Пламя крыльев

— Кто всею душою ищет путь ко входу, достоин быть принятым, — наконец решил патор.

Патор кивнул Хакобо, и доверенный королевы нехотя, медленно прошел к книжным полкам, утопил корешок потрепанного томика. Толкнул дверь и посторонился, пропуская патора. Вторым последовал в тайный ход Вион, третьим — Кортэ. Сын тумана оглянулся, уже на пороге — и едва приметно качнул головой, отрицая право дона Хакобо замыкать шествие. Сам потянул кольцо на тыльной стороне шкафа, восстанавливая тайну коридора.

В спальне её величества было свежо и мрачно. Задернутые шторы удерживали большую часть света, зато распахнутые окна не позволяли копиться духоте и свободно пропускали ветерок из парка.

Королева полулежала, облокотившись на гору подушек и медленно, редко дышала. Лицо было бледнее штукатурки, золотистые волосы проявляли еще отчетливее нездоровый тон кожи. На табурете рядом с кроватью сидел — и это было уж вовсе невозможно — мирза Абу, как обычно невозмутимый и даже вроде бы прячущий в лукавом прищуре намек на улыбку. В сторону гостей он бросил один короткий взгляд, неодобрительно покачал головой и склонился над столиком, звеня темными склянками, шепча счет капель и рецепт их смешивания.

— Шесть, семь... Кортэ, возьми и выпей настойку, я хочу еще немного пожить, для этого тебе следует успокоиться всерьез, а не для вида. И еще три... Вот так, взболтать, что бесполезно, но вызывает внимание и придает моему делу умный, значительный вид. Еще отсюда капельку, просто для смягчения вкуса, хотя принято не выдавать столь смешных секретов. Но я великий лекарь и я не нуждаюсь в дешевых трюках, мой талант неоспорим.

— Патор покрывает еретика, сидящего наедине с королевой и хвастающегося без меры, — хмыкнул Кортэ, залпом выпил предложенное и упал в кресло. — Да, дожили... Я зол, но я не воюю с больными женщинами. Дайте подумать. Вион, тишину нашептывать уже умеешь?

— Не очень ловко, — смутился младший нэрриха.

— Тогда выйди и встань у двери, во внешних покоях. И старайся изо всех сил, помня и об открытом окне, — посоветовал Кортэ. Он дождался, когда дверь без стука прижмется к косяку, а королева, как послушный ребенок, проглотит капли и жалобно поморщится от их горечи. — Я впрямь унялся, не бурлю. Рассуждая трезво, вам троим я могу верить. Королева не позволила бы мне торговаться и быть на 'ты', стой она за Басом. Патор не стал бы угрожать себе же, а я внятно слышал угрозу тогда, в ночном в лесу. Абу... Ну, тебе никогда не заполучить чернорясников в союзники.

— Доводы подобраны разумно, пусть смысл их пока и невнятен мне, — согласился патор, занимая свободное кресло. — Не только в столице гнездится беда?

— Не только. Но все же пока нэрриха не убивают там, где был я.

Снова тишина загустела, и Кортэ стал великодушно ждать, пока королева отдышится, предложенное ей питье подействует, возвращая щекам слабый румянец, а сознанию — относительную ясность.

— Кто... убит? — шепнула Изабелла.

— Мой ученик, — сокрушенно развел руками Кортэ. — Так вы еще не знаете? Я почувствовал смерть недавно, он влился в ветер перед рассветом. Я был чертовски зол, но теперь я готов слушать. Многое следует понять. Ссора никому теперь не к пользе. Даже мне, вынужден признать.

Абу составил новую смесь и напоил королеву. Покосился на Кортэ, поставил крошечную чашечку и сел ровно.

— Я готов рассказать то, что видел и слышал. Для начала это будет полезно, я не служу никому из вас ни как подданный, ни как последователь веры. Я смотрел со стороны.

— Как же, твоя сторона мне понятна, — усмехнулся Кортэ. — Но — говори.

