После того, как деревья и подлесок окончательно скрыли их от возможного наблюдения неприятеля, Роман скомандовал подъем, и дальше направились уже в вертикальном положении. Правда, перед этим Марченко пришлось подавить спонтанный бунт земляка, который избавившись от напавшего на него ступора, впал в другую крайность, вознамерившись двигаться дальше непременно бегом и не особо заботясь о направлении. То есть, по сути, превратить планомерный отход в беспорядочный драп! Рома такое поведение не одобрил и, применив физические меры воздействия, настоял на своем. После чего отступление продолжилось по всем правилам: легкой рысью и в строго определенном направлении, постепенно уводившем земляков от места прорыва и от большака, являвшегося главной целью немцев.
Расчет Марченко оказался верным. Так что после нескольких часов хождений по оврагам и перелескам, собрав попутно еще с дюжину таких же отступающих, земляки вышли к, кое-как занявшему оборону, первому батальону. Здесь же обнаружились штаб полка и часть их родного второго батальона — недолгая одиссея окончилась. Не хватало, правда, большей части третьего батальона и артиллеристов, попавших под главный удар врага. Но Роман, произведший эти нехитрые наблюдения, отнесся к этому достаточно спокойно — кому-то сегодня не повезло, на то и война. Главное сам цел остался, да и товарища из беды вытащил. Хотя конечно подумать на будущее есть о чём — немецкие танковые войска и военно-воздушные силы подкинули довольно много неприятных тем для размышлений.
* * *
Надо сказать, что немцы вообще оказались мастаками на всякие пакости, и их танки с самолетами не были тут каким-то исключением. Взять хотя бы тот самый первый бой на шоссе, который теперь, с высоты приобретенного с тех пор опыта, Роман воспринимал как исключительно легкий и удачный, всякий раз вспоминая о нем с какой-то теплотой. Тогда всё обошлось сравнительно легко — постреляли и немцы отошли, а потом и вовсе уехали, как думал тогда Рома, да и остальные бойцы батальона.
Но всё оказалось куда хуже — "германец" только попробовал на зуб советскую оборону и, убедившись, что с наскоку по шоссе не прорваться, тут же пошел в обход, явив, таким образом, свою пакостную натуру во всей красе. Так что уже на следующий день, прямо с утра пораньше, Марченко в полной мере ощутил на себе прелести маневренной войны — стрельба, причем довольно интенсивная, раздалась довольно далеко к югу от шоссе, именно в той стороне, куда с вечера удалялся гул немецких моторов. Впрочем, вспыхнувшая у соседей перестрелка смолкла довольно быстро, так же внезапно, как и началась. Тогда это показалось хорошим знаком — отбили супостата и там. Однако еще через полчаса перестрелка вспыхнула вновь, причем уже значительно восточнее, практически в тылу их собственных позиций. Это было уже подозрительно.
А вскоре тревожные признаки надвигающихся неприятностей повалили как из ведра, а, взыгравший было после вчерашнего успеха, боевой дух красноармейцев стал стремительно падать. И слухи, вертящиеся вокруг слов "прорвались" и "окружают" играли тут не последнюю роль. Чем там, в итоге, закончился немецкий маневр Рома так и не выяснил, но со своих позиций у шоссе их батальон и прикрывавшие его артиллеристы снялись еще до обеда. При этом опять, как всегда таинственно и бесследно, исчезла полевая кухня.
Вот так они и отступали с тех пор, периодически окапываясь на каком-то рубеже, чтобы отразить атаки напиравшего противника. Иногда получалось, иногда нет, как в том случае с танками. А бывало так, что коварный враг и вовсе их игнорировал, предпочитая наступать где-то в другом месте. Но, что характерно, даже если немцы не стремились их атаковать или им удавалось отбиться, задержаться на одном месте, не говоря уж о том, чтобы перейти в наступление, все равно не получалось. Батальон Марченко, как и вся 189-я стрелковая дивизия, постепенно уменьшаясь в размерах, неуклонно отходил всё дальше на восток, оказавшись, в конце концов, в непосредственной близости от Днепра и столицы советской Украины. Вот тут-то всё очень резко изменилось.
