Порыв ветра чуть не вырвал дерево у нее из рук. Итак, она выбрала место, где ее было бы видно из города, но при этом можно было закрепить между тремя столбиками. Она аккуратно привязала ее на месте, распушила ветки и поправила украшения. Убедившись, что все в порядке, она вставила батарейку и взяла пульт дистанционного управления.
Сильви снова посмотрела на темный фасад здания.
Если кто-нибудь смотрит, пусть поздравят с Рождеством.
Она нажала на кнопку, и зажегся свет.
Елка была великолепна: ее мягкое сияние разливалось по балкону.
Она выбралась из здания и проверила пульт дистанционного управления. Он выключил свет. Красиво. У них должен быть свет в течение нескольких ночей, прежде чем сядет батарейка. Она снова включила свет, хлопнула в ладоши и увидела, как чужой город, сверкающий в безлунную ночь, простирается до горизонта. И почувствовала, как ветер засасывает ее, тянет вперед. Он шептал ей в крылья и мог бы поднять ее к звездам.
Она почувствовала, что скользит в ночи, оседлав порыв прохладного воздуха, огибающий Королеву.
На полпути к городу она встретила своего отца. С ним были Джерри Хаскин, Милли Мичел, Клем Сангмейстер и еще двое или трое человек. Они спешили к Гнезду. Но остановились, и отец схватил ее за руку, выражая свое облегчение. — Ты в порядке, Сильви?
— Да, я в порядке. Почему ты спрашиваешь?
Они все посмотрели на елку, сверкающую на фоне звезд. — Ты серьезно? — спросил он, посмотрев на нее сверху вниз. Облегчение сменилось суровостью, которую она редко видела. — Я же говорил тебе не делать это.
— Выглядит великолепно, — сказал Клем.
Папа нахмурился, но Клем улыбнулся в ответ. — Это прекрасно.
Двое других сделали вид, что поднимают бокалы за это.
— Счастливого Рождества, — сказала Милли.
Ее отец заверил всех, что с ней поступят должным образом. Но он испытал слишком большое облегчение, чтобы долго сердиться. Тем не менее, был явно раздосадован тем, что она не подчинилась его желанию. — Ты будешь наказана, юная леди, — сказал он.
— Прости, папа. — Все остальные улыбались ей. И, наконец, ее отец присоединился к толпе. — Только не делай больше ничего подобного, — сказал он. — Больше так не делай.
— Хорошо.
— Сильви, — спросил Джерри, — зачем ты это сделала?
— Я не уверена, — сказала она. — Я думала, капелланцам нужна елка. — Она чуть не захихикала.
— Понимаю. — Папа снова нахмурился. — Ты могла погибнуть.
— Я была осторожна. — Здесь, по крайней мере, ее совесть была чиста. — Я не хотела рисковать.
— Что ж, надеюсь, ты довольна. — Он испустил долгий, глубокий вздох. — Не знаю, что мне с тобой делать.
Только взрослые, которым обычно не хватает чувства волшебства и воображения, могут спокойно спать в эту ночь. Сильви беспокойно ворочалась, прислушиваясь к шагам отца внизу, к завыванию ветра за стеной дома. Снаружи время от времени доносились голоса. Припозднившиеся гуляки расходились по домам.
За несколько минут до полуночи она приподнялась на подушках, чтобы видеть вершину Гнезда. И тут ей пришло в голову, что на Капеллу III наконец-то пришло Рождество.
ПОТЕРЯННОЕ УРАВНЕНИЕ
Эмиль Колер был парнем, который много смеялся, ухаживал за женщинами, в целом наслаждался жизнью, а в свободное время защитил докторскую диссертацию по физике. Но в тот пасмурный день, входя в лондонское кафе с портфелем в руках, он не выглядел счастливым. Мы не виделись с тех пор, как он уехал из Балтимора на преподавательскую работу в Брюнельский университет. — Генри, — сказал он, — рад тебя видеть. — Мы пожали друг другу руки, и он опустился в кресло. — Сколько времени прошло?
— Около четырех лет.
