Робин Гуд: Святой Грааль

— Вы сами скажете ее брату или хотите, чтобы...

Я перебила его:

— Да, я сама. А теперь уходите.

Я решила рассказать ему обо всем завтра. Но через пару часов поняла, что больше не могу выдержать, и пошла к Джону. У входа в его опочивальню крепко спал нерадивый слуга, и я без труда и лишних свидетелей отворила дверь. Джон не спал и испуганно сел в постели, лишь я появилась на пороге. В пламени свечи его лицо показалось мне искаженным страхом, или то была игра теней?

— Это я, Джон... простите за то, что нарушила все приличия и ваш сон, но я должна была прийти.

— В чем дело, дорогая сестра? — спросил он напряженным голосом и пошарил рядом с собой рукой. Ищет оружие? Только этого мне не хватало!

— Мне надо поговорить с вами...

— Я слушаю... — он, кажется, немного успокоился, а у меня вдруг перехватило дыхание. Я стояла и понимала, что просто не могу заставить себя произнести ни одного слова.

— У вас что-то случилось? — он уже встал и, набросив сюрко, подошел ко мне. — Я вижу, вы встревожены... Я рад был бы помочь, только скажите, чем!

Мне стоило огромных усилий произнести:

— Джон, мне очень горько, что именно я должна сказать вам это...

— Моя участь... — он запнулся на мгновение, — должна перемениться, я полагаю? Что ж, я готов...

Он стоял и смотрел на меня обреченно-ожидающе, и это было невыносимо.

— Джоанна умерла.

Он растерянно посмотрел и переспросил:

— Что? Что вы сказали?

— Джоанна умерла родами в Фонтевро, и ребенок тоже.

Он надолго замолчал, словно оцепенев, а потом вдруг произнес:

— Беренгария, а ведь во всем этом огромном замке только для нас с вами 'Джоанна' — это не просто безликое имя...

— Это человек, которого мы любили... — вот все, что я смогла ему ответить, и хотела тут же уйти, потому что это было бы слишком — расплакаться прямо здесь...Я сделала шаг к двери, но он неожиданно попросил:

— Умоляю, не уходите... Поговорите со мной... Я ничего не понимаю... Зачем я здесь?

— Мы выполнили вашу просьбу, мой дорогой брат, и теперь вы с нами, как сами того и желали. Надеюсь, что все ваши лишения позади — Робер будет рад оказать вам услугу и обеспечить ту жизнь, которую вы заслуживаете по праву.

Я говорила еще и еще что-то подобное, чтобы хоть немного успокоить Джона и успокоиться самой, но в собственные слова верилось мне с трудом. Ну не могла же я сказать своему деверю: 'Он прочитал ваше письмо и понял, что перед ним почти невыполнимая задача: освободить вас. А раз так — он занялся этим немедля. Просто потому, что он такой...'

Джон внимательно выслушал меня, и лишь спросил:

— Вы действительно так думаете? Я был бы счастлив, если даже половина из того, о чем вы говорите — правда...

Я принялась убеждать его, что все так и есть, и он мне поверил, потому что хотел верить хотя бы во что-то. И чувствовала я себя при этом отвратительно.

— У вас вырос прекрасный сын, дорогая сестра! — произнес он. — Он принесет много славы Плантагенетам и сделает Англию счастливой...

И я не могла с ним не согласиться. Мы проговорили еще долго, почти до самого утра. Удивительно, но у меня с каждой минутой крепло чувство, что я говорю не с деверем, которого видела всего несколько раз в жизни, а с по-настоящему близким мне человеком, с которым прожила рядом чуть ли не всю жизнь. Я поняла, что надо заканчивать разговор, когда поймала себя на желании рассказать ему обо всем. Даже о Робере. Конечно, я этого не сделала, да Джон бы вряд ли мне и поверил, но оставаться здесь было больше нельзя. Я прервала беседу, мы как-то неловко попрощались, и я ушла с мыслью о том, что поговорю с Робером, как только он спешится со своего Адлера. Ну, разве что дам ему обнять Марион и расцеловать малыша Генри.

