Золотой единорог

У Додо разбежались глаза.

— Нравится? — спросил Фаэль, стоящий рядом со стулом.

— О! Это здорово! Великолепно даже, — ответил Додо. — Можно смело утверждать, что вы имеете вкус.

— Благодарю, — кивнул эльф. — Немногие в состоянии оценить мою тягу к прекрасному.

— Я в состоянии, — заверил финмора дракончик. — Ну там, сказать, сколько чего стоит, например, на черном рынке... — Он замолк, сообразив, что ляпнул лишнее.

— А может, ты не так прост, как стараешься казаться. Кто ты? — спросил Фаэль, склоняясь над ним и заглядывая в глаза.

— Меня зовут Додо.

— А настоящее имя?

— Я забыл.

Эльф усмехнулся и принялся ходить по комнате, описывая круг, в центре которого сидел испуганный пленник.

— А может, это ты настоящий шпион, посланный сюда моими врагами? А?

— Не понимаю!

— Шпион не та деревенщина, с которой ты таскался по городу, верно? Он для отвода глаз! — Проходя в очередной раз мимо дракончика, Фаэль подмигнул. — Основную работу делаешь ты!

— Какую работу? — слабо пропищал Додо. — Я вольный странник и никому не служу. Я в жизни не был знаком ни с одним эльфом до того, как повстречал Луадана.

— Но ты можешь работать не на эльфов! — рявкнул финмор. — Среди гномов и людей у меня не меньше врагов, только и мечтающих уничтожить Семью!

— И... и... что я должен теперь сказать? — поинтересовался Додо в конце второй минуты пронзительно-изучающего взгляда Фаэля. От него у дракончика вся чешуя зачесалась.

— Признаться ты должен! — прорычал финмор. — Это облегчит твою участь!

— В чем признаться? — спросил Додо, понимая, впрочем, что вопрос глупый.

— На кого работаешь? Кто тебя послал!

Заморыш и не думал раньше, что утонченные эльфы, чем бы они ни занимались, способны так орать. Фаэль с удовольствием продемонстрировал, как зыбки в этом мире стереотипы. Дракончик чудом не оглох, успев прижать ушки, а стекла в рамах не потрескались исключительно благодаря своей толщине.

Прошла еще почти минута. Додо открыл один глаз.

Вот досада — он все еще рядом, стоит и, пуча глаза, дышит.

— Ладно, — кивнул Додо. — Я скажу.

— Так-то лучше! Ну? Насколько твоей искренности хватит? Посмотрим.

Откашлявшись, дракончик начал рассказывать о том, как попал в Дансин, как жизнь несправедливо обошлась с ним, в который раз вышвырнув на обочину без гроша в кармане, о том, как пришлось побираться и даже подворовывать, чтобы не подохнуть с голоду. Додо детально описывал всех жестокосердный негодяев, что пинали его, таскали за уши или хвост, обливали помоями и натравливали собак, а так же когда и где произошли эти досадные происшествия...

— Молчать! — заорал не в силах больше выносить все это Фаэль. — Молчать!

Додо вздрогнул, моргая, словно испуганный младенец.

— Но... но вы сказали рассказывать все! Или надо было начать от рождения, да?

Эльф пошатнулся, хватаясь за голову так, словно та собиралась соскочить с плеч.

Вытащив из кармашка на широком поясе скляночку с какой-то жидкостью, Фаэль открыл ее и опрокинул содержимое в рот. Потом погладил себя по груди со словами: "Спокойно, спокойно. Все пройдет"

— Я знаю в городе одного лекаря, который очень хорошо справляется со всеми болезнями, — сказал Додо, испытав внезапное желание помочь бедняге добрым советом. — Он лечил меня от чесотки хвоста.

Эльф убрал скляночку, глубоко вздохнул и посмотрел на дракончика.

— И болезни нервов, — прибавил тот, — лечит...

Фаэль медленно подошел к нему.

— Допустим, я поверю, что ты самый честный дракон на свете...

— Я — самый честный дракон на свете, — протараторил Додо, желая развеять у собеседника всяческие сомнения.

