Торнсайдские хроники

— Я и не думала играть с тобой в карты, — многообещающе возразила я. — Я собираюсь использовать тебя совершенно по-другому.

— Только не говори, что собираешься взять у меня интервью, — простонал он. — Всё, что угодно, но только не это. Можешь даже надо мной надругаться.

— Надругаться над тобой я всегда успею, — возразила я. — У меня есть совершенно другая идея. Видишь ли, когда я работаю над статьями, мне бывает нужно зачитывать кому-то вслух свои черновики. Но никто почему-то не хочет слушать, все в ужасе разбегаются. А ты ведь сейчас разбежаться не сможешь. Вот и будешь моим слушателем.

Я самодовольно потёрла руки.

— Абигайль, откуда в тебе столько садизма? — поморщился он. — Я ведь даже уши заткнуть не смогу.

— На это-то весь и расчёт, — радостно сообщила я.

В процессе разговора я извлекла из сумки флягу с водой и шагнула к Кентону поближе.

— Не положено, — тут же заявил стражник, до сих пор в разговор не встревавший и только не без интереса следивший за его ходом.

Ещё бы ему не следить, ведь волей-неволей он был бы вынужден стать вторым слушателем моих гипотетических черновиков.

Я молча извлекла из кармана серебряную монету и молча же сунула её в привычно подставленную ладонь.

— Пойду прослежу, чем там ребятня голубей кормит, — деловито произнёс стражник. — А то некоторые так и норовят вместо хлеба камушков подкинуть.

— Очень благородное занятие, — похвалила я, поднося ко рту Кентона флягу и наклоняя её под соответствующим углом.

Он сделал несколько жадных глотков. Затем я налила немного воды на платок и принялась аккуратно вытирать с лица запекшуюся кровь.

— Тебе совершенно необязательно со мной возиться, — заметил он, прикрывая глаза.

— Не надейся от меня отделаться. Я не собираюсь так легко выпускать из рук безвольного слушателя.

— Я всегда знал, что от тебя следует ожидать всего самого худшего.

— На сколько тебя сюда поставили?

— Понятия не имею. Они не сочли нужным сообщить.

— Как давно ты уже здесь?

— Час или полтора. Кстати, откуда ты узнала?

— У меня свои источники информации. Хоть и нет своих людей в охранном отделении.

Я задумалась. Раз час или полтора, значит, вернее всего половина наказания уже позади. В колодки надолго не заключали, как правило, часа на два-три. Максимальный срок, о каком мне доводилось слышать, — это шесть часов, но то был беспрецедентный случай. Человека потом в буквальном смысле слова унесли с площади: держаться на ногах он не мог.

Между тем стражник поспешно возвратился к столбу и оттолкнул меня себе за спину. В чём дело? Я огляделась, как раз вовремя, чтобы заметить, как со стороны центральной улицы на площадь вышел добрый десяток людей. Впереди шагали Рейвен с Майлзом, за ними — многочисленные телохранители. Правая рука у барона безвольно висела на перевязи. Радуясь предусмотрительности стражника, я до времени отступила в тень.

Граф и барон остановились непосредственно напротив столба, недвусмысленно продемонстрировав, что прибыли на площадь именно за этим.

— Распакуй его, — велел стражнику Рейвен, и тот принялся торопливо проворачивать ключ в запирающем колодки замке.

Оказавшись на свободе, Кентон моментально, хоть и не без труда, разогнулся и застыл, меряя графа тяжёлым взглядом.

— Теперь ты понял, кто хозяин в Торнсайде и кому здесь нельзя идти наперекор? — спокойно спросил Рейвен.

Кентон промолчал.

— По-моему, он ничего не понял, — заявил Майлз. — И это меня не устраивает. Слушай, ты, ублюдок, — он шагнул вперёд, подходя к Кентону почти вплотную, — либо ты сейчас встанешь передо мной на колени и поцелуешь мои сапоги — и тем покажешь, что хорошо усвоил сегодняшний урок, — либо пеняй на себя. Я жду!