Мне удалось ненадолго забыться сном. Мне приснилась Джоанна. Она уходила от меня куда-то по полю из золотой пшеницы, а в ярко-голубом небе пели птицы. Или ангелы, не знаю...

Интерлюдия

Рассказывает принц Джон Плантагенет, неожиданно для себя — герцог Аквитанский

Я всё еще слышал её голос... Первый человек, с которым я мог говорить, но которого, казалось, мог понять и без слов. Беренгария. Бе-рен-га-ри-я. Так и эдак я катал её имя на языке и чувствовал какую-то легкую сладость, нежный аромат, словно у весеннего мёда.

Чтобы успокоить себя, я присел у камина и принялся смотреть на огонь. Обычно, это зрелище умиротворяет и завораживает, но не сегодня, не сегодня. В пляшущих языках пламени мне чудились её улыбка и искорки в глазах, в убегающих струйках дыма я видел нежные, плавные движения и стройный стан прекрасной дочери Наварры, а в потрескивании поленьев слышались легкие шаги Беренгарии. Теперь я окончательно понял, отчего Ричард пренебрёг этой женщиной. Не по размеру пришлась тебе твоя жена, дорогой братец! Не было в тебе того, что помогло бы оценить её по достоинству! Для этого нужно человеческое сердце, а у тебя было только львиное.

Я не мог думать ни о чём и ни о ком, а только мечтать, что Господь в неисчислимой милости своей пошлёт мне еще встречи с Беренгарией. Вот прямо сейчас и пошлёт. Вот сейчас откроются двери, и...

Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вошёл Робер, а следом за ним человек пять его великанов-телохранителей. Племянник широким шагом подошёл ко мне, не чинясь, придвинул тяжеленное дубовое кресло и сел напротив.

— Как здоровье, дядя? Оклемался после Шербурского заточения?

— Да, ваше величество, благодарю вас...

— Ни в чем недостатка нет? — он протянул ноги к камину и, блаженно зажмурившись, откинулся на спинку. — Ты, если чего — говори, не стесняйся.

Я вспомнил, как по приезде, после того как закончилось официальное представление моей скромной особы всем во дворце, Робер, уже уходя по своим делам, вдруг хлопнул себя по лбу и, буркнув что-то вроде 'Да, у тебя ж денег нет!', снял с пояса кошель и сунул мне в руки. Точно какому-то слуге. Я вспомнил это и содрогнулся...

— Нет, царственный мой племянник. Благодаря вам я не испытываю ни в чем нужды...

— Ну и klassno... — непонятно произнёс он, переменил позу и замер, должно быть, наслаждаясь покоем.

Глядя на его костистое, осунувшееся лицо, я вдруг понял, как же смертельно устал этот молодой человек, взваливший на себя столь непомерный груз. Сейчас он выглядел намного старше своих лет — едва ли не моим ровесником...

Я молчал, не желая тревожить отдых племянника, но тут он сам заворочался и выпрямился:

— Слушай, дядя Джон. Вот какое дело: у нас ведь война ещё не кончилась. Бабуля — мать твоя! — бешеная карга, — тут он одно за другим выплюнул несколько ругательств из которых я понял только 'крашенная сука', — так вот, она ж всё ещё мечтает осуществить высадку в Англии. И надо бы проверить состояние прибрежных крепостей, оценить их готовность к отражению вражеского десанта. Как считаешь?

Мне оставалось только кивнуть.

— Отлично, тогда... — Робер встал с кресла. — Короче, собирайся — поедешь со мной. Мне пригодятся твой опыт и твои знания. А советы не будут лишними...

И уже выходя, он добавил:

— Завтра с утра — выезжаем.

Поездка по замкам растянулась на целых четыре недели. И все эти четыре недели я, практически, не разлучался с Робером. То есть, он просто не отпускал меня от себя ни на шаг. И постоянно задавал вопросы, интересовался моим мнением, причем делал это всегда неожиданно...

— ...А ну-ка, сэр, вызовите-ка нам своих лучников. Пусть они займут места на стене согласно боевому расписанию.

