Армагеддон. Беглецы

В тот раз все сошло благополучно: он отделался испугом, машина — мелким ремонтом, а грабитель — тремя сутками в изоляторе (доказать ничего не удалось). Теперь он стал осторожнее. Пассажиров больше... да нет, брал. Брал, конечно, куда же деваться?..

Вот и сейчас он испытал схожие чувства, как тогда, с петлей на шее. С другой стороны, он понимал причины жесткости 'хозяев'. Противостояние, тем более вооруженное, разных групп пришельцев из двадцать первого века могло привести к гибели маленькой колонии.

СС выслушал полный разбор и оценку своих требований и пожеланий, из которого следовало, что они совершенно неприемлемы для колонистов. Возмутился, они спорили, но постепенно позиции сближались. Соратники Ушакова оставляют при себе пистолеты, впрочем, это было обычной практикой для попаданцев. Автоматы сдают. А в совет колонии от них входит представитель.

Петелин оставил Ушакова дожидаться ответа совета, и сразу на полицейского нахлынуло острое чувство тоски и одиночества. Мир вокруг... был чужд и опасен по определению. Он зябко пожал плечами и пока дожидался ответа, так и не вышел из палатки.

Ответ был, как и ожидалось, положительным. Двадцать восемь здоровых мужиков с автоматами, привыкших к дисциплине, и их семьи — серьезное усиление колонии.

Ясное солнечное утро едва расплескало яркие, словно умытые ночным дождем краски над горизонтом, когда вереница машин, потянулась сквозь портал в верховьях Днепра в мир Древней Руси. На изумрудной поляне их уже поджидали, выстроившись в стройную колонну, старожилы-попаданцы: два видавших виды грузовичка и шесть легковушек.

Бывшие стражи порядка, еще не оправившиеся от потрясения, робели перед полузабытой красотой нетронутой природы: лето в зените, щебет птиц — словно небесная музыка. Весь предыдущий день основная часть мужского населения колонии готовилась к рывку в обратном направлении, в истерзанный мир двадцать первого века. Мир, заваленный осколками цивилизации, таил в себе необходимые для выживания сокровища. Их предстояло собрать и перевезти в новообретенный город. Доморощенные циники окрестили это предприятие 'Великой Мародеркой'. В городе попаданцев остались лишь те, кто был незаменим: строители, кузнецы, да десяток парней для охраны колонии и межмирового портала, женщины, старики и дети.

Бывшие полицейские разбили для семей палатки и, освободив машины от поклажи, после скромного обеда вернулись в 'старый' мир.

Экспедицию в разоренный мир возглавил Степан Викторович Чепанов, а отец Егора пошел к нему в заместители. И только Егор обрадовался возможности вновь вдохнуть запах родных улиц, как старший Петелин, словно обухом по голове, заявил: хоть один взрослый мужчина в семье должен остаться в безопасности. Хотя какая тут безопасность? В первый же день едва не проткнули копьями! Егор подозревал, что это материнские интриги, но сколько ни спорил, сколько ни дулся, отец оставался непреклонен. Пришлось смириться, проглотив обиду.

Егору и еще трем парням выпало сторожить портал, эту зыбкую нить, связующую два мира.

Смена длилась мучительно долго — двенадцать часов, потом двенадцать часов отдыха, и снова на охрану. Поначалу казалось терпимо, но через пару дней усталость скопилась, словно грозовые тучи, и сладкая греза о 'синекуре' развеялась, как дым.

На исходе третьих суток тревожная весть, словно предрассветный туман, единым махом накрыла городок: портал суживается. Не катастрофически — жалкие сантиметры в день, но зловещий отсчет уже начался. Новость, как брошенный камень, всколыхнула тихую заводь колонистской жизни. Шептались старики, коротая дни на скрипучих лавках, перемывали косточки хозяйки, хлопоча у очагов, и, конечно, сами мужики.

Необходимо выбирать: остаться в чистом мире Древней Руси или вновь нырнуть в омут постапокалиптической безысходности.

