Зверь лютый Книга 40 Нашествие

Ещё одно обязательное дело. Мы победили, но наших павших надо похоронить. С честью.

"И мы, собрав тела героев,

Могилу вырыли, и в ней,

Для мира вечного, покоя,

Зарыли всех богатырей.

Курган насыпали над ними;

Пусть веки вечные стоит

И громко с ветрами степными

О славе русской говорит!".

Потери не велики.

Факеншит! Как это... обезличено. Верёвочку с онуча потерять — потеря. А павшие в бою — люди.

Хорошо тем, кто в бога верует, в жизнь загробную: товарищи твои не исчезли, не потерялись, а в новые места переехали.

"Походной рысью -

Всё тише музыка подков

Кавалерийских

Погибших без вести полков.

Труба горниста

Нас отпоёт за всех живых, -

В небесных списках

Нет ни своих и ни чужих".

Хорошо, что победили. Что поле боя за нами — своих раненных смогли собрать, многих вылечат. А у князя Игоря в "Слове о полку..." из всех княжеских дружин домой вернулось четверо, а ковуев — никого.

Глава 816

К ночи оба лагеря по берегам Трубежа затихли, прискакал Алу с малой свитой.

Радость. От того, что вижу живым. А то... был не уверен.

Отвёл его к той ямке, где его отец последний подвиг в жизни совершил. Постояли. Помолчали. Алу всплакнул. Горсть земли взял, в мешочек и под рубаху. Посидели у меня в шатре, помянули. Я кое-чего порассказывал.

— Так ты отца моего на смерть послал?!

— Уймись. Кто я, чтобы Боняка Боняковича хоть куда посылать? Нет, я предложил ему возможность, о которой всякий добрый воин мечтает. Умереть с честью. В бою. Быстро. Уничтожая врага. А не коптить бесполезно небо, постепенно разваливаясь, глупея и ветшая. Твой отец... крепкий муж. Правильный. Теперь тебе придётся быть его достойным.

— Так вот почему он так со мной перед уходом говорил... и людям велел... Знал, что назад не вернётся...

Алу понимал, что в этой истории нет моей злой воли, нет какого-то обмана. Что его отец "сделал свой выбор". Но... очень грустил.

Чувства — чувствами, а дело — делом. К моей радости, мятежа в его отрядах не случилось. Отчасти потому, что были чёткие указания самого Боняка: слушаться во всём Алу. Отчасти — оставшиеся в отрядах верные Боняку и лично Алу люди. Отчасти — известие о доле в добыче под Переяславлем и ожидаемой добычи от разгрома бегущих "шаруканычей".

Стало уже совсем темно, когда подъехали, повстречавшись в пути, остальные предводители.

Замученные тяжёлым днём и "долгими концами" верховой скачки, довольные одержанной победой.

— Ну что, князь Иван? Славный денёк получился. Будет чем на старости лет похвастать. Сколь много поганых побито, сколь много скота да полона взято. Такого успеха и у предков наших, поди, не случалось.

Искандер очень рад победе. Но чувствует себя виноватым. Из-за того, что вывел полк сюда, позволив мятежникам захватить Киев и убить дядю Глеба. Что не смог сам побить поганых, что его пришлось вызволять из осады.

Зря, попрекать его я не собираюсь: он сделал то, что мог. Другое дело, что его "мог" недостаточно для победы.

— Верно говоришь, Искандер. Таких полчищ неоглядных на Русь прежде не приходило. Бывали числом многие, но чтоб настолько... С победой, братия. За успех и выпить не грех.

Дёрнули по рюмашке, как-то ожили малость, повеселели.

— Более не налью. Пока. Нам ещё дело надо делать.

— Да какие ещё дела?! Победа! Великая! Какой и не упомню.