Тощий и долговязый Ральф, барон де Випонт, опасливо оглянулся, а затем кивнул своему оруженосцу, и тот затрубил в рог. Не успел еще смолкнуть гнусавый сигнал, как раздался топот множества ног, и на стену толпой высыпали лучники. Они бойко разбежались по стенам, занимая позиции и готовясь стрелять. Король стоял и, равномерно отмахивая рукой, беззвучно шевелил губами. Вот, наконец, последний воин оказался на своем месте, Робер громко хлопнул в ладоши, а затем повернулся к де Випонту.

— Ну, что же, барон. Я был бы вполне удовлетворен увиденным, если бы не одно досадное 'но'. Вот, — тут он обернулся и указал сэру Ральфу на участок стены, на котором стояли восемь лучников. — Этот участок защищён недостаточно.

Де Випонт дёрнулся, король это заметил, предложил барону оспорить свое мнение, если тот считает его неверным, и через мгновение между ними уже кипел жаркий спор. Постепенно, к нему подключились все сопровождающие Робера, причём одни были за него, другие же поддерживали сэра Ральфа. Я быстро потерял нить рассуждений из-за того, что мой царственный племянник постоянно сыпал какими-то непонятными словами, вроде 'sector обстрела', 'обратная directrissa', 'плотность огня', 'площадь накрытия' и 'насыщенность удерживаемого perimetra средствами огневого воздействия'; а потому был ошарашен внезапным вопросом:

— А вы как думаете, дядя?

Я пролепетал что-то относительно того, что, по моему мнению, количества лучников для такого участка недостаточно, и даже попытался использовать одно из услышанных новомодных словечек. Должно быть, я употребил его правильно, так как Робер внимательно выслушал, а потом, повернувшись к де Випонту и тем, кто его поддерживал, гордо произнёс:

— Вот! Даже такой мирный человек как мой дядя Джон прекрасно видит, что перекрытие sectorov обстрела не позволяет достичь той плотности огня, которая необходима при отражении massirovannogo штурма! Представьте себе, сэр Ральф, что вас осадил пятитысячный отряд. Вам ясно?

— Tak tochno, ваше величество! — браво ответствовал барон.

При этом он посмотрел на меня... с раздражением и уважением одновременно.

Вот так Робер вколачивал в черепа своих соратников мысль о том, что я — нужный и разумный член их... их.... не знаю, как назвать то, что окружает моего племянника, но более всего это напоминает стаю. Причём даже не волков, а тигров! И вот эти тигры признали меня за своего.

Незадолго до окончания нашей поездки, вечером в мои покои ввалился граф Солсбери. Двое воинов из его полка тащили за ним внушительных размеров бочонок. Бесцеремонно усевшись за стол, он вбил кинжал между досок донца, разлил вино по кубкам и произнёс, разглаживая усы:

— Выпьем, братец? Ты уж прости: я-то раньше думал, что ты — слизняк, а ты — ничего себе! Давай-ка, за племянника, чтоб царствовал подольше!

Он залпом осушил свой сосуд и дождался, когда я сделаю тоже, а потом продолжил:

— Вот ведь как... Я тебя сколько лет знаю? Чуть не всю жизнь. А воина в тебе, извини, не углядел. А он? — Тут Длинный Меч снова наполнил кубки, — Он глянул раз и всё! Всё разглядел! Давай за наследника — принца Генриха, храни его Господь! Чтобы мудростью и удалью в отца пошёл!

От второго кубка в голове у меня слегка зашумело, но Уильям не собирался останавливаться.

— Правда, Роберу есть в кого умом удаться, — мальвазия щедрой струей снова хлынула в кубки. — Мать-то его, Беренгария! Какова, чертовка?! Ведь вот не видал женщины умнее...

Я был с ним полностью согласен, а потому поднял свой кубок. За неё я выпью с радостью...

— Ричард, прости его Господь, был дурень, что проглядел такую жену. Ты ведь только посмотри: всем удалась! Буквально всем! Красавица, умница, и какого сына родила! Что ему еще было надо?

— Сердца, Уильям. Ему не хватало обычного сердца, которое может любить...