Вечером, когда последние добытчики вернулись с промысла в разрушенном мире, общий сход не затянулся. Возвращаться не захотел никто. Единогласно решили все силы бросить на 'грабеж' ...

День исходил негой: в лазурном куполе небес надрывался многоголосый птичий хор, тепло обволакивало, словно мягкий кашемир, но солнце не обжигало, а лишь ласково пригревало. Идиллия, да и только! Так манило присесть в тени раскидистого дерева, осушить запотевшую бутылочку ледяного пива. Но нет, служба есть служба — Егор в который раз стоял на страже портала.

Он меланхолично наблюдал за нескончаемой вереницей грузовиков и легковушек, выползающих из мира Постапокалипсиса, груженых добром. Точно стая саранчи, машины облепляли грузчики, мигом перекидывая добытое на скрипучие телеги и увозя трофеи в город попаданцев. Чего там только не было: пластиковые трубы, словно кости скелета цивилизации, уцелевшая мебель, словно привет из мирной жизни, разобранные деревянные дачи и, даже несколько автодомов, разнообразные товары из пыльных, сохранившие аромат благополучного прошлого, магазинов и даже станки — в контролируемой полицией зоне работали автомастерские и бог весть что еще. Попаданцы тащили из руин старого мира все, что могло пригодиться для строительства нового. Конечно, ехали новые колонисты — очень уж стало в городе 'неуютно'. Тощие, лица как у бухенвальдцев, испуганные. В основном с тележками да тачками. Без слез не взглянешь.

Словно взбесившийся вихрь из портала вырвался грузовик. На стекле и дверях несколько пулевых отверстий. С душераздирающим визгом тормозов машина подлетела к телегам, замерла, словно подкошенная, прямо перед ошеломленным Егором.

Неужели водителя ранили?

Дверь, открываясь, жалобно скрипнула, Егор увидел смутно знакомое, оплывшее лицо, утопающее за толстыми стеклами очков, и вечно недовольный взгляд, словно мир задолжал ему галактику, не меньше.

Крови нет — слава богу не ранен! — с облегчением выдохнул воздух.

— Ненавижу... ненавижу вас, твари! — процедил сквозь зубы интеллигент, не отрывая взгляда от удивленного лица парня.

Это была испытанная тактика: он исторгал потоки жалоб, виртуозно вызывая у окружающих приступы неловкости и вины. Ему всегда чего-то не додавали. И окружающие, словно загипнотизированные кролики, бросались решать его проблемы. В обмен на нытье он получал все блага, включая самое дефицитное — общественное внимание. Даром. И при этом те, кто облагодетельствовал его, еще и чувствовали себя виноватыми. Ведь им предстоит радоваться жизни, а он останется 'страдать'. Хотя при взгляде со стороны, таком, знаете ли, легком, мимолетном, поверхностном, каким люди обычно и смотрят на других, незнакомых, малознакомых и ничего в их жизни не значащих, он был вполне успешен и 'страдать' было не из-за чего. У него была хорошая, для города зарплата, достойная машина, квартира — двушка и дачный участок в шаговой доступности.

— Это кто тут твари? — Егор нахмурился, словно предчувствуя грозу, вскинув густые брови.

— Вы! Твари, отсиживаетесь тут в тылу, пока я там, под пулями! Рискую жизнью! На меня напали бандиты! Стреляли в меня! Чуть не убили меня!

— Ты берега не попутал ли, мужик? — вспыхнул Егор, сдерживая клокочущую ярость. — Интеллигент хренов, чуть штаны не обмочил от страха, а теперь права качает!

— Почему я должен за эту вашу Россию под пули лезть? — взвизгнул тот, словно его режут. — Да это даже не Россия, а сборище средневековых дикарей!

Прищурив правый глаз, Егор медленно наклонился вперед и подпер подбородок кулаком. Левая рука, упертая в кузов машины, напряглась до судороги. Он словно превратился в змею, готовую к смертельному броску.

— Это ты — дикарь и тварь! И заткнись! Россия была, есть и будет! Мы возродим ее!

