Меч Господа нашего ч2

— Господи...

Заварухи здесь ждали. Даже принимали ставки на то, когда она будет. Это было примерно как в семнадцатом, в России, когда либеральные газеты в октябре публиковали статьи с размышлениями о том, когда большевики пойдут на штурм Зимнего. Всем, что местным, что журналистам было понятно, что обстановка ненормальная, что основные проблемы не разрешены, что экономическая ситуация в стране многим хуже, чем при Мубараке, что власть не может выполнить данные народу обещания. В Саудовской Аравии беспорядки, Катар сильно прищучили — спонсоров у арабской весны больше не было. И единственное, что власти остается в такой ситуации — создавать образ врага. С другой стороны — образованный класс и военные все больше и больше недовольны ситуацией: они получили практически противоположное тому, о чем мечтали, когда свергали Мубарака. Вместо власти они оказались в оппозиции, причем в отличие от осторожного Мубарака — исламисты, как партия власти, когда им что-то не нравилось, просто меняли правила игры, говоря: это — не от Аллаха. Короче говоря — они плохо умели играть в шахматы и когда начинали проигрывать — хватали доску и били противника по башке. Многие очень богатые египтяне сумели смыться из страны, деньги их были заранее переведены в заграничные банки — но многие не прочь были вернуться и править и потому вкладывали деньги в контрреволюцию. Не против контрреволюции были и американцы и европейцы: американцы уже смекнули, что натворили, а европейцы понимали, что ни в Ливии, ни в Судане не будет спокойно, пока неспокойно в Египте — а и там и там была нефть. Но исламисты... даже не совсем правильно — ислам пользовался искренней поддержкой как минимум семидесяти процентов населения Египта. Можно было сливать сколько угодно компромата на деятелей исламских партий, на их взятки, на их образ жизни, мгновенно ставший роскошным, на их развлечения с детьми, с мужчинами — но это порочило отдельных людей, а не идею. Те, кто пытался опорочить ислам, применяя западные методы слива компромата, не понимали, что их усилия никогда не приведут к желаемому результату: у нищих египтян не было ничего кроме ислама, исламской справедливости, и они за него держались как потерпевший кораблекрушение — за обломок доски. Хуже того — слив компромата приводил к тому, что симпатии простых египтян смещались в сторону все более радикальных и фанатичных исламистов: приспособленцы, лицемеры уходили и на их место вставали подлинные фанатики, которые и в самом деле верят и в самом деле не берут взятки — зачем им, если завтра весь мир будет принадлежать им?! Так, египетский социум все более и более радикализовывался, расползаясь по краям политического спектра, противоречия из решаемых становились непреодолимыми и ставки на то, когда "грохнет" — стало уже одной из местных жутковатых игр.

Правда, она и до этого не раз слышала про то, что "завтра будет плохо".

— Тебе сказать, сколько раз я это слышала?

— Да, но сейчас идет война...

Война здесь воспринималась как нечто потустороннее — и в то же время как реальное, то, что может всех задеть в любую минуту. На Востоке вообще фаталистически относятся к жизни: во время войны Судного дня с полос израильских аэропортов взлетали истребители — бомбардировщики и тут же садились самолеты международных рейсов, которые никто и не думал отменять. Когда стало известно, что Израиль нанес удар по Ирану — местная пресса буквально взорвалась. На первых полосах газет печатали карикатуры на Израиль, на израильских политиков, посылали в адрес израильтян все возможные проклятья, открыто призывали нанести ответный удар. Казалось, что все противоречия на какое-то время забыты перед лицом обшей опасности и общего врага — но власть и правительственные газеты в данном вопросе заняли самую осторожную, даже консервативную позицию. Алиссон отлично понимала почему. Иран был парией арабского мира, его нигде не любили, потому что шииты, персы были высокомерными и считали себя по происхождению выше арабов. Потому — даже в самых радикальных статьях и фетвах — проклинали Израиль, но в то же время не призывали помочь Ирану. Во-вторых — в расколотом обществе очень опасно было делать какие-то резкие движения: Алиссон слышала, что сейчас идут переговоры между духовенством и армией: ситуация, нереальная еще месяц назад. В третьих — израильская армия и при Мубараке был сильнее египетской армии, а сейчас, в условиях, когда часть опытных офицеров погибла, часть бежала, американцы прекратили поставки запчастей к F16 (а Египет обладал четвертым по величине парком мира этих самолетов), в самой армии не прекращалось брожение... короче говоря, в таких условиях Израиль сам только и ждал повода, чтобы на законных основаниях разобраться с исламской революцией у себя под боком. Может быть, даже операция в Секторе Газа была своего рода вызовом и провокацией: попробуйте что-либо сделать и мы. Каир был в зоне досягаемости самых устаревших израильских самолетов и сейчас самые дальновидные из каирских торговцев уже прикрывали свои лавочки и отправлялись с семьями в провинцию, пересидеться. Но с другой стороны... сейчас устраивать переворот... они что — с ума сошли? Израиль же только этого и ждет!

Алиссон поняла, что Дик взял след и не уступит. В нем это было — непреклонность... он был как собака — ищейка.

