Ну а дальше произошли еще более печальные события. Войско продолжало движение, но лишенное руководства уверенной руки, вместо удачи его настигали поражения. Филипп начал настраивать солдат против принцепса, утверждая, что Гордиан слишком юн и не может управлять империей, а лучше это делать тому, кто умеет руководить воинами и государством. Легионеры потребовали, чтобы Гордиан разделил власть с Филиппом, причем последнему вручалось опекунство над ним. У Гордиана не нашлось мужества противостоять этим наглым требованиям, а помочь ему уже было некому. В итоге молодой государь предложил префекту трон, а для себя просил оставить титул цезаря. Филипп сделал вид, что согласен с таким раскладом, но из-за опасений, что Гордиану вновь вернется расположение солдат вследствие его происхождения и любви к нему народа, приказал убить его.
Плотин наблюдал все происходящее воочию, но ничего не мог изменить. Он видел окровавленный труп еще совсем недавно веселого, полного уверенности молодого человека, и его душа содрогнулась от отчаяния и горя. Гордиан подавал немалые надежды, Плотин был уверен, что если бы их дружба продолжилась, он бы изменил принцепса к лучшему. Однажды он бы проникся тем, что говорил ему Плотин, и его душа устремилась бы к высшей реальности. А теперь все кончено, грубая сила повергла тонкую и духовную — и ничего изменить уже нельзя.
Останки Гордиана были отправлены в Рим, и вместе с ними в город вернулся и Плотин. А Марк Юлий Филипп стал следующим императором.
34.
Раз в неделю на стол Каракозова клали подробный обзор местной прессы. Он всегда его читал очень внимательно. То, что писали о нем, о делах в губернии, было для него крайне важно.
Когда Каракозов стал губернатором, то предпринял осторожные попытки ослабить давление на органы массовой информации. Дело это было чрезвычайно щепетильное. В стране царила строжайшая цензура, любое свободомыслие жестоко преследовалось. Никому было не дозволено писать или снимать репортажи так, как это хотелось журналистам, все должно было находиться в унисон с тем, что делала власть.
Каракозов отчетливо осознавал, что если он даст прессе подлинную свободу, то быстро вылетит из кресла губернатора. Когда в администрации Президента согласовывали его кандидатура на должность главы региона, ему прямым тестом сказали, чтобы он держал СМИ в жесткой узде. Органы массовой информации должны строго и неукоснительно следовать линии государства. И никаких отклонений от нее быть не может.
Каракозов прекрасно понимал, что при нынешнем режиме иначе не будет, и он должен выполнять эти указания. В свое время он сделал свой выбор, встал на сторону власти. А раз так, то обязан следовать заявленному ею курсу.
Для него эта была тяжелая обязанность, он ни на секунду не сомневался, что так не должно быть, что это только вредит стране. Послушная пресса искажает восприятие реальности, создает королевство кривых зеркал, резко снижает качество управления государством. А из людей делает послушных конформистов, готовых по первому зову на любые злодеяния. Но эти мысли он глубоко таил внутри себя, не высказывал ни одному даже близкому человеку. Впрочем, таких у него до самого последнего времени не имелось, прежние друзья давно перестали быть таковыми; кто уехал, кто просто исчез из поля зрения, кто ушел из жизни, кто демонстративно разорвал с ним отношения, а новые так и не появились. Не то, что это обстоятельство сильно досаждало ему, но он не мог отделаться от ощущения, что чего-то ему не хватает. Впрочем, сейчас ситуация меняется, по крайней мере, у него есть надежда, что такой человек появился.
Что же касается прессы, то в первые месяцы своего правления, Каракозов демонстрировал себя в качестве открытого правителя. Регулярно собирал пресс-конференции и брифинги, устраивал пресс-туры. Своему пресс-секретарю он дал указание, что любой журналист, если у него есть серьезный вопрос, имеет право встретиться с ним, взять у него интервью. В итоге пришлось их давать в таком количестве, что довольно быстро он прекратил подобную практику. Тем более, в ней уже не было прежней необходимости, он уже завоевал репутацию доступного и лояльного правителя.
При общении с журналистами Каракозов осторожно внушал им мысль, что совсем не против, если они будут достаточно критически освещать жизнь на подконтрольной ему территории, критиковать чиновников и администраторов, в том числе и самого высокого уровня. Он видел, что этот призыв им нравится. Вскоре появился и результат в виде критических статей, репортажей, видео сюжетов. Многим высокопоставленным особам такая вольность сильно пришлась не по душе, они попытались надеть намордник на смельчаков. Каракозов, как мог, этого препятствовал, наоборот, их всенародно поддержал.
Но были в такой политике и неприятные моменты. Несколько журналистов решили, что теперь они могут писать и говорить все, что угодно. Появились материалы не то, что оппозиционные, но достаточно критические уже по отношению к высшему руководству страны. Разразился весьма сильный скандал. К удивлению Каракозова, даже раздался весьма недовольный звонок из администрации президента, где его спрашивали, как такое могло произойти.