— Что ж, вижу, ты продвигаешься вперед. Поздравляю. — Он порылся в портфеле и достал экземпляр моей новой книги "Философия Фридриха Ницше". Я все еще пытался забыть свой предыдущий труд, неудачный анализ Джорджа Бернарда Шоу, который разошелся тиражом около пятидесяти экземпляров. Я говорил о Шоу много хорошего, но, видимо, даже ему это не понравилось.
Он поднял книгу, чтобы посетитель, сидящий напротив нас, мог полюбоваться ею. — Не мог бы ты оставить на ней свой автограф?
Я старался выглядеть скромным. — Конечно. — Я надписал ее для Эмиля, человека с изысканным вкусом, и подписал.
— Как ты познакомился с немецкой философией? — спросил он.
— Производство сигар может завести на странные пути. — Это был семейный бизнес. — В любом случае, я тоже рад тебя видеть, Эмиль.
— Ты все еще работаешь в "Сан"?
— Я воскресный редактор.
— Прекрасно. Я всегда знал, что ты много чего добьешься.
— Как жизнь в Брюнеле?
— Лучше и быть не может, Генри. Не думаю, что я когда-либо осознавал, насколько мне понравится преподавать физику. — Он взял меню, но, казалось, не обратил на него особого внимания. — Ты сказал, что в эту поездку тоже собираешься в Германию?
— Да. На следующей неделе.
— Ты не зайдешь поздороваться с ним? С Ницше?
— Он умер несколько лет назад.
— Мне жаль это слышать. — Он еще не закрыл портфель. И я заметил растерянность в его глазах. — Почему бы тебе не прийти ко мне сегодня вечером, Генри? На ужин. Там будет Элиза.
Я понятия не имел, кто такая Элиза. — Я бы с удовольствием, — сказал я. — Но у меня есть предварительные обязательства. Сегодня вечером доктор Ватсон выступит с выпускной речью в Лондонском столичном университете. Я собираюсь написать об этом статью.
— Доктор Ватсон? Тот самый доктор Ватсон?
— Да. Тебе интересно? Ты бы хотел пойти?
— В самом деле? Ты можешь это устроить?
— Конечно. Никаких проблем. Самое меньшее, что я могу сделать для своего коллеги, выпускника Балтиморского политехнического института.
Он рассмеялся. — Во сколько?
— В шесть часов. Будешь там?
— О, да. Безусловно. Ни за что не пропустил бы это.
— Отлично. Я и не знал, что ты поклонник Холмса.
— Разве не все на планете такие же? — Он все еще держал портфель открытым.
— А теперь, почему бы тебе не рассказать мне, что у тебя на уме?
На мгновение он выглядел озадаченным. — Ничего. Я в порядке. Никаких проблем.
— Позволь мне сформулировать это по-другому. Что еще в портфеле?
Он неуверенно улыбнулся. — Ты часом не работаешь с мистером Холмсом? — Он достал пару записных книжек. — Помнишь, когда я уезжал из дома, то сказал тебе, что приеду сюда, чтобы провести некоторое время с родственниками?
Эмиль никогда не знал своей матери, а его отец умер, когда он учился в Политехе. — Я помню, ты что-то говорил о двоюродном брате. Его звали Эрл, верно?
— Это был Стив. — Его губы сжались. — Стив Эддингтон. Он умер, когда я был в пути сюда.
— Мне жаль, — сказал я. — Что случилось?
Подошел официант. Мы оба заказали рыбу с жареной картошкой. Когда снова остались одни, Эмиль продолжил: — Инсульт. Ему было всего тридцать два. Никто не ожидал, что это случится. Он был профессором Городского университета. Однажды вечером он возвращался домой, но, когда приехала карета, его нашли в обмороке. Через несколько часов он скончался в больнице.
— Жаль. Он ведь тоже был физиком, не так ли?
— Да. Именно он заинтересовал меня этой областью. Это было до того, как моя семья переехала в Штаты. — У Эмиля были светлые волосы и приветливые голубые глаза. Но они стали напряженными.
— Так что происходит?
Он поставил локти на стол, сложил руки на груди и оперся на них подбородком. — Ты знаешь, кто такой Эйнштейн?