Во-первых, появилось первое пополнение, состоявшее из призванных уже после начала войны запасников, во-вторых, новые части и резервы. Их дивизия теперь входила в только что сформированную 37-ю армию, перед которой была поставлена задача отстоять Киев любой ценой. Наконец, в-третьих — советские войска перешли в наступление. Вернее попытались. И с тех пор наступали постоянно, ежедневно атакуя передовые позиции 6-й полевой армии немцев. Начавшееся утро не было исключением.
После завтрака, состоявшего из набившей оскомину пшенки, заговорила артиллерия и бойцы, зло косясь в сторону видневшихся немецких позиций, стали готовиться к очередной атаке. Ромка не спеша протирал и чистил свою СВТ — время еще есть, а позаботиться об оружии никогда не вредно. Потому, наверное, "светка", почитавшаяся всеми без исключения солдатами и младшими командирами, с которыми Марченко доводилось иметь дело, как крайне капризная и ненадежная вещь, и не оправдывала своей репутации. За все минувшие бои винтовка ни разу не подвела его, била точно и безотказно, словно в насмешку над всеми скептиками сулившими Ромке множество неприятных неожиданностей от этой "капризной девки".
Роман как раз закончил сборку винтовки, когда торопливо пробежавший по позициям лейтенант предупредил о скором начале атаки. Марченко только кивнул — война как-то быстро отменила казавшуюся незыблемой необходимость вскакивать и тянуться перед начальством. А через несколько минут взмывшая в небо ракета возвестила своим бледно-красным светом о начале новой атаки. Артиллерия смолкла, а над полем покатился вал криков "урааа!", "вперёд!" и "за Родину, за Сталина!". И множество фигурок в светло-зеленой форме, пропитанной потом и покрытой пылью, покинув свои окопы, казавшиеся теперь такими удобными и безопасными, устремились вперед через открытое пространство, постепенно сливаясь в одну сплошную волну. Казалось: эта орущая масса, ощетинившаяся штыками, сметет всё на своем пути, втопчет в землю любого, кто осмелится ей противостоять. Но немцы не собирались грудью встречать напирающих красноармейцев — заговорила артиллерия и среди наступающих стали один за другим вставать фонтаны разрывов.
Вслед за гаубицами, открывшими заградительный огонь, включились в начавшийся концерт немецкие минометы и станковые пулеметы, густо засеивая ничейное пространство пулями и осколками. Казавшийся неодолимым, порыв советской пехоты разбился о стену свинца и стали. Огневой шквал разметал первую волну атакующих, заставив остальных залечь, ища малейшие укрытия на перепаханном и обожженном взрывами поле.
Ромке искать укрытия не пришлось, он его занял заранее. Как говорится, кто предупрежден — тот вооружен. Атаки по подобному сценарию с незначительными вариациями проходили уже третью неделю. Немцев видимо всё устраивало, так как позиции свои они удерживали до сих пор, и менять что-либо не стремились. Советское командование вряд ли было довольно, но менять почему-то тоже ничего не пыталось, ограничиваясь тем, что регулярно подбрасывало атакующим частям подкрепления. А вот Ромке такой подход не нравился, так что уже на третий день после начала советских контратак он начал постепенно улучшать свою личную тактику наступления.