Каракозов понял, что если он не предпримет меры, то меры предпринят против него. Этих журналистов пришлось сначала заклеймить в качестве антипатриотов, а затем и уволить. Разумеется, ни в какие издания региона на работу их больше не брали. Каракозов сам дал такое негласное указание, так как рисковать собой больше не мог, он и без того превысил все допустимые пределы риска.
Эта история ухудшила имидж губернатора, как поборника свободной прессы, но выбора у него не было. Он постарался как-то смягчить последствия, даже собрал по какому-то не столь важному поводу большую пресс-конференцию, где снова попросил сотрудников СМИ помогать в работе ему и его команде, выявляя недостатки и злоупотребления. Но он понимал, что горький остаток остался и у него, и у журналистов, прежнего к себе отношения с их стороны уже не будет.
Но сейчас, когда Каракозов читал обзор прессы, его интересовало другое — как в области воспринимается затеянная им масштабная борьба с коррупцией. Если не будет массовой поддержки, он может проиграть. Он видел, что возник самый настоящий ажиотаж; это стало главной темой, которую обсуждали почти все областные органы информации. Но главное они сообщали, что практически все группы населения губернии поддерживают эту инициативу губернатора. Люди устали от административного произвола, от неэффективности местного аппарата. И готовы оказывать посильную помощь в этой борьбе. Значит, он все-таки не напрасно затеял эту кампанию, она хоть в какой-то степени оправдывает то, что он делает из того, что делать часто не хочет. Если он доведет это начинание до конца, власть в регионе существенного изменится. А именно ради этого он все и затеял. Хотя, возможно, не только ради этого, но и ради самооправдания.
Каракозов вызвал к себе Несмеянова. Ему показалось, как что-то неуловимо изменилось в его помощнике; тот смотрел на него как-то иначе. В этом взгляде светилось непривычное обожание. По крайней мере, так показалось Каракозову.
— Что скажешь, Толя? — спросил он.
Несмеянов подошел совсем близко к губернатору.
— Мы гордимся вами, — едва слышно произнес он.
Каракозов поднял голову и посмотрел в лицо молодого человека. Нет, он не ошибся в интерпретации его взгляда.
— Что я такого сделал, чтобы мною гордиться? — поинтересовался он, наперед зная ответ.
— Вы разворошили это осиное гнездо. Мы не ждали такого от вас.
— Я же с самого начала обещал, что буду бороться с коррупцией.
Несмеянов пожал плечами.
— У нас страна обещаний. К ним давно никто всерьез не относится.
— Я стараюсь всегда выполнять, что обещал.
— Теперь вижу.
— Ты не находишь, что с твоей стороны это звучит довольно нагло, — усмехнулся Каракозов.
— Сказал, что думаю.
— Ты что не знаешь, что начальству нельзя говорить то, что думаешь. Обычно долго на своем месте такие говоруны не задерживаются.
— Знаю, но с вами же можно.
Наверное, это своеобразный комплимент, мысленно отметил Каракозов. И ведь не возразишь. Ну и помощничка он себе нашел. Сколько он с ним не общается, столько удивляется, что именно такой человек прибился к его берегу. Человек из его прошлой жизни, с которой он еще до недавнего времени был уверен, что покончил раз и навсегда. А ведь его учитель в свое время пытался ему внушить мысль: жизнь так устроена, что в ней ничего не кончается. Все рано или поздно возобновляется, причем, очень часто, когда ты этого совсем не ждешь. Вот он, Каракозов, и не ждал. И что ему в таком случае делать?
— Вот что, Толя, я созрел для встречи с твоими друзьями. Кажется, вы назвали ваш клуб "Акрополь".
На лице Несмеянова отразилась откровенная радость.
— Все будут очень рады вас видеть. А когда?
— Хоть завтра.
— Завтра я всех созову.
Каракозов кивнул головой.
— Но имей в виду, встреча будет недолгой. Час, может, чуть больше. А сейчас поеду домой.
Домой он вернулся окрыленным. Давно у него не было такого хорошего настроения. Даже в нынешней ситуации можно что-то предпринимать позитивное. А значит, может быть, не напрасно он пошел этим путем. В конце концов, если бы в свое время не сделал этот выбор, то прозябал бы в лучшем случае на какой-нибудь кафедре, читал бы никому не нужные лекции. В нынешней ситуации от них все равно никакого прока. А сейчас он приносит пользу своей стране, хотя приходится рисковать. Он же не дурак, понимает, что ходит по краю. Одно неверное движение — и свалится в пропасть. Тем более, желающих туда его подтолкнуть пруд пруди. Но он постарается не доставить им такого удовольствия, не отказываюсь от того, чтобы делать что-то полезное.
Но когда Каракозов увидел Татьяну, настроение быстро поползло вниз. Такого злого лица, какое было сейчас у нее, он давно не видел у жены.
— Что-то случилось? — спросил он.
— И ты еще спрашиваешь! — возмущенно проговорила она.
— А что я должен делать?
— Лучше бы ничего не делал. Ты знаешь, что мне объявили бойкот?
— Что? Ты это о чем?
— Я была на заседание нашего женского клуба. Со мной демонстративно никто не разговаривал.