— Угу... Тогда, чтобы доказать это, ты расскажешь мне, что вы там с Шухтером удумали.

— Не понял.

— Какие могут быть дела у этого старого негодяя с вами, эльфом и недомерком драконьего племени?

— Да никаких, — ответил Додо. — Мы просто встретились как старые приятели...

— Перестань нести чушь! — завопил финмор. — Я даю тебе последний шанс сказать правду! Послушай! Если ты все расскажешь, я тебя выпущу!

— Не верю, — сказал Додо. — Где гарантии?

Фаэль задохнулся.

— Я — глава Семьи, и ты еще требуешь у меня гарантий? Мерзкая пакостная тварь!

— Мир... — дрожащим голосом отозвался дракончик, — мир несправедлив к маленьким существам, поэтому они вынуждены постоянно отстаивать свои права!..

Эльф вытаращился на него, потом поднял указательный палец и на плохо гнущихся ногах вышел в другую комнату. Там он издал громкий и, прямо скажем, ужасный крик, а через мгновение появился вновь — сама любезность.

— А что драконы любят больше всего на свете? — спросил он.

— Многое... А больше всего... поесть.

— Понятно, — протянул Фаэль. От него несло таким пряничным радушием, что Додо начала подозревать, что финмор окончательно слетел с катушек. — А что именно есть? Хочешь — я накрою тебе большой стол, а ты все мне расскажешь!

— Конечно! Еще бы не хотеть, — заявил заморыш. — Сколько себя помню, живу впроголодь. В моем положении дураком будет тот, кто откажется.

— Да? — Эльф недоверчиво покосился на него. — Обещаешь все рассказать? Про Шухтера.

— Что знаю, — ответил дракончик с охотой.

— Хорошо... — Опустошенный, финмор подошел к столу, взял в руку колокольчик, чтобы позвать слугу. Походил он сейчас не на главу самой страшной мафиозной организации Дансина, а на стряпчего, получившего весть, что его собираются арестовать за махинации.

Он обернулся и смерил пленника холодным зловещим взглядом.

— Но учти. Если ты и на этот раз вздумаешь обвести меня вокруг пальца, я напою тебя таким зельем, что пожалеешь, что появился на свет!

Додо кивнул, широко улыбаясь. Жизнь не раз заставляла его жалеть именно об этом, так что еще одним таким сеансом испугать заморыша было нельзя. А обед — ну какой обездоленный откажется от бесплатного угощения в компании с представителем городских верхов?

Фаэль позвонил в колокольчик и вызвал прилизанного, похожего на мокрого ужа, слугу. Вскоре кухня в Доме Семьи наполнилась суетой и вкусными запахами. Если бы не довольно-таки отчаянное положение, Додо считал бы себя счастливчиком.

23

Шухтер кипел от ярости, и для этого у него было множество причин. Одна из них — новая манера Луадана лезть под кожу. Эльфу нужно было непременно знать все обо всем. Парень как с цепи сорвался, по-другому не скажешь. Требуя обстоятельного рассказа о своей семье, он и слушать не хотел никаких отговорок. Угораздило же Шухтера пообещать!

Луадан не отставал от него ни на шаг, и, в конце концов, гоблин сдался. Решил, что лучше поберечь последние оставшиеся нервы.

— Садись и слушай! Повторять не стану! — Шухтер толкнул Луадана в живот обеими руками, заставив попятиться. Сзади оказалась кушетка, на которую он и плюхнулся. — Мы с твоим отцом переписывались, все верно. Как только он устроился на новом месте, в Ропси, он отправил мне первое письмо, в котором рассказывал подробности.

— Обо мне?

— В частности. Твои родители появились на постоялом дворе поздней ночью, в ужасную погоду, когда гроза стремилась оторвать землю от ее положенного места и забросить на небо. Сверкали молнии и гремел гром, понимаешь? Ни одна собака не отваживалась тогда высунуть нос наружу, но твои родители именно это и сделали. Они, конечно, не были собаками, но их логика оставляла желать лучшего... Ну вот. Мужчина и женщина, ведущая восьмилетнего ребенка, постучались к Эльберту часа в два ночи. Он пустил их и пригласил к очагу. Он им был нужен, да, ведь оба промокли насквозь и, по словам Кинжала, напоминали выкупавшихся в ведре с водой котят.