— Швейцарский патентный поверенный, который опубликовал что-то об относительности?
— Да. Ты знаком с уравнением, к которому он пришел?
— Не совсем. Наверное, мне не стоит признаваться в этом, Эмиль, но я никогда особо не интересовался физикой.
— Насколько я могу судить, Стив был первым, кто занялся исследованиями в области теории относительности. — Он открыл один из блокнотов на странице, которая была загнута, чтобы ему было легче ее найти, и передал ее мне. — Это работы Стива. — Страница была покрыта цифрами, символами и непонятными терминами, которые мне ничего не говорили. Единственное, что я узнал, — это имя Ньютона, за которым следовала пара восклицательных знаков. Он указал на строчку внизу. E=c2m. — Узнаешь это?
— Не совсем.
— Это уравнение Эйнштейна. Стив расставил символы скорости света и массы в обратном порядке, но это не имеет значения.
— Так в чем же смысл, Эмиль?
— Это центральное положение в работе Эйнштейна. Можно заставить частицы выделять значительное количество энергии. В этом суть, Генри.
— То есть ты хочешь сказать, что твой двоюродный брат интересовался тем же, чем занимался Эйнштейн. Почему это имеет значение?
— Генри, он опередил Эйнштейна. Все эти материалы датированы 1902 и 1903 годами. Но он никому об этом не рассказывал. — Он глубоко вздохнул. — Стив вывел формулу на два года раньше Эйнштейна. — Начинался дождь. Мимо прогрохотал автобус. Я его не видел, но он вызвал много шума и напомнил мне, что где-то рядом существует реальный мир. — Генри, мы говорим о крупнейшем научном прорыве со времен Дарвина.
— Хорошо, — сказал я. — Так почему же он никому не сказал?
Когда Ватсон, опираясь на трость, появился на сцене, он слегка прихрамывал, вероятно, из-за ранения, полученного во время второй афганской войны. Но поднялся на сцену и занял свое место за трибуной без посторонней помощи. Аплодисменты были оглушительными, и я подумал, что, может быть, мне стоит отложить философию в сторону и начать писать криминальные романы. Он подождал, пока шум утихнет. Когда это произошло, поблагодарил свою аудиторию голосом, который разнесся по всему залу, — удачное качество в эпоху, когда микрофонов еще было немного. Поздравил их с этой "важной вехой в нашей жизни" и продолжил разговор о достижении успеха. — Очень важно, — сказал он, — научиться верить в себя. Большинство из нас недооценивают свои способности. Авторитетные люди — родители, учителя, врачи — всегда указывают нам, что мы делаем неправильно. "Не трогай это, ты сломаешь". Мы хотим как лучше, но через некоторое время люди начинают верить в то, что слышат.
— Знайте, что образование не заканчивается с окончанием школы. Будьте непредвзяты. Не думайте, что позиция верна только потому, что вы в нее верите. Следуйте фактам. Если они ведут в другом направлении, будьте готовы внести коррективы. Ошибаться — это нормально. Просто не упорствуйте в этом. Это и есть определение глупости.
Когда он закончил, ему аплодировали стоя. Он поклонился, зал затих, и он начал отходить от трибуны. Внезапно он обернулся. — Кстати, чуть не забыл. Сегодня вечером со мной пришел мой старый друг, и я думаю, вам было бы приятно познакомиться с ним. — Он посмотрел в зал. — А, вот и он. Сэр, не могли бы вы подняться на сцену на минутку, пожалуйста?
Все в здании, должно быть, знали, кто этот друг. Он сидел примерно в трех рядах от них, у прохода. Не успел он даже встать, как зал взорвался. Он добрался до прохода, прошел в переднюю часть зала и поднялся по полудюжине ступенек на сцену. Поклонился в ответ на продолжающиеся аплодисменты и подождал, пока Ватсон успокоит всех. — Леди и джентльмены, — сказал доктор, — я хотел бы представить вам мистера Шерлока Холмса.