— Господи... что ты хочешь?

Дик подмигнул

— Просто проехаться по городу.

— Но сейчас же комендантский час!

Его ввели после начала войны. И в это же время запретили стрелять в воздух — от стрельбы могли подумать, что Израиль выбросил на Каир десант. Вообще, обстановка в столице была на опасной грани.

Дик с хитрым видом достал пропуск. Военный.

— Но откуда он у тебя!?

— Мой друг служит в полиции. Ему надо было сто долларов. А мне — пропуск. Поехали?

— Я позову Исмаила.

Дик придержал ее за руку

— На твоем месте я бы не стал этого делать.

— Что? Но он наш сопровождающий! Его нам...

— То-то и оно. Мне неохота светить перед ним пропуск. Поняла?

Алиссон раздраженно смотрела на напарника. Если бы не старательно прививаемая толерантность — она бы высказала этому мелкому извращенцу все, что о нем думает.

— Выбирай, старушка, или он или вторая попытка

* * *

*?

Исмаила Алиссон любила. Но себя — любила еще больше.

Ладно, поехали...

Машин у них было даже две — неприметная русская Приора, которая при Мубараке собиралась здесь и суданский Ниссан, дешевый и крепкий, как раз для египетской глубинки. Обе машины белые. Сейчас, Дик пригнал Ниссан, сунул под стекло пропуск — он печатался большим, формата А4, чтобы сразу было видно. Отчалив от Хилтона, они поехали к мосту, чтобы перебраться на восточный берег Нила...

На улицах была военная техника, она концентрировалась по набережным и в районе посольств, в том числе и танки: из-за военного положения технику ввели в город. Первый сюрприз ожидал их на Нильском Корнише у огромной транспортной развязки, ведущей на мост Шестого октября и улицу Рамзеса, длинную и прямую где проводили военные парады. Они оказались перекрыты танками и гусеничными бронемашинами песочного цвета — но самым интересным было не это, а то, что какой-то офицер с танка обращался к солдатам, которые сгрудились и слушали его. Дик был за рулем, Алиссон делала снимки — в свете фар ей удалось сделать несколько, прежде чем военные поняли, что происходит. Они успели смотаться, и погони не было...

— Необычно, не правда ли... — сказал Дик

— Это может означать все что угодно — возразила Алиссон из чистой вредности

— Ну... может и так. Куда дальше?

— Давай к центральному вокзалу.

Центральный вокзал находился как раз в конце аллеи Рамзеса, она выходила на Площадь Рамзеса с большой статуей — тут сходилось несколько улиц, был железнодорожный вокзал и из-за таксистов постоянная пробка. Они не осмелились ехать туда напрямую по Рамзеса — дали большой клюк, подъехали по дороге, параллельной железнодорожным путям. Таксисты здесь были круглые сутки, услуги такси были для многих внезапно обедневших людей основным источником средств... но сейчас их было меньше чем обычно. Правда, тут было спокойно.

— Что ты намерен делать?

Дик подмигнул

— Пойду, расспрошу людей. Накройся.

Алиссон со вздохом потянулась за паранджой. Какими бы отмороженными не были местные, никто не посмеет тронуть женщину в парандже, это было чревато. То, что казалось беззаконием, на самом деле закон содержало, просто не всегда понятный для западного мира.

Задумчиво смотря из машины, как Дик подошел к таксистам, по-свойски угостил их сигаретами, она рассеянно размышляла. Из них с Диком получилась неплохая пара... речь шла только о дружбе и о работе, конечно. Дик тоже был несчастен, у него не было постоянного партнера, а его семья — отреклась от него и прокляла — Библейский пояс, там никакой толерантности нет. Они понимали друг друга с полуслова, Дик без слов брал на себя работу инвестигейтора — то есть расследователя. Он вообще был отличным парнем... он хотел быть полицейским, поступил в Академию, но на втором курсе узнали о том, что он гей и принялись травить. Алиссон хорошо понимала, что это такое... в том месте, где она училась, недолюбливали католиков, и ей не раз приходилось обнаруживать свое платье порезанным ножницами, а конспекты лекций — разорванными на мелкие клочки. Но полицейские... о, это особая тема. Садисты на государственной службе, держащиеся друг за друга и покрывающие преступления друг друга, наглые жирные ирландские скоты с брюхом как у свиньи, обожающие жестокие шуточки. Им только дай, над кем поиздеваться... это у них в крови, нормальные люди в полицию не идут.

О том, куда она пойдет, если ее ограбят или не дай Бог изнасилуют Алиссон не задумывалась — конечно же, в полицию. В этом — заключалась вся суть современных либералов: они искренне, до зубовного скрежета ненавидели государство и его институты, и в то же время искренне считали, что государство обязано обеспечить им безопасность и наказать преступников. Как это сделать, не применяя насилие? Ох, не задумывайтесь над этим. В словах либералов бессмысленно искать логику, логика на другом корабле плывет.

