доска.

Попытался представить эту "шахматную доску" — не смог. Бредит, наверно. Так и провозился с ней полночи: то воды, то таблетку, то замерзла, то помог ей на спине комбинезон расстегнуть, — оказывается, в нем нельзя дольше двенадцати часов находиться, нарушается кровообращение. Пришлось старую, ставшую мне маленькой пижаму выдать во временное пользование... Дернула меня нелегкая сунуться по адресу этих непонятных стонов! Давно бы уже спал! И кого я притащил в дом посреди ночи: люпу, скорту, студентку-инженера, — кого?

Ночь, наконец, завершилась. На следующее утро девица оказалась крепко спящей. Только сейчас я ее по-настоящему рассмотрел, — присвистнул даже: жар-птица залетела в мои пенаты, не иначе... Такой красотки отродясь не видывал: ни грамма косметики на лице, но — все равно красива. Прямо как я сам! Прежде полагал: без грима красивыми бывают лишь немногие мужчины, но ошибался: и женщины порой очень даже ничего себе...

Ромул залез к ней на плед и дрых неподвижным плюшевым медвежонком, тельце равномерно вздымалось, — даже умудрился мордочку подсунуть ей под ладонь. Понравилась ему, а он — с характером.

Проснулась она ближе к полудню, даже не пошевелилась во сне. Резко села, мигом сгруппировавшись:

— Добрый день! Долго я сплю... Мне, наверно, пора уходить? Вы бы меня разбудили пораньше... так люблю поспать, это так редко удается...

— Зачем же Вам уходить? — иронизирую, но она не понимает, моргает ресницами серьезно так. — Оставайтесь, пока не почувствуете себя лучше. Возможно, Вы скажете мне адрес вашей семьи или их номер коннекта? Перезвоню им, — они приедут и заберут Вас домой. Что скажете?

— Нет, моя семья не приедет... Мама умерла недавно, а отец... его нет. Некому обо мне побеспокоиться. Вы простите: есть ли у Вас ножик острый и зеркало трехстворчатое? У меня разбился коннект вчера, когда я ударилась об эту крышку люка... — она сейчас явно говорила правду: никто на нее не нападал, просто упала и ударилась. Похоже, устала сильно или торопилась куда-то успеть, раз под ноги не смотрела. Неуклюжая!

Каким ветром её занесло в квартал бедноты? Если под кожей за ухом был встроен коннект, — девица явно студентка или инженер. Но на прошедшую полный курс обучения не похожа, молода: кожа рук — детская...

Принёс наточенный крошечный ножик, сделал крошечный надрез в несколько миллиметров на коже за ухом у девицы. Она взвизгнула, но не заплакала. Вытащил малюсенький деформированный биоконнект, — никогда в руках не держал подобной... гадости. Как можно нечто подобное вживлять в тело человека? Говорят, большинство элитариев из числа тунеядцев-спермопроизводителей подсаживаются на информацию коннекта сильнее, чем простые люди — на дым панья.