— Большая победа, тысяцкий. Только это победа в битве. А нам надобна победа в войне. Для того надо идти в Степь. Добить гадюку степную в её логове. Вот чертёж тамошних земель. Алу, ты идёшь на юго-восток. Переходишь Донец и бьёшь по становищам шаруканычей. Всяк, кто водил людей на Русь, должен быть казнён. Всяк, кто ходил на Русь — полонён. Полон... торг рабами вести нельзя. И держать их в прежних кошах нельзя. Так что, или руби, или ко мне гони. Я любое число приму. По своей обычной цене — две ногаты за ходячую голову. Воинам своим раздай по две вежи. По две семьи, без кормильца оставшихся. Ещё. Нынче же шли гонцов в свои становища. С вестью о великой победе, о славной гибели Боняка Боняковича. О своём ханстве, принятии бунчука отца. Зови всех из обеих орд на земли шаруканычей. Обещай им и кочёвки, и богатое имение, от побитых оставшееся. Давай земли не сплошняком, а чересполосицей. Пусть поторопятся, стада да отары без присмотра не ходят.

— А если они... не схотят? Ну... на новое место переходить.

— Умные — схотят. А дураки... А на что тебе дурни? Богатые аилы — раздробить, бедные — усилить. Восстанови курени. Чтоб и курени у тебя были из примерно равных кошей, и коши — из примерно равных семей. Куренными и кошевыми ставь не по роду, а из своих верных.

— Побьют его шаруканычи. У него всего-то пара тысяч, а там-то...

— Не побьют. У него воины, там — пастухи оставшиеся. У него — слава, там — страх. Разбегаться будут, соседей на помощь звать. Чтобы соседи не пришли — Чарджи и князь Всеволод идут вдоль Днепра на юг.

— Как далеко?

— Далеко, Чарджи. Сколь сможете. Напротив Хортицы по левому берегу Великий Луг.

* * *

Летописи называют это место "Протолчии". Несколько раз русские дружины в "лузе в Днепреском... заяша стад множество и вежа, которе бяхуть осталися в лузе".

Там зимовища половцев. Место точно определяется еще в записи 1103 г., когда русские войска "приидоше ниже порог и сташа в Протолчех и в Хортичим острове".

* * *

— Вежи кобяковцев, наверняка, там. Истребить. Или на Русь угнать. Или отдать ему (я кивнул в сторону Алу). Будет смешивать одно дерьмо с другим, кончаковцев с кобяковцами. Ещё. Ты сможешь вызвать к себе воинов с Роси?

— М-м-м... Смогу.

— Тогда надо идти от Хортицы на восток и выбить лукоморских. Хан их Тоглий тут остался. Но они нового хана выберут и пойдут "шаруканычам" помогать. А то и на их земли переберутся. Нельзя такого позволить. С тобой пойдёт князь Всеволод.

Кто-то из курских бояр заворчал, а Чарджи и Буй-Тур принялись друг друга с интересом рассматривать.

— Всеволод, ущерба княжеской твоей чести в подчинении князю Чарджи не вижу. На Роси над "чёрными клобуками" завсегда русский князь. Да и потомок великих ябгу торков — это тебе не хвост собачий. А по сути... Чарджи — из лучших и опытнейших степных полководцев. Сколько побед он за последние годы одержал. Смотри внимательно, что он делает, спрашивай. Помнишь Чарджи, как я Алу тебе в ученики отдал? Как вы оба этого не хотели, упирались, аки бараны. А теперь глянь какой добрый молодец получился! Две орды враз водить будет.

Все принялись разглядывать чуть раскрасневшегося Алу.

— А мне какое место найдётся?

— А нам с тобой, Искандер, вместо славы боевой — дерьмо расхлёбывать. Мда... Кончак — молодец, повыучился у грузин порядку. На слух не верил — требовал грамотки. А получив — складывал и за собой возил. Мы тут кое-чего нашли. Вот такое, к примеру, чудо.

Больше всего это напомнило мне жертву неумеренного пирсинга: лист пергамента, по нижнему краю которого на коротких шнурах подвешены свинцовые печати, поболее двух десятков.