Каракозов знал, что в женский клуб, который посещает жена, входили преимущественно жены самых высокопоставленных чиновников региона и самых богатых местных бизнесменов. Чем они там занимались, Каракозов не сильно вникал, он подозревал, что это была всего лишь ярмарка тщеславия под видом благотворительности и другой деятельности.
— Что ты для этого сделала? — спросил он.
— Это ты сделал. Ты знаешь, что мы с тобой стали главными объектами ненависти в области. Там даже не могут слышать твое имя. Мне так и сказали.
— Ты же только что говорила, что никто с тобой не разговаривает, — напомнил Каракозов.
— Да, никто, но это сказали. Завели в комнату и сообщили конфиденциально. И предупредили: если ты не свернешь свою кампанию, то плохо кончишь.
— Они всего лишь запугивают.
— Даже если и так, что в этом хорошего. Ты восстановил против себя всех.
— Далеко не всех, многие одобряют мою деятельность.
— Это кто же?
— Население, — пожал плечами Каракозов .
— Тебя интересует население? — Глаза Татьяны широко распахнулись от изумления.
— Уж точно больше, чем твои дамы из клуба, — усмехнулся Каракозов.
— Между прочим, это сливки общества.
— Может быть, только надо посмотреть срок годности этих сливок.
— Значит, тебе все равно, что мы теперь изгои?
— Таня, я не чувствую себя изгоем и тебе не советую. Нельзя оценивать ситуацию на основе мнения нескольких десятков сомнительных личностей. Давай уже ужинать.
— Ужинай, я не хочу. — Татьяна демонстративно покинула комнату, и по раздающимся звукам он понял, что она укрылась на втором этаже.
Каракозов позвал служанку и попросил накрыть стол для него одного. Он не чувствовал никакого огорчения от того, что не будет ужинать вместе с женой. Так ему даже комфортней, не надо отвлекаться на ее злобные высказывания. Да и вообще, когда ее нет рядом, он не испытывает никакого дискомфорта. Иногда ему даже кажется: если бы она исчезла навсегда, он бы не сильно огорчился.
35.
Едва утром Каракозов занял свой кабинет, как у него тут же испортилось настроение. Ему принесли сводку с фронта, в ней говорилось о том, что сегодня ночью ракетами была накрыта казарма, в которой располагалось сформированное в области подразделение из мобилизованных и добровольцев. Погибло несколько десятков человек, еще больше ранено, многие тяжело.
Каракозов вдруг заметил, как у него дрожат руки, держащие листок со сводкой. Это было то, чего более всего опасался он, — массовой гибели жителей региона. На этой бессмысленной войне их погибло уже немало, но то были единичные случае, а сейчас накрыло целое подразделение, в один момент на тот свет отправилось большое число людей. И не просто людей, а молодых мужчин, большинство из которых даже еще не дали потомства.
Каракозов вспомнил, как менее чем два месяца назад провожали их на фронт. Он сам активно участвовал в этой церемонии. На вокзал пришли сотни людей: представители властей, общественности, духовой оркестр оглашал окрестности патриотическими маршами. Он, как губернатор, произнес проникновенную речь, а епископ Силуан благословил уезжающих на войну.
Каракозов смотрел на этих ребят в форме и думал о том, что все, кто тут собрались, совершают преступление, отправляя их на смерть. Никакой необходимости в этом нет, никто не напал на нашу страну, наоборот, это мы вторглись на чужую территорию. Но при этом говорим, что отправляем солдат на защиту своей земли. Мерзко и противно. Но вслух он сказал тогда прямо противоположное. А когда эшелон отъехал от перрона и стал быстро исчезать вдали, его вдруг остро, словно иглой, пронзила мысль о том, сколько из тех, кто сейчас сидят в этом поезде, не вернутся назад.
И вот его плохое предчувствие сбылось. Прилетела пара ракет — и сразу столько живых людей превратились в трупы. Вина, в том числе, лежит и на нем. Он ничего не сделал, чтобы остановить тот набор. Конечно, если бы он попытался ему воспрепятствовать, то уже не сидел бы в этом кресле, а, учитывая с каждым днем набирающийся силу маховик репрессий, вполне мог переместиться и на нары. Некоторые его коллеги там уже оказались. Правда, причины были другие, в основном связанные с коррупцией и злоупотреблением служебным положением. Но, как говорится, лиха беда начало. Нынешняя власть не потерпит непослушания, особенно от человека, занимающего столь ответственный пост.
Чтобы смягчить внутреннюю горечь, Каракозову захотелось выпить. Он уже было направился к бару, но передумал и вернулся в кресло. Нет, это не выход, тем более, в самом начале рабочего дня, когда впереди столько дел. Да и вообще, так ведут себя только слабаки. Чтобы о нем подумала Виолетта, если бы прознала, каким примитивным лекарством он лечит душевные раны. Вряд ли это прибавило бы у нее уважение к нему. У него нет иного выхода, кроме как сжать свою волю в кулак и не подавать вида о своих подлинных чувствах. Вопрос лишь в том, хватит ли у него на это сил? Такого испытания с тех пор, как он занял место губернатора, еще не подвергался.