Абу поклонился, прикрыл глаза и стал негромко и ровно нанизывать слова на нить последовательности времени. Абу вернулся к началу сбытий, в день отъезда плясуньи из дворца. Тогда он сидел в покоях Зоэ, где и увидел страдающего тяжелейшим похмельем дона Эппе. Абу по своей воле взялся составить напиток для облегчения тягостного состояния. Эспада выпил залпом, вкуса не заметил и разговился, нет околесицу — и вся она была — ложь... Вранье звучало в устах королевсеого пса странно, и было очевидно, что он пребывает в растерянности и тянет время. Так же очевидно было и то, что Эспада знает нечто важное и сам не рад своей осведомленности. Затем пришел слуга, доставил корзину с продуктами, на словах пояснил: съестное распорядилась передать Зоэ. В корзине было превосходное, редчайшее вино, и хмельной Эспада вдруг взялся с достойным быка упрямством навязывать южанину заздравный кубок, в насмешку. Знал: вера не позволяет Абу пробовать угощение, тем более днем, а закон гостеприимства советует не препираться с радушным другом хозяйки, угощающим от имени Зоэ. Спорить Абу не пожелал, понимая, сколь нетверд рассудок Эспады. Принял кубок и сделал вид, что пьет, даже омочил губы.

— Все же ваша медицина, да простится мне грубость, дикарски примитивна, — вздохнул Абу. — В ядах вы достигли несколько большего, чем в остальном, но учтите, оценивая мои слова, простое соображение: Оллэ травили ядом, созданным в моей земле. Сам же я считаюсь лучшим из лекарей Алькема, это без бравады и похвальбы.

— Как сказано! И да, такое вонючее дерьмо, как отравительство, достойно гордости в людском обществе, — буркнул Кортэ.

— Пусть вонючее... хотя запаха не было, а да вкус едва улавливался. Но я только что внятно пояснил, отчего и по малым намекам я сразу распознал то, что составитель полагал лишенным явных признаков. В вине был упрятан сон, не смерть — но именно сон. Долгий. Надежный. Даже для нэрриха. Я рассказал о своих наблюдениях, мы все не испили вина и остались бодрствовать, а дон Эппе пришел в ярость и все же начал говорить правду, хотя полагал это предательством. Хочу отметть: недавно я уже пробовал пересказать его слова...

— Не верю, — упрямо, пусть и тихо, шепнула королева.

Абу виновато склонился, выждал и продолжил рассказ, по всему понятно, начинаемый не в первый раз и неприятный для Изабеллы. Судя по выражению её лица — даже мучительный.

— Он был слишком пьян, чтобы связно и логично лгать, увы. Он и правду излагал не слишком внятно, рвал нелепыми кусками, повторяя, выкрикивая чужие слова. Некто весьма влиятельный, повторю — весьма, предоставил королю доказательства самых неприглядных отношений между его супругой и нэрриха Вионом. Как я понял, имелись исключительно откровенные письма, и почерк не вызывал сомнений. Кроме того, в письмах к иному нэрриха, Оллэ, означенный Вион обсуждал свое возросшее влияние в Эндэре, В мерзком свете он упоминал ничтожность власти соправителя, его величества Бертрана Барсанского. Сверх того указывал, что связь с сыном ветра приятна и удобна для людей высокого положения, поскольку наверняка бездетна... а опыт нэрриха велик не только в обращении с оружием. Дон Эппе был вне себя, мы едва смогли унять его, когда способность таить чужие секреты у этого пса иссякла. Он не смолчал о том, что слухи и обиды копятся давно, что вызрели намерения. Не без поводов: Вион в письмах заявлял о готовности оказать поддержку браку моей сестры и племянника его величества Бертрана, себя же Вион называл новым герцогом Барсанским. Это стало последней каплей, его величество усмотрел прямую угрозу целостности страны и своим исконным землям. Ведь, как известно, юг всегда предпочитал нападать именно на окраины владений Барсы. Некоторое время его величество колебался и не желал принимать крайних мер. Как утверждал Эспада, сам он отчаянно сопротивлялся происходящему... по мере возможного для королевского пса. Но не смог доказать ложности обвинений. По причине своего упрямства, увы, он попал под прямое подозрение, уличенный в приязни к плясунье, отчего лишился доверия и милости покровителя. Дон Эппе располагал определенными средствами и связями, репутацией и клинком. Так или иначе сочетая свои возможности, он смог выяснить, что его величество получил тайное послание от маджестика, принял поддержку островов и позволил себе подать некие надежды посреднику из Галатора в отношении возможности своего брака с герцогиней Анной Торнкем. Вы можете снова пригрозить мне казнью, ваше величество, но я исключительно точно и без малейших домыслов повторяю то, что слышал. Вы можете снова приказать казнить дона Эппе, но сказанное им не будет обезврежено топором палача.