Я схватилась руками за голову. Реакцию на такое предложение несложно было предвидеть. Ну же, Кентон, не глупи! В конце-то концов, ничего от тебя не отвалится!

Но нет, разумеется, нет.

— Такой вариант подойдёт? — осведомился Кентон и плюнул Майлзу на сапоги.

И, я отлично видела, это он ещё основательно сдерживал свою ярость.

Зато барон сдерживать ярость не стал, сразу же ударил Кентона левым кулаком в челюсть. Тот отшатнулся, а дальше охранники поспешили позаботиться о том, чтобы у их хозяина не оказалась сломана заодно и вторая рука. Хотя я лично считаю, что симметрия — это красиво.

— Заключите его обратно, — пожал плечами Рейвен, и руки и шею Кентона снова просунули в колодки, а стражник повторно запер замок. — Раз урок усвоен не был, пускай проторчит здесь двое суток, — жёстко продолжил он, сверля Алисдейра взглядом. — Без перерыва на сон. Без еды и питья.

— Двое суток?

Стражник был удивлён настолько, что даже решился переспросить.

— Я разве неясно выразился? — раздражённо отбрил его Рейвен.

Не выдержав, я выступила вперёд.

— Вы сошли с ума, — решительно заявила я, глядя графу прямо в глаза. — Отмените этот приговор немедленно. Он же может умереть.

— А, это ты, — спокойно отозвался Рейвен. — Ну и что с того, что может умереть? Я могу приговорить его и к виселице, если сочту нужным, тогда он умрёт наверняка. Так что я ещё поступаю вполне гуманно.

Я сильно сомневалась в том, что вариант с виселицей — менее гуманный, чем нынешний, но от высказываний на этот счёт воздержалась. Не стоило подавать графу лишних идей.

— Впрочем, если захочешь, ты можешь облегчить его страдания, — заметил Рейвен. — Если придёшь ко мне сегодня ночью, я его отпущу.

— Даже не вздумай, — процедил Кентон.

— И не подумаю, — подтвердила я. — Кто он мне, муж, брат, сват?

— Ну, так и иди отсюда, — равнодушно передёрнул плечами граф.

Я отступила обратно в тень, но уходить не стала.

— Ты всё понял? — снова повернулся Рейвен к стражнику.

— Так точно.

На этот раз солдат ответил по форме, вытянувшись по стойке смирно.

— Вот и отлично. Пойдём, — бросил Майлзу граф. — Нам здесь больше делать нечего. За эти два дня спесь спадёт с него навсегда. Если захочешь взглянуть на это жалкое зрелище, можем вернуться сюда послезавтра.

— Он не уйдёт отсюда до тех пор, пока не поцелует мне сапоги, — предупредил барон. — Или пока его не вынесут отсюда ногами вперёд.

— Да поцелует, куда он денется, — заверил его Рейвен.

— Даже не мечтай, — процедил Кентон. — Я скорее отправлюсь отсюда в могилу.

— Значит, отправишься, — всё так же невозмутимо согласился граф. — Такой вариант нас тоже вполне устроит.

Я молча следила со своего места за тем, как они удаляются с площади. И лишь после того, как топот шагов с соседней улицы перестал доноситься до моих ушей, снова подошла к Кентону.

— Ты — идиот! — закричала на него я. — Что тебе стоило немножко ему подыграть?

— Подыграть?! — яростно переспросил он. — По-твоему, я должен был унижаться перед этим крысёнышем?!

— Запомни раз и навсегда: человека унижает не то, что он делает, а то, КАК он это делает, — рассерженно заявила я. — Можно и ноги поцеловать так, чтобы остаться при этом на высоте.

— Что-то я в этом сомневаюсь.

— И очень напрасно, — отрезала я. — Если на то пошло, то жалок во всей этой ситуации был именно Майлз со своими идиотскими претензиями. У человека комплекс неполноценности. Его в детстве недолюбила мама, или папа слишком часто порол, или соседская девочка отобрала любимую куклу. Он жаждет самоутверждения и обратился за помощью к тебе. Что, так жалко было пойти ему навстречу?