Луадан взволновался не на шутку. О таких деталях он ничего не знал.

— Мои родители были Бродячими Эльфами?

— Нет. Мы с Эльбертом неплохо знали это племя, не раз встречались во время странствий. Бродячих Эльфов за версту узнаешь, да хотя бы по взгляду, если они вдруг в другую одежду вырядятся. Твои родители были другими... ну, Эльберт писал, что они словно потерялись, выглядели странно, смотрели отрешенно, словно...

— Что? — спросил Луадан, по спине которого пробежали табуном мурашки.

— Он написал: "...точно их выгнали из дому и преследуют..." Если я не ошибаюсь, такова цитата.

Эльф пытался понять, что это означает и не пришел ни к одному утешительному выводу.

В его прошлом завелась зловещая тайна.

— А ты помнишь что-нибудь? — спросил Шухтер.

— Я уже говорил, что ничего... — мотнул головой юноша.

— Хорошо, продолжу. Твой отец дал путникам поесть, тебе еще и кружку теплого молока, а потом проводил в комнату. Там ты и твоя мать уснули. В ту ночь других постояльцев не было, поэтому никто не мешал Эльберту и твоему отцу разговаривать у горящего камина внизу.

— Как звали... моего настоящего отца?

— Тот не назвался и не назвал имя своей жены. Но он попросил Эльберта об одной услуге — подержать тебя под крышей этого дома. Тебе угрожала опасность, Луадан. Эльберт пообещал. Эльф предлагал кошелек, полный денег, но Кинжал отказался, взяв только плату за постой и еду. А наутро эльфы исчезли. Ты остался. Навсегда.

— И больше Эльберт их не видел? — спросил Луадан, моргая.

Еще не хватало раскукситься на глазах гоблина.

— Нет. Впрочем, он наводил справки, даже отправлял послания кое-кому из своей прошлой жизни в надежде, что кто-нибудь что-нибудь может знать. Увы. Ничего.

— И все?

— Все. С той поры ты поступил на воспитание Эльберта.

— Но почему я не помню того, что было раньше? Я уже не считался младенцем!

— Эльберт думал, твоя мать прибегла к какой-то магии. Стерла прежние воспоминания.

— Зачем?

— Кто знает этих эльфов? — пожал плечами Шухтер. — Но, очевидно, эта женщина не собиралась возвращаться.

— Печально.

— Да, понимаю, каково тебе узнать такое. Видишь, не так много мне известно.

— Но вы со своими связями... — пробормотал эльф.

— Откуда я знал, что ты появишься здесь? — спросил Шухтер. — Что Эльберт мертв... Последнее письмо от него пришло год назад, и в нем он не сообщал ничего интересного. Я отослал одно в ответ — безрезультатно. Парень, у меня были свои дела.

Луадан молчал.

— Если будет время, я постараюсь что-нибудь выяснить, — добавил старик.

Эльф был уверен, что он что-то недоговаривает.

— А это связано как-то с Пророчеством? Мое появление?

Шухтер уставился на него, словно спрашивая, как далеко ты еще готов пойти, парень. В эту минуту Луадан чувствовал в себе силы узнать все тайны мироздания.

— Эльберт писал об этом, помнишь? В Пророчестве говорилось о молодом эльфе, который сокрушит мощь Черного Лиходея. И представь себе, что почувствовал Кинжал после разговора с твоим настоящим отцом. Эльберт умел складывать два и два. По его словам, он давно ждал знака — и вот он, извольте радоваться!

— Да уж... — почесал затылок Луадан. — Остается выяснить, почему Эльберт выбрал именно это занятие, чтобы осесть.

— Ну, Ропси не слишком близко, не слишком далеко от столицы Кларопии, правда? Конечно, был риск, что его опознают какие-нибудь постояльцы, но что Эльберту риск? Лица он никогда не прятал, а в случае чего мог бы за себя постоять — ну, хотя бы настолько, чтобы выиграть время для бегства. Кстати, многие бывшие пираты, насколько я знаю, поступают именно так.