Так, Дик оказался в журналистике. Они отлично сработались... Дик по понятным причинам не пытался приставать к ней, у нее не было подруги и она могла поговорить по-женски с Диком... хорошо, в общем, с ним было. Она даже думала, что Дик останется единственным мужчиной в ее жизни... пока не встретила Исмаила.

Боже... только бы Госдеп дал ему визу.

Она сунулась в карман за телефоном.. но тут же отдернула руку. Нет, позвонит позже. Исмаил поймет... это ее работа.

Хлопнула дверь. По довольному лицу Дика она поняла — есть!

— Что скажешь?

— Много чего...

Дик завел машину, они тронулись...

— Первое, значит. Дальше за Махмаши все перекрыто военными, и там кажется, уже была перестрелка. Второе — ночью была сильная перестрелка и взрыв в Маади. А там знаешь, кто живет?

— Да много кто.

— Вот именно! И третье...

Самое сладкое Дик приберег напоследок

— Ну не тяни!

— Ты видела, такси сегодня мало, а?

— Заметила.

— Так вот. Парни говорят: сегодня почти все те, кто бывшие военные — на работу не вышли! Черт возьми, кажется, я знаю, где они и что собираются делать, а?

Они катили куда-то на север, опять к набережной.

— Мы куда едем?

— Есть мысль наведаться в Маади, как?

— А как насчет Гелиополиса?

— Если честно, мать, неохота мне туда соваться. К тому же — там сейчас все равно ничего не будет: ночь еще, там никого нет.

— Ладно, едем...

Луч света ударил в салон

— Мы журналисты! — крикнул Дик. Он уже жалел и о том, что они намылились сюда. Только сейчас — он вспомнил, что ни на ней, ни на Алиссон нет бронежилетов. А это означало хотя бы то, что если с ними что случится — страховку не выплатят. Ношение бронежилета — обязательное условие страховой компании.

— Валите отсюда!

— Пригласите вашего командира — сказала Алиссон

И сказала это зря. Ствол автомата с ее стороны ударил в стекло с такой силой, что стекло пошло трещинами и едва не развалилось.

— Все, все! Мы уезжаем! Уезжаем!

Дик правильно держал руки — на виду. Вообще — гражданские, жители Запада даже не представляют, каково это — жить в стране, находящейся на военном положении. Разговариваешь с военными — не дергайся, держи руки на виду. А лучше — сразу уходи, как появится патруль. Не предпринимай резких маневров, когда ведешь машину, если остановили — разговаривай вежливо. Всегда помни, что над тобой — может быть беспилотник, и если кто-то там, в невадской пустыне получит приказ или сочтет, что ты представляешь угрозу...

Может быть, если ба на Западе знали, что это такое — не устраивали бы войны одна за другой...

Дик, не прекращая улыбаться, медленно положил руки на руль. Потом — медленно подал машину назад, начал разворачиваться под дулами штурмовых винтовок. Блокпост был укреплен боевой машиной пехоты, она стояла, направив длинный тонкий ствол автоматической пушки на дорогу, и если какому-то уроду захочется пострелять...

-Ф-ф-фу...

— Испугалась?

— Черт, да! — с типично женской непоследовательностью разозлилась Алиссон — черт бы тебя побрал с твоими идеями.

— Крепись, мать. Пулицера просто так не дают.

— Я не хочу, чтобы мне его вручили посмертно.

Дик обиделся

— Окей, давай, послушаем твое предложение?

— Надо...

И тут — она осознала, что с Исмаилом — все может быть не так просто. Он ведь хоть и государственный служащий, но... на чью сторону он встанет?

А на чью сторону должна встать она сама?

— Лично мне, мать... — подначил ее Дик — все более и более разумной кажется идея рвать когти к посольству и дожидаться там доблестной морской пехоты США. Эти игры нравятся мне все меньше и меньше...

Алиссон вспыхнула

— А как же наш долг!?

— Какой долг? — с невинным видом спросил Дик — что-то я не помню, чтобы я у кого-то брал в долг. Может, это ты взяла за нас двоих?

— Черт, хватит стебаться!

— Уоу!

Дик едва успел увернуться — две машины пронеслись, едва не столкнувшись с ними, по встрече. Но он много чего успел увидеть — и окраску такси, и торчащий из окна автомат.

— А вот и наша демобилизованная армия...

— Давай серьезно. Американцы имеет право знать, что здесь происходит.

— Ты уверена в этом? Мне кажется — американцы как раз были бы рады НЕ ЗНАТЬ ничего из того, что здесь нахрен происходит.

— Раз так — вытряхивайся! Справлюсь сама!

— Эй, полегче. Мы команда!

— Да? Не уверена.

— Пошутить нельзя...

— Ладно...

Аллиссон ласково потрепала своего друга по волосам

— Я тоже пошутила.

— Неплохие шуточки...

— Хватит ворчать. Куда едем?

— Если ты не возражаешь — сначала в мою гостиницу. За бронежилетом. Твоим и моим. Ты помнишь, что твой тоже лежит в моем номере? Ты его ни разу не надевала...

— Разве?

— Если бы ты больше внимания уделяла собственно работе, мне не пришлось напоминать тебе об этом.