— Слушай, шла бы ты домой, — устало произнёс он. — Без тебя тошно.

Я пожевала губами, потом поправила съехавшую набок сумку.

— Я вернусь.

С этими словами я решительно зашагала прочь по мостовой.

На площадь я уже не вернулась. Оказавшись на прилегающей на ней улице поздно вечером, когда в городе стало темно, а люди в большинстве своём сидели по домам, я осталась дожидаться в крытой повозке, на которой сюда и приехала. Поэтому я не видела того, как трое одетых в тёмное мужчин тенью проскользнули на площадь. Не видела, как один из них неслышно подкрался к зевающему на посту стражнику и обеспечил ему незапланированный, но продолжительный отдых одним коротким ударом по голове. Я не имела возможности наблюдать, как, погнушавшись возиться с замком, другой мужчина раскрыл колодки при помощи пары инструментов, по ходу дела безвозвратно приведя их в негодность. Не видела, как он вместе с одним из своих напарников подхватил на руки Кентона, который, лишившись предоставляемой колодками опоры, рухнул, как подкошенный.

Когда, спустя не более двух минут, все четверо добрались до повозки, я соскочила на землю и отогнула полог, помогая уложить Кентона внутрь.

— Мой человек довезёт вас до дома, — сказал мне затем один из людей в тёмном. — Не беспокойтесь: мы умеем заметать следы.

— Знаю, — кивнула я.

— И то правда, — усмехнулся он. — Надо будет освежить память, перечитав статью, а то я уж начал подзабывать нашу тогдашнюю беседу.

— Сколько я вам должна?

— Ну что вы! Нисколько. Всё сделано на исключительно добровольных началах, из личного уважения к вам. К тому же мне и самому давненько хотелось снести к чёртовой матери эту деревянную штуку. У них уйдёт время на то, чтобы обзавестись заменой, — удовлетворённо отметил он.

— Спасибо.

Я крепко пожала ему руку, и он ответил не менее душевным рукопожатием.

— Чуть что, обращайтесь.

Подмигнув мне на прощанье, он сделал знак одному из своих людей, и они вдвоём почти мгновенно растворились в ночной темноте. Третий запрыгнул на козлы, я забралась обратно в фургон. Повозка потихоньку запрыгала по умостившим улицу камням. Я устроилась внутри, положив голову Кентона себе на колени, и снова поднесла ему флягу. На этот раз он взял её сам, хотя затекшая рука слушалась с трудом.

— Спасибо, — едва слышно сказал он, возвращая мне флягу. — Кто эти люди?

— Те самые, которые ноги раздвигают в тёмном переулке, — ехидно ответила я.

— У тебя настолько прочные связи в преступном мире?

— А тебя в этом что-то не устраивает? Не привередничай, ты теперь, знаешь ли, и сам — часть преступного мира. Да и я, кажется, тоже.

Я не стала уточнять, что подобными связями в преступном мире воспользовалась в первый раз в жизни. Будем надеяться, что и в последний. Хотя... с ними оказалось значительно приятнее иметь дело чем со многими знакомыми мне владельцами легальных бизнесов. Не говоря уж о ещё одном моём интервьюируемом.

Кентон прикрыл глаза и ничего больше не говорил, возможно, задремал. Я аккуратно провела рукой по его волосам и дальше ехала в молчании. Вскоре повозка остановилась, и наш возница откинул полог фургона.

— Всё тихо, можете выходить, — сказал он мне.

Кентон открыл глаза и приподнялся на локте.

— Подожди, я сейчас.

Я выскочила наружу и огляделась. Как я и просила, мы подъехали к дому со стороны чёрного хода. Повозки в пределах городской черты не редкость, в позднее время — тоже. Некоторые торговцы, к примеру, развозят по вечерам нераспроданные за день продукты, пристраивая их по дешёвке заинтересованным клиентам. Так что сам факт появления возле моего дома крытой повозки не мог навлечь на меня подозрений, да и в любом случае найти сейчас, практически ночью, другое укрытие, достаточно надёжное, было бы непросто. Но оставалось одно настораживающее обстоятельство, и это обстоятельство звали Лукрецией.