— Убегают?

— Нет. Становятся владельцами подобных заведений.

— Значит, я — эльф из Пророчества. Выходит, мои настоящие родители знали об этом? Они решили подыграть Эльберту?

— Скорее, это совпадение. Но, надо сказать, судьбоносное. Какая-то сила, видимо, из разряда тех, что управляют судьбами мира, привела их на тот постоялый двор. Все сошлось в одной точке. Кинжал получил Пророчество, а потом и того, кто выполнит его. То есть тебя, парень.

— Но откуда пришли и куда ушли мои родители?

Старик вытащил из стоящей на столике шкатулки трубку и начал набивать ее. Он курил впервые с момента из встречи с Луаданом.

— Как я и говорил, узнать это Эльберту не удалось. То есть, до конца не удалось... Не посвящая их в детали, Кинжал обращался к магам, показывал им предметы твоей одежды, и просил выяснить, откуда она. Никто из них не мог дать толкового ответа. Ясно было, что в Ропси они приплыли с верховий Тутуина на корабле, который бросил якорь в Систэре за сутки до того, как твои мать и отец появились на постоялом дворе. Портовики помнили корабль смутно и не могли сказать, что он из себя представляет. Утверждали, что не обошлось без колдовства. Та ночь тоже была бурная. Фонари гасли на пирсах, ветер и дождь едва не скидывали людей в воду, поэтому мало кто осмеливался приблизиться к судну. Оно постояло, почти целиком скрытое завесой дождя, а потом с него сошли трое, одетые в длинные одежды. После этого корабль отплыл, и в свете молний некоторым портовикам показалось, что это длинная узкая ладья со вздернутым носом и косым парусом, каких в Систэре никогда не бывало. Белая ладья.

Луадан не мог взять в толк, что гоблин хочет сказать.

— Белые ладьи упоминаются в легендах о дальних эльфийских странах, которые никто из ныне живущих не видел.

— Но ведь я не из дальней страны, так? — испугался Луадан. — Я самый обычный.

— Как знать. Уже то, что единорог сделал тебя главной фигурой Пророчества, кое-что значит, — усмехнулся Шухтер. — Что мы еще сможем выяснить в будущем?

Луадан подпер руками голову. Только ему стало казаться, что все налаживается и приобретает смысл, как следующая волна разрушила хрупкую уверенность. Эльф чувствовал, как барахтается в массе смыслов, образов, недомолвок и намеков. Плохо не знать ничего, но еще хуже знать только половину правды. А вдруг эта правда окажется вовсе не такой, какую ты ожидаешь? Небось, потом выяснится, что Луадан — принц, король или император каких-то неведомых земель... Ну нет, глупости! Эльберт что-то напутал, просто не распознал в тех эльфах самых обыкновенных, Бродячих, с кем не бывает, а бежали они по каким-то своим причинам. Может быть, поссорились с соплеменниками и, опасаясь мести, решили убраться подальше. Кто теперь знает? Так или иначе, здесь нет и не может быть ничего мистического. Луадан старался смотреть на вещи трезво — так учил отец, — и нередко это помогало. Не во всех делах мира участвует магия и потусторонние силы.

Эльф взглянул на старика, дым от трубки которого успел заполнить всю комнату.

— У тебя есть, что сказать, парень? Лично у меня — нет. — Шухтер сощурил глаза.

— И у меня, — признался Луадан. — Не хочу об этом говорить...

— Правильно. Я лично придерживаюсь правила не торопить события, которые и сами неплохо катятся. К чему? Рано или поздно они случатся. Рано или поздно ты узнаешь все, получишь ответы на все вопросы. Такова жизнь. Придет время — и ты будешь готов посмотреть правде в глаза.

Луадан нервно хрустнул пальцами.

— Почему-то меня это заранее не радует.

24

Нервы у Фаэля были и в самом деле расстроены. Он ел за двоих, а то и троих. За его острыми ушами трещало, что приводило дракончика в неописуемый восторг. Когда хрумкал он сам, подобного эффекта почему-то не наблюдалось, хотя уши у Додо были больше.