— Грамотка боярства. Киевского. А ещё луцкого, галицкого и минского, из бояр высланных мною прошлой зимою и весною за дела их воровские. Воры противу государя доехали до Киева и скучковались. Местных в измену втянули. А те и сами рады. В грамотке призыв к Кончаку идти в Киев и спасти их неправд, да ущербов, да казней Боголюбского и брата его Глеба. А они, де, ему ворота откроют и примут князем Киевским. Условие: принять веру православную.

— Что?!

— То, Всеволод. Прежде киевляне рюриковичам изменяли. То одного князя звали, то другого. На поле боя бросали, отравами травили, дубьём насмерть забивали. Ныне, когда Боголюбский Русь под одну шапку собрал, когда рюриковичи заодно стали, за Государя Русского — позвали иноверца и иноземца в князья.

Меняя "Святую Русь", объединяя и реорганизуя её, вводя новизны в наследование и управление, я должен был предвидеть ответную реакцию "угнетённого" боярства, особенно — столичного. Люди не глупы, коли от нас новизны валятся, то и от них тоже будут.

То, к чему я постоянно стремлюсь в части технической — свободная творческая инициатива народных масс — естественным образом пробивается и в области политической. На Руси города часто призывали и изгоняли князей — не новость. Новость — в расширении круга "призывников".

До сего времени на Руси в князья выбирали рюриковичей. "Вся Русь — достояние дома Рюрика". Однако централизация, проводимая Боголюбским, исключила момент "выбора князя народом". Выбора нет — есть "воля Государева".

В Новгороде устранение Романа Подкидыша оставило город без князя вообще. Пришлось им, хоть и с кровью, а признать Ропака — князя ставленного, а не вечем выкрикнутого. Насильственно прошла замена князей в Луцке и в Галиче. Чётко проявилась в Полоцке. То князей было "как собак не резанных", а то раз — и нет никого. Одни побиты, другие Боголюбского с его цепным Ванькой опасаются.

Свобода, вольности новгородские, манили киевское боярство уже десятилетия. Сделать явно, как в Новгороде, призыв и изгнание князя вечем они не могли. Использовали народное возмущение, измены и тайные убийства.

Устроить заговор, убить князя Глеба — ничего нового для киевлян.

Зацепившиеся в Киеве высланные бояре из разных мест просветили по теме: выбора нет. Призвать-то рюриковича можно. Только никто не пойдёт.

На бескняжье и хан князь. Вот и составилась воровская грамотка с призывом Кончака.

А чё? По матери — из грузинского царского рода. С православием знаком, может, и крещён в детстве.

* * *

Бунтовщики киевские немного, меньше, чем на столетие, опережают псковичей, избравших литовца Довмонта князем.

Несколькими столетиями позже, уже на излёте Новгородской государственности, будет попытка призвать князя из Литвы. Михаил Олелькович приехал и довольно быстро уехал, поскольку главный его приглашатель — архиепископ Новгородский Иона — помер, а сторонники, во главе с Борецкими, потерпели поражение. Через 10 лет он же устроил заговор с целью убийства Великого Князя Литовского Казимира Ягеллона и занятия литовского великокняжеского стола. Заговор раскрыли, заговорщиков казнили.

Приглашение Кончака похоже на историю королевича Владислава начала 17 в. Но отец его Сигизмунд, бывший ярым католиком, отпускать сына в греческое суеверие не схотел. А там ополчение, Минин с Пожарским...

Размер Киева, рассказы скопившихся в нём репрессированных из разных мест, нарастающие изменения на Руси, подталкивают киевлян. Они ж за свою свободу биться готовы! Вот и призывают молодого успешного степного князя себе в правители. А условия... обдурим. Будет как в Новгороде после "коммунальной революции".

В РИ Кончак умер в самом начале XIII в., власть перешла к сыну Юрию Кончаковичу.