К текущему моменту наступление "по Марченко" выглядело так: после сигнала к атаке, выскочить из окопов не первым, но и не последним, затем бежать со средней скоростью, постепенно забирая вправо. Бежать следовало не быстро, чтобы не запыхаться, но и не медленно, чтобы не отстать от общей массы атакующих бойцов и не попасться на глаза бдительным командирам. Смещение вправо также имело под собой глубокий смысл — там, примерно в двухстах пятидесяти метрах от линии советских окопов, находилась неприметная, но довольно глубокая рытвина, плохо просматриваемая со стороны немцев. По этой канаве, заросшей репейником и прочим бурьяном почти в рост человека, можно было сравнительно безопасно преодолеть еще метров сто в сторону противника. В сумме это составляло уже где-то половину расстояния до вражеских окопов. К тому времени, как Ромка и остальные бойцы отделения, которым он командовал вот уже две недели, добегали до конца промоины, советская атака, как правило, уже захлёбывалась под сосредоточенным огнем немецкой пехоты и артиллерии, после чего следовало постепенное отступление на исходные позиции под непрекращающимся вражеским обстрелом.
Такая ситуация повторялась из раза в раз, так что Марченко сумел довести свою тактику, позволяющую преодолевать самый опасный участок под прикрытием местности, до автоматизма. Его отделение даже протоптало за это время довольно широкую тропинку в неприветливых хащах бурьяна, которых избегало большинство других бойцов. Умелое использование этого естественного укрытия привело к тому, что за все время Ромкиного командирства его отделение потеряло только одного бойца, получившего осколок в ногу при отходе шесть дней назад. Да и то это случилось за пределами благословенной канавы, а раненого удалось вытащить и благополучно сдать в медсанбат.
Так что к развертывающимся перед ним событиям Марченко был готов. Но в этот раз что-то пошло не так...
* * *
Командиры смогли таки поднять пехоту в повторную атаку. Как им это удалось — бог весть, но факт остается фактом. Залегшие было красноармейцы, сумели подняться и рвануть сквозь взрывы навстречу неослабевающему потоку свинца. Так что когда Роман привычно залег под знакомым лопухом на краю такой родной и уютной промоины, то вместо привычной картины пятящихся и отползающих под вражеским огнем сослуживцев узрел только спины бегущих вперед бойцов. Советская пехота с громовым "урраа!!!" накатывалась на немецкие окопы.
Это зрелище выглядело настолько непривычно, что Марченко на секунду растерялся, но сориентировался все же достаточно быстро. Крикнув "все за мной!", Ромка выскочил из своего укрытия и устремился вслед за основной массой атакующих. И случилось чудо: немцы впервые за две недели дрогнули и быстро потянулись назад, стремительно оставляя свои, казавшиеся неприступными, окопы. Пулеметный огонь ослаб и стал хаотичным — противник отходил, отстреливаясь от наседающих красноармейцев. А сами красноармейцы уже разливались по захваченным траншеям, которые оказались неожиданно глубокими и разветвленными.
Марченко, влетев в первый же попавшийся на пути окоп и убедившись, что немцев поблизости не видно, тут же примостил винтовку на срез траншеи и в хорошем темпе выпустил несколько пуль вдогон отступающим солдатам противника. Попасть на этот раз вроде не удалось, ну да ладно. Все же запыхался он изрядно во время незапланированного второго за сегодня забега — от промоины до вражеских траншей. Так что черт с ними, с немцами. А вот осмотреть захваченные позиции было интересно. Именно этим Роман и занялся, под видом поиска своего лейтенанта для получения дальнейших указаний.
Первое, что бросилось в глаза, помимо сильной разветвленности траншей и ходов сообщения, как минимум не уступавших разветвленной полевой фортификации Киевского укрепрайона, с которой Рома детально ознакомился за последнее время, это малое количество трупов. Убитых немцев было немного и почти все они погибли от артиллерийского огня. До ближнего боя и рукопашной германцы доводить не стали, предпочтя вовремя смыться, прихватив с собой раненых и тяжелое оружие. Решить хорошо это или плохо Ромка пока не мог. С одной стороны вроде хорошо, что враг бежал, не приняв боя. С другой — нанести немцам тяжелых потерь явно не удалось, а значит, следующий бой будет ничуть не легче.