Это вызвало еще один раскат грома. Холмс оглядел переполненный зал и подождал, пока шум утихнет. — Спасибо, — сказал он. — Для меня большая честь находиться здесь с выпуском 1908 года. Я не перестаю удивляться, до чего вы доживете в столетии, которое обещает такой огромный прогресс.
Когда все закончилось и студенты должны были выходить со своими дипломами, они вместо этого столпились вокруг знаменитой пары, пока сопровождали их в конференц-зал, где уже ждали журналисты. Когда мы с Эмилем предъявили свои пропуска и вошли, к ним посыпались вопросы. — Мы больше не видели ваших работ о мистере Холмсе почти четыре года. Все закончилось, доктор?
— Вы имеете в виду писательство? — спросил Ватсон. — Сомневаюсь в этом. У меня до сих пор сохранились записи о многочисленных случаях. — Он улыбнулся. — Хорошо, я могу сказать вам, что скоро появятся еще два. "Любопытное дело в Вистерия-лодж" выйдет в конце лета. А — "Дело о планах Брюса-Партингтона" выйдет в декабре.
Один из репортеров сжал кулак и сказал: — Замечательно.
Поднялась рука. — Мистер Холмс, вы сейчас над чем-нибудь работаете?
И еще одна: — Есть ли вероятность, что вы вернетесь после выхода на пенсию, мистер Холмс?
— На вас нет охотничьей куртки, сэр? Это имеет какое-то значение?
Он поднял руки и подождал, пока они успокоятся. — Джентльмены, — сказал он, — я прожил на свете слишком много лет, чтобы продолжать шататься по лондонским улицам. Я планирую обосноваться здесь и немного почитать.
Вопросы продолжались около десяти минут, пока Ватсон, наконец, не поблагодарил всех и не сказал, что пора идти. Когда они с Холмсом направились к двери, Эмиль наклонился в мою сторону. — Ты не собираешься его кое о чем спросить?
— Что у тебя на уме?
Он закатил глаза. Охрана расчистила путь для двух гостей, но мы последовали за ними на улицу, дождались удобного случая и приблизились к ним, когда они направились через кампус. В конце концов, они заметили нас, и доктор нахмурился. — Могу я что-нибудь для вас сделать, джентльмены?
— Меня зовут... — сказал я.
Холмс закончил: — ...Генри Менкен.
У меня отвисла челюсть. — Я и не подозревал, что так хорошо известен в Англии.
— Я не уверен, кто вы, мистер Менкен. Но Ватсон сказал мне, что вы приедете, а ни один британец не наденет такую шляпу.
— Он автор новой книги о Ницше, — сказал Ватсон.
— Превосходно. — Холмс улыбнулся, как будто знал, кто такой Ницше.
По выражению лица доктора можно было предположить, что он не обманулся. — Мистер Менкен также известный критик.
— Что ж, Ватсон, полагаю, мы оба питаем слабость к критикам.
Мы пожали друг другу руки, и я представил Эмиля, который выглядел ошеломленным. — Мне всегда нравилась ваша работа, доктор Ватсон, — сказал он. — Для меня большая честь познакомиться с вами обоими.
Разговор продолжался в том же духе еще минуту или около того, пока Холмс не начал отвлекаться.
Эмиль заколебался. — Прежде чем вы уйдете, сэр, я хотел бы узнать, могу ли я заручиться вашей помощью.
Мы отправились в экипаже в кафе "Лунный свет", которое, по-видимому, было любимым местом Ватсона. Эмиль объяснил нам суть уравнения. Я ожидал, что Холмс отмахнется от всего этого, как от незначительного дела. Не было ни убийства, ни кражи, ни шантажа. В конце концов, он был, по сути, полицейским. С чего бы ему интересоваться этим вопросом?
Но, к моему удивлению, он внимательно выслушал рассказ Эмиля, просмотрел записные книжки Эддингтона и, в конце концов, прижал кончики пальцев ко лбу и уставился в стол. — Он умер в 1904 году, за год до того, как теория Эйнштейна стала достоянием общественности, верно?
— Да, сэр.
— Вы тоже физик, профессор Колер? — Колер кивнул. — Вы говорили об этом с кем-нибудь из его коллег?