Всю жизнь Кончак стремился к максимальному объединению восточной части половцев. Ни одно степное объединение не могло сравниться с его владением. Однако, несмотря на силу и богатство, на значительные территориальные размеры, на выделение класса феодалов с достаточно разработанной иерархией, на относительно крепкую центральную власть, объединение Кончака не стало государством. Экономическая база оставалась кочевой-скотоводческой. Государства же складывались и существовали только при слиянии двух хозяйственных систем: земледельческой и скотоводческой. Экономика обусловила и сохранение в общественных отношениях сильных пережитков родо-племенного строя ("патриархальной вуали"). Не возникла еще необходимость в создании армии, судов (судил сам хан по обычному праву). Не была принята единая монотеистическая религия, хотя движение к ее восприятию уже началось. Не освоили половцы и письменности. Экономика, социальный строй, культура не созрели еще для создания раннефеодального государства.

* * *

Не берусь судить кто из участников "пергаментного пирсинга" осознавал ист.матерные последствия. Полагаю, что Кончак, в силу личного ума и опыта, понимал многое. Добровольное подчинение русского "Киевского пятна" его власти, власти царя "желтого народа", позволит ему обеспечить "слияние двух хозяйственных систем". Это условие создания наследственного феодального государства. Мечты всей жизни. И жизни деда — тоже.

Уверен, что ни тысячи воинов, ни десяток сошедшихся ханов об этом не думали. У них проще: грабёж. Захват скота, полона, хабара. Ухватить побольше. Ризу, золотом шитую, спереть. Шубу боярскую соболиную скоммуниздить — кайф. А вот сам Кончак...

Кажется, именно под такое развитие событий он и собрал невиданное для нынешней эпохи воинство. Уговаривал, одаривал, обещал... Вкладывался. Не грабёж, не, даже, захват земель для кочёвок. Завоевание плотно населённой землеедами провинции. Что позволит стать государством.

Ваня, факеншит!, ты тут прогрессируешь и, почему-то, надеешься, что остальные будут покорно подставлять лепестки своих душ под произливаемую на них благодать "светлого будущего"? — А фиг там. Они и сами прогрессерить начинают! В своих, естественно, интересах.

— Так... так это ж... Это ж... Измена!

— Да. И тебе, Искандер, придётся эту измену выкорчёвывать. Прежде я думал, что ты с полком своим пойдёшь на юг, поганых добивать. А идти придётся на север. Мятеж киевский опаснее всех кончаков с кобяками. До Вятичева брода вёрст шестьдесят. День скока. От Уветичей до Киева — ещё день. И выжечь измену. Выкопать все корешки. Не только тех, чьи печати тут привешены — всех. Из вятших, включая и духовенство — всех кто не воспрепятствовал, не возвысил голос против измены государю русскому. Из простых — всяк, кто в мятеже участвовал, кто убивал или грабил людей государевых. Пролившие кровь обречены смерти. Прочие — высылке ко мне. С чадами и домочадцами. У меня для таких... есть места не столь отдалённые.

— Но... но я не могу... своих... пытать... замыслы воровские распутывать... я не умею!

— Научишься. У меня есть тут пара мастеров по этой части — отдам тебе. Вон Ноготок сидит-скучает. Такой путь проделал, всю задницу об седло отбил, а заняться нечем. Потерпи, Ноготок. Нам с тобой Поруб Киевский — дом родной, поработаешь в знакомых застенках. Ноготок — такой мастер, что из всякого чудака правду вынет, ответ на любой вопрос извлечёт. Ещё пара молодых парней — умельцы вопросы задавать. Они "замыслы воровские" и будут распутывать. Твоё дело — их безопасность да покой в городе. Ещё: ворам никакой пощады. Не взирая на лица. "Лучше наказать десять невиновных, чем упустить одного виноватого". Виноватого — в воровстве противу Государя и Святой Руси.

Искандер недовольно морщился, крутил головой:

— Вспомни слова отца своего: "дело государя — суды да казни". Вот и будешь. Судить и казнить.

— Я не государь!

— Увы, Искандер, "здесь и сейчас" в Киеве ты будешь представлять особу Государя Русского. Со всеми правами и обязанностями. Пока смену не пришлют. Изволь соответствовать.

Мы знакомы с Изяславом Андреевичем (Искандером) уже несколько лет. Он меняется. Особенно хорошо это видно потому, что растёт не у меня на глазах, что встречаемся не каждый день.