Так и не приняв окончательного решения, Марченко задержался около трупа немецкого солдата, лежавшего на дне траншеи, чтобы рассмотреть его повнимательнее. А то смешно сказать: воюет уже больше месяца, а ни одного врага вблизи так и не видел, максимум — через прицел, метров со ста пятидесяти, а в такой ситуации особо не поразглядываешь.
Немец, нашпигованный осколками, изрешетившими ему грудь и живот, оказался крепким, худощавым мужиком лет тридцати. Уже привычная серая форма, ремень и портупея с навешенной на них амуницией. Снаряжение вполне добротное, похоже на наши новые образцы, но все же отличается. Больше предметов из кожи. А на груди носится не то химнакидка, не то плащ-палатка (больно ее сильно осколки подрали, не разберешь). Подсумки из трех карманов, оттого более широкие, чем наши. Наверное, ползать с ними будет поудобнее. Противогаза нету, вроде. А что это в металлическом баллоне? Ага, это он и есть, оказывается. Лопатка носится не с того боку. Под флягой есть какая-то сумочка (ух ты, в ней консервы!), а у нас такой нет. Гранатных сумок нет, граната с длинной деревянной ручкой торчит прямо из-за пояса. Котелок — как наши новые, которые сейчас выдали. А когда служил на действительной, тогда были круглые. Качество — очень хорошее.
На ногах короткие сапоги с подкованными подметками, усеянными многочисленными гвоздями. На голову нахлобучена глубокая каска, на глаз — довольно удобная, похожа на старую, довоенную, которую Ромка носил во время срочной. Всё добротное и с виду качественное. Пожалуй, именно эта самая добротность была главной чертой всего увиденного, от основательных окопов вырытых всего за несколько дней, до кружки необычной формы — видимо, чтобы было удобней носить.
Рядом с убитым валялся карабин, который Марченко подобрал, желая разглядеть по подробней. Оказалось — ничего особенного. Обычная винтовка, не самозарядная, прицел, клинковой штык, обойменное заряжание — все привычное и понятное. Приложился на пробу — карабин прильнул к плечу как родной. Покороче привычной СВТ или хорошо знакомой по срочной службе "драгунской" трехлинейки, но весит практически столько же. Ухватистый и добротный. Пожалуй, с таким будет удобней в тесноте траншей или в густом лесу. Карабин, словно сам просился в руки, подкупая качеством изготовления и безотказной простотой. Рома ласково провел рукой по ореховой ложе трофея, смахивая приставшую пыль: "забрать себе, что ли?". Однако проснувшимся инстинктам потомственного куркуля не дал разгуляться внезапно появившийся старлей, командовавший первой ротой их батальона:
— Какого подразделения?
— Ефрейтор Марченко. Командир отделения первого взвода второй роты.
— Ну и вали в свою роту! — Выдав это ценное руководящее указание, старлей махнул рукой вдоль траншеи в ту сторону, с которой только что явился сам и утратил к Роме всякий интерес, но искушать судьбу дальше Марченко счел нецелесообразным и поспешил в указанном направлении, прихватив все же приглянувшуюся винтовку, штык и патроны, гранату, а также небольшую сумку с чем-то съестным, которая была пристегнута к ремню убитого немца.
Разыскав своих бойцов и лейтенанта (которого Марченко за глаза величал не иначе как "Мальчиш-Кибальчиш" по аналогии с малолетним литературным героем Гайдара), Роман доложил последнему, что отделение потерь не имеет, а в бою взяты трофеи. В доказательство был продемонстрирован карабин. Лейтенант (который только весной прибыл из училища и еще не дожил до 20 лет), действительно выглядящий как мальчишка, с интересом покрутил в руках карабин и гранату, предъявленную Сашкой Авраменко, после чего, велев занять оборону, умчался докладывать о достигнутых успехах комбату.