Изабелла плотнее сжала губы и промолчала. Патор едва слышно шепнул несколько слов, испрашивая у Мастера мудрости и терпения всем присутствующим. Покачал головой и нехотя признал, глядя на Изабеллу:

— Когда мне третий раз за месяц сообщили, что королева не узнает придворных и ум её в смятении, я решился и говорил с вашим секретарем. Он был убедителен, сперва все отрицал, затем плакал и каялся, излагая куда худшие подробности относительно подлинной глубины, как он выразился, горячки, сопутствующей вынашиванию ребенка. В день нашей беседы о судьбе Зоэ вы мало походили на себя, дурно выглядели и едва сдерживали то гнев, то слезы. Вечером со мной пожелал беседовать его величество. Он боялся за ваш рассудок, за ребенка, которого вы носите под сердцем... Срок еще не велик и впреди много... угроз. Король просил убедить вас поехать на отдых. Хотя бы недолгий, но непременно в тихую обитель, подальше от столицы с её дворцовым непокоем.

Снова струна тишины натянулась туго и опасно. Абу вздохнул, позвенел склянками, занимая руки и отвлекая всех на себя. Продолжил рассказ, утверждая, что после откровений дона Эппе не действовать стало невозможно. Эспада не мог ни убедить короля, ни обезопасить королеву, зато прекрасно ездил верхом и знал город лучше, чем кто угодно иной. Он забрал коня, так кстати подаренного южинином Зоэ, и помчался искать плясунью, ведь присланное вино намекало вполне отчетливо: она в беде. Альба намеревался проводить мирзу Абу до королевских покоев, но обоих отвлекла суета вокруг баронессы де Виль, умирающей от внезапного приступа удушья. Как оказалось, причиной была отава в отдушке её веера. Разобравшись с бедой, Абу и нэрриха все же добились права быть принятыми королевой. Но, увы, потеряли немало драгоценного времени...

Изабелла выглядела болезненной, слушала неохотно и невнимательно. Иногда впадала в сонное безразличие. Абу заподозрил действие 'Поцелуя ночи', редкого состава, изготавливаемого из растущей на юге, далеко за проливом, травы. Порошок был удобен тем, что легко подмешивался в масло для лампад, не давал запаха и не имел цвета. Действовал он медленно и мог бы считаться безупречным средством устранения врагов, однако применялся редко не по причине отложенности результата, а скорее из-за своей малой надежности: одним он подтачивал рассудок, иные же постепенно привыкали — и оставались в уме, пусть при этом выглядели болезненно, раздраженно. Была у порошка еще одна неприятная особенность. И она проявилась сполна, когда королева дослушала до худшего и отказалась верить, придя в крайнее раздражение.

— Начались корчи, ребенок был под угрозой, — вздохнул Абу. — Именно в этот момент весьма несвоевременно появился король, состояние больной ухудшилось. Его величество, буду откровенен, сперва не верил в худшее и использовал случай, чтобы убедить важных людей в невменяемости королевы, приводил их или вызывал. Но затем осознал всю опасность положения. Альба вел себя весьма разумно, не пытался угрожать и только излагал доводы, просил совсем немного: дать нам хотя бы один день для выяснения правды. Его величество согласился, пусть и пребывая в отвратительном настроении. С тем удалился и заперся в покоях.

— Он пригласил служителя из ордена Зорких, хотя прежде выбирал иных духовников, — отметил патор. — Далее все окончательно запуталось, увы нам. Эспада некстати оказался убийцей одного из влиятельных заговорщиков, королева только пришла в сознание и едва отдавала себе отчет в осмысленности приказа о казни дона Эппе.

— Он лгал мне, — шепнула Изабелла и криво, устало усмехнулась. — Ладно, я очень хотела верить, что лгал именно он. К тому же герцог де Магридео был мне не чужим по крови, мы приятно и интересно общались... Я не стала слушать доводы Альбы.

— Король тоже отказал юному нэрриха, ссылаясь на прежнюю договоренность с ним же не вмешиваться в дела полный день, — кивнул патор. — Полагаю, его величество счел своего пса виновным в предательстве. Альбе осталось либо отказаться от спасения приговоренного, либо пойти на крайние меры. Я пытался что-то предпринять, но, увы, без успеха: мы прожили день, лишенный милосердия.