— Вас что-то смущает? — предупредительно спросил наш сопровождающий-возница.

— Одна моя соседка, — кивнула я. — Очень любит следить за моим домом. В основном за главным входом, конечно, но с неё станется заглянуть и сюда.

— Соседку нейтрализуем, — невозмутимо пообещал сопровождающий.

Я кашлянула, подавившись слюной.

— В каком смысле "нейтрализуем"?

— В хорошем, — улыбнулся он, заставляя меня занервничать ещё сильнее. — Что за соседка? Старая дева, с утра до вечера перемывающая всем косточки, а ночью страдающая бессонницей от перевозбуждения?

— Откуда вы знаете? — изумилась я. — Вы что, с ней знакомы?

— Нет, — со вселенской грустью в голосе сказал бандит. — Просто у меня самого такая же... Не беспокойтесь, я сейчас всё устрою. Только одна просьба. Вы не могли бы дать мне автограф? Для мамы.

Последнее слово он произнёс с особенной нежностью.

— Ну, разумеется.

Привычно подписав тот же номер недельника, который в своё время протянул мне Томми Костолом, я вернула его сопровождающему.

— Теперь дождитесь, пока я начну с ней говорить, и тогда идите в дом, — проинструктировал меня он.

— Спасибо.

Он пошёл вдоль стены дома соседки, завернул за угол и громко постучал в дверь. Сперва ответа не было, но после повторного стука из-за двери раздался настороженный голос:

— Кто там так поздно?

Я откинула полог и заглянула в фургон.

— Сможешь выйти? — прошептала я Кентону.

— Постараюсь, — шепнул он в ответ.

К его мышцам постепенно возвращалась способность функционировать более или менее нормально; во всяком случае, он выбрался из фургона и с моей помощью добрался до двери. А между тем до нас доносились голоса со стороны соседнего дома.

— Многоуважаемая госпожа, — проникновенно говорил наш недавний сопровождающий, — я хочу обратиться к вам с покорнейшей просьбой.

— С какой такой просьбой? — ворчливо спросила Лукреция. — Милостыню не подаю!

— Ну что вы, госпожа! — с упрёком в голосе произнёс мужчина. — При чём тут милостыня?

— А в чём тогда дело?

— Не соблаговолите ли вы пустить к себе на постой немолодого, но страстного мужчину в самом расцвете сил?

Ответом ему было напряжённое молчание за стенкой.

— Вот безумец! — прошептала я, тихонько открывая дверь чёрного хода. — Если оттуда сейчас высунется пара загребущих ручек, и Лукреция с криком "Мужчинка, ничейненький!" затащит его внутрь, я его спасать не пойду!

К счастью для моего сегодняшнего сообщника, в ответ на очередное проникновенное "Мадам, ну что же вы молчите?" из дома Лукреции послышалось визгливое "Убирайтесь, или я позову стражу!"

— Ну, и слава Богу! — тихонько заключил мужчина в чёрном и возвратился на козлы как раз тогда, когда я заперла свою дверь с внутренней стороны.

Глава 10.

Оказавшись дома и усадив Кентона на кушетку, я первым делом поспешила проверить, что обе двери заперты, а окна как следует занавешены. Это, конечно, была перестраховка: я ко всему подготовилась заранее.

— Абигайль, ты хоть понимаешь, какие неприятности на себе навлекаешь? — обречённо спросил из своего угла Кентон.

Кто бы говорил!

— Лучше бы ты понимал, какие неприятности навлекаешь на себя, когда надумал пачкать Майлзу сапоги, — отозвалась я, ставя перед ним блюдо с двумя кусками холодного пирога.

— Это было моё дело, — горячо сказал он, особенно выделяя слово "моё".

— А я обожаю совать свой нос в чужие дела, — беззаботно пожала плечами я, нажимая, пока суть да дело, на нужные рычаги над очагом. — Издержки профессии. За это нас, газетчиков, так и не любят.

Он озабоченно покачал головой, видимо, сокрушаясь моей беспечности.