— Вот тут ты прав, братец, — провозгласил Солсбери, снова наполняя кубки. — Как говорит наш племянник — tochnyak! Сердце у Ричарда было — камень. Только и умел, что воевать, да пажей в зад... хм... А ну и черт с ним! Выпьем!

И мы выпили. И ещё выпили. И ещё...

А поутру Уильям вдруг заявил:

— Ты, Джон, все-таки в войну особо не лезь. Ну не твоё это, не твоё. Ты придумай, чем ты Роберу другим помочь можешь, а уж за ним nezarzhaveet, можешь быть уверен...

Пока я ещё плохо понимаю то, что говорят в окружении племянника на их странном языке. Они утверждают, что это — уругвайский, но я никогда не слышал о таком народе и, разумеется, не разбираюсь в их наречии. Однако то, что сказал Длинный Меч, я понял. И выяснилось, что за Робером действительно nezarzhaveet...

Всё путешествие я тосковал по Беренгарии. Мне очень хотелось вновь увидеть свою милую родственницу, услышать её мягкий, спокойный, ласковый голос. Я мечтал, что по возвращении в Лондон мы с ней снова сядем рядом и... Говорить с ней, слушать её, знать, что мы думаем, даже дышим как одно целое — что может быть лучше?..

Но я жестоко обманулся. В Тауэре ничего не изменилось: Робер не отпускал меня. И как поверить, что еще буквально месяц-полтора тому назад я буквально изнывал от безделья?! Что я был готов завыть от тоски вынужденного ничего неделания, от того что я никому не нужен... Боже! Теперь я вдруг срочно понадобился всем!

Со мной обсуждали размеры пошлин на те или иные товары, доход с добычи олова и железа, рыбные уловы и виды на урожай. Оказалось, что моё мнение чрезвычайно важно для оружейников, кующих клинки и суконщиков, бьющих ткань для одежды воинов. Евреи, храмовники, лондонские купцы, рыцари, ремесленники — все смешались в какой-то один чудовищный, бесконечный хоровод.

С раннего утра до позднего вечера я крутился, точно мельничное колесо... Кстати, именно это имя носит efreitor — начальник моей личной охраны. Её мне тоже назначил Робер, 'щедро' поделившись своими йоменами-телохранителями. Охранники и соглядатаи, два в одном...

Обычно, они молчали, но если открывали рты... Господи Иисусе! Эти чудища в человеческом облике не могут говорить ни о ком, кроме своего обожаемого короля. Откровенно говоря, я сперва даже позавидовал племяннику, который сумел вызвать в подданных такую любовь. Но, поразмыслив, я ужаснулся его судьбе. Как должно быть ужасно чувствовать себя человеком, когда все остальные видят в тебе чуть ли не бога! А окончательно я осознал, что чувствует несчастный Робер, когда мне пришлось побеседовать один на один с Ральфом Мурдахом.

Мой бывший соратник и почти друг долго и старательно избегал встреч со мной. Ему неприятно было осознавать, что нынешнего благополучия и высокого положения он добился ценой предательства. Но я давно уже простил его: ни один отец не властен над сердцем дочери, и ни один отец никогда не сможет поднять меча на свою дочь. На сына — сколько угодно, но не на дочь...

-...Мой принц, его величество настоятельно рекомендовал мне посоветоваться с вами относительно сроков формирования новых полков.

Ральф Мурдах коротко поклонился и, не дожидаясь приглашения, сел напротив меня. Он не прятал взгляда, но я чувствовал, что ему неуютно со мной.

— Послушай меня, Ральф. Поверь, я не испытываю к тебе неприязни...

Дальше я сказать не успел, потому что Мурдах вскочил и перебил меня, заговорив с удивительной горячностью:

— Я и не сомневался, мой принц, что когда вы познакомитесь со своим племянником поближе, вы тоже не сможете не попасть под его обаяние! Он — удивительный, необыкновенный человек, равного которому не сыскать во всем свете! Разве можно не подчиниться ему? Вы же знаете: я не глуп и достаточно высоко ценю себя, но моему зятю сладостно повиноваться! Вы тоже это почувствовали, не так ли, мой принц?!