Шедан, маг льда

А это значило, что у меня еще есть несколько попыток!

— Большая ледяная стрела!

На этот раз целиться в лапы я не стал, а направил правую руку в тучный зеленый бок. Чвак! Острая сосулька попала в мягкое тело и беспрепятственно понеслась куда-то вглубь, разрывая склизкие кишки или то, что пряталось под мокрой бородавчатой кожей. Получив удар, тварь изогнулась от боли, неосознанно выставив вперед свой желтоватый живот.

Чем я и воспользовался.

— Ларра-ларана-луара-трана!

Еще одна ледяная сосулька вылетела вперед и, с легкостью пробив лягушачью кожу, устремилось внутрь. В этот же момент в воздухе запели стрелы обоих лучников, которые, как я понял, метили твари в глаза. Но это уже оказалось излишним — голова человекоподобной лягушки тяжело упала на землю, и вместе с языком из нее потекли густые потеки крови.

Черной крови.

Мы не атаковали, а лишь наблюдали за жертвой. Тварь умирала — видимо, последняя из сосулек задела что-то важное. Голова твари больше не делала попыток подняться, глаза существа закрылись тонкими веками. Тело ее не двигалось, но задние лапы еще очень долго колотили влажную землю, мутную лужу и кусты осоки, словно таким образом она хотела дать знать, что еще жива. Что еще немного, и она сможет набраться сил, и вот тогда назойливой белой мошке точно не поздоровится.

Но, увы — как неотвратимо выливалась из ее пасти кровь, так же неотвратимо из нее вытекала и жизнь. Вскоре удары лап перешли в подергивание, а затем прекратились и они.

— Это... все? — Испуганный Игнац первым поднял голову из-за кустов. Вслед за ним потянулись лучники, а потом все остальные.

— Похоже, что все. — Трезор сделал вперед несколько шагов и став рядом со мной, критическим взглядом осмотрел зеленую тушу, теперь больше похожую на кусок коровьей лепехи, чем на что-то живое. — Вроде бы все — тварь уже не шевелится. Но чтобы бы полностью уверенным... — Он указал своим подбородком на висящий на моем поясе меч и взглянул мне в глаза.

Я сразу понял, чего хочет десятник.

— Нет, — протянул я и покачал головою. — Я не хочу приближаться к этой ужасной штуке.

— Да. — Трезор кивнул с настойчивостью. — Твое задание убить эту тварь. А так ты будешь уверен, что она умерла.

— Нет. — Я отчаянно сопротивлялся. — А вдруг она жива? А я подойду к ней так близко.

— Вот и убедишься, что дело сделано, — не унимался он. — Всего три-четыре удара по ее шее и твоя совесть чиста.

— Но там же все в грязи и в крови. — Я не хотел так легко соглашаться

— И что с того?

— Там же ее огромная пасть.

— И что с того?

— А вдруг там вонь изо рта? — Я сопротивлялся, как мог.

— Ты же не хочешь оказаться обманщиком?

Я вспомнил историю ведьмы, и это решило дело.

*

На этот раз ведьмы на огороде не было. Но стоило нам приблизиться к ее избушке, как небольшое окно медленно, со скрипом, раскрылось, и в ее проёме показалась знакомая голова в черном платке поверх седых волос.

— Что, уже справились? — насмешливо прохрипела она. Услышав ее неприятный голос, четверо бойцов мигом остановились на месте, и только мы с Трезором нашли в себе достаточно сил, чтобы сделать вперед еще несколько шагов.

— Справились, — ответил я уверенно.

— Убили тварь?

— Убили. — Я твердо кивнул, не оставляя сомнений.

— Небось, и доказательства ее смерти вы сюда принесли? — Старушка глянула на меня с эдаким веселым ехидством.

— Нет-нет-нет. — Я слегка опешил от такого вопроса. — Какие доказательства? Ни о каких доказательствах мы не договаривались, — поспешил напомнить я ведьме. Какие еще доказательства, чтоб ей пусто было? Ни о каких доказательствах у нас речи не шло. Это я помню и буду на этом настаивать. Доказательства. Если она будет стоять на своем, и заставит нас снова плестись в такую даль, то я тогда...

Но ведьма не настаивала.

— Чудненько, чудненько, — согласилась она. — Про то, что на болоте не спокойно, мне уже донесли. А судя по тому запаху, что идет от твоего меча... — Она громко рассмеялась. — Если тебе удалось подойти к твари так близко, чтобы поразить ее своим мечом... думаю, что живой она точно не осталась.

Я согласно кивнул — не осталась так точно. А этой ведьме в уме не откажешь — уже в который раз мне почему-то кажется, что она умнее, чем хочет показаться.

— А как твоя часть сделки? — перевел я разговор с себя на нее.

— А что я? Я старушка честная, богобоязненная и ответвлённая. Раз слово дала, то его и держу, — затарахтела она. — Три редких корня из тайников выкопала, ножичком измельчила