— Возродить? А что мне дала эта ваша Россия, нищая и засранная? — взвизгнул 'интеллигент', как побитая шавка, поджав хвост, — Да вы просто прячетесь здесь, а еще меня обвиняете!

Егор медленно выпрямился, разгибаясь, словно старая пружина. Костяшки пальцев побелели от напряжения. С силой оттолкнулся от кузова машины и шагнул к этому... изрыгающему проклятия.

— Ты забыл, где находишься, — прошипел, нависая над очкариком, словно грозовая туча над беззащитным полем, — Или думаешь, портал, новый, чистый мир — это бесплатный проезд? Забыл, кто тебя, сопливого, из разрушенного мира вытащил? — интеллигент заерзал, почувствовав, исходящий от Егора обжигающий жар ярости. Он попытался что-то возразить, но слова застряли в горле, словно ком земли. Егор схватил его за грудки и встряхнул, как тряпичную куклу, из которой выбивают пыль, — Понял, куда попал? Здесь тебе не двадцать первый век, здесь за слова отвечают. И если еще раз услышу, как ты гадишь на землю, которая тебя приютила, пеняй на себя.

Егор отпустил и интеллигент, пошатнувшись, рухнул обратно на сиденье, словно подкошенный. Молча. Егор жестом подозвал к себе одного из грузчиков и, кивнув на машину, скомандовал:

— Выгружайте, — он развернулся и, тяжело ступая, побрел к порталу, оставляя за собой шлейф пыли и усталости. В голове пульсировала лишь одна мысль: 'Достали...'

* * *

Несколькими минутами ранее.

Город агонизировал мучительно долго, словно смертельно больной старик, из последних сил цепляющийся за жизнь. В пустых глазницах окон еще теплился призрачный отблеск былого, еще возвышались грязно-серые пятиэтажки, но ледяное дыхание Смерти уже веяло у порога, проникало в каждый закоулок.

Тьма, густая и липкая, властвовала здесь, и голосом ее был вой погибели и зловещий свист ветра, пробирающий до костей. И от нее не спасешься, миг — и тьма тебя одолела.

Три пикапа и два грузовика, утробно рыча моторами, крались по улицам умирающего города. Александр Петелин, в первой в колонне машине, вел автомобиль, сосредоточившись на управлении и, стараясь не смотреть по сторонам.

С низкого, свинцового неба, без солнца, хлестали в лобовое стекло серые, грязные хлопья снега. Они оседали на брошенных автомобилях, с распахнутыми дверьми, на дорогу, где ветер злобно гнал пакеты, обрывки газет и прочий мусор. Под колесами снег мгновенно превращался в грязную, мерзкую шнягу, чавкающую, словно разлагающаяся плоть. Сквозь пелену тьмы на секунду проступали голые, продуваемые насквозь ледяным ветром мертвые пространства спальных микрорайонов; угрюмо раскачивались мокрые и голые кроны деревьев и лишь трава-оптимистка, упрямо тянулась зелеными ростками сквозь грязь и снег. И ни единого человека на пустынных улицах, словно город уже опустел. Миг и картина, словно испугавшись, исчезла во мраке, чтобы открыть новые, столь же угрюмый и безлюдный пейзаж. Картина настолько инфернальная, что окружающее казалось одним из кругов ада, описанных в 'Божественной комедии' Данте Алигьери и рождала в душе дикое желание издать первобытный, полный отчаяния крик, подобный вою одинокого зверя в ледяной пустыне.

В первые дни после перехода портала впечатления картины запустения и тихого умирания вызывали шок и желание вернуться обратно, в опасный, но живой мир Древней Руси. Теперь же окружающая действительность хотя и пугала, но стала просто привычной частью пейзажа.

Вдруг из тьмы возник одинокий силуэт — призрак из прошлого, когда солнце еще касалось этих улиц. Петелин резко затормозил, не доезжая десяток метров, а человек, в какие-то немыслимых лохмотьях, медленно, словно тень, пересек проезжую часть. Казалось, еще мгновение, и он рухнет замертво... Но смерть в этом городе давно никого не пугала. Смерть пришла сюда с воем сирен гражданской обороны, с ядерным грибом, взметнувшимся над ГРЭС и стала привычной деталью повседневной жизни.

'Лето... блин, — горькие складки легли в уголках губ, в глазах застыла черная печаль, — через день снег, а температура днем всего чуть больше нуля. Как же они тут выживают?'

Представил, что его семья могла остаться в городе и мотнул головой: Да ну нафиг!

Впереди проступил из мрака бетонный забор, за которым, в лабиринтах гаражного кооператива, таился портал. Александр расслабился — еще пара минут и он будет в безопасности. А впереди ночь в кругу семьи пока копаться в развалинах постапокалипсического мира будет Чепанов. Или это просто усталость, накопившаяся от бессонных ночей, сыграла злую шутку? Кто знает.

'Бах!' — выстрел, раскатистый и зловеще близкий, хлыстом ударил по тишине, заставив сердце на миг замереть.

Словно эхо, зачастили одиночные:

'Бах! Бах! Бах!' — и он словно очнулся от страшной, неправдоподобной одури первых секунд внезапного боя, и время сорвалось в привычном ритме.

Инстинктивно затормозил, одновременно выворачивая руль к обочине. Машина еще до конца не остановилась, когда рванул ручку, распахивая дверь. Подхватил автомат — он лежал между сидений, 'щучкой' метнулся вниз, успел подставить ладонь, чтобы не расшибиться. Перекатился под защиту металлической туши автомобиля, спиной ощутив шероховатый асфальт дороги.

Дальше все завертелось в стремительном танце.

Большой палец нащупал упругий рычажок предохранителя, перевел в режим одиночного огня. Затвор клацнул, досылая патрон в утробу ствола. Лишь тогда позволил себе осмотреться.

В распахнутой дверце 'Нивы', позади, зияла аккуратная дыра. А водитель? Слава богу — не видно. Успел укрыться!

Стреляли из леса, чья чаща вплотную обступила гаражный забор. Идеальная позиция, если бы не одно 'но': голые деревья, словно костлявые скелеты, не давали и тени защиты. Нападавшие — как на ладони.

— Внимание! — рявкнул, захлебываясь яростью. — Противник справа, в лесу! Огонь одиночными!

Грузовик в хвосте колонны вдруг взревел мотором и, обогнув колонну по обочине, на предельной скорости понесся к воротам. Черт, черт, черт! Убьют же идиота! Как его там? Ах да, Ковалев.

— Стой! — заорал, с каждой секундой ожидая, что водителя подстрелят, но машина, словно одержимая, влетела в проем ворот.

Ладно, потом разберемся!

Палец продавил спусковой крючок, и на конце 'Калашникова' распустился ярко-желтый, пульсирующий цветок пламени.

Пуля просвистела над головой, и Александр вжался в землю.

Выстрел, еще... Секунда промедления — и он станет легкой добычей. Пора уходить. Коротким, рывком перекатился к заднему колесу, оттуда — к покореженной дверце 'Нивы' и залег за ней, ловя ртом воздух. Сердце колотилось, как пойманная птица. Краем глаза заметил движение — водитель 'Нивы', согнувшись в три погибели, метнулся за покосившийся столб.

Ответный огонь — из четырех, возможно, пяти точек. Это давало надежду, что нападавших не так уж и много.

Стараясь не выглядывать из-за машины, Александр огрызался короткими очередями — у полицейских, на удивление, хватило запасов, чтобы не экономить патроны.

Явно не профессионалы. Иначе бы немедленно накрыли шквалом огня, не дали поднять головы. 'Авось пронесет...' — промелькнуло в голове, но тут же утонуло в кипящем адреналине. Это не случайность, не ошибка. Одна из банд, контролирующих город начала охоту за ними. Но сейчас главное — выжить. А после уже разбираться, кому перешли дорогу!

Он приник к прицелу, выискивая цель среди сплетения голых ветвей. Мгновение — и в перекрестии мелькнула темная тень. Выдохнул, плавно нажал на спуск. Отдача хлестнула в плечо. Фигура дернулась и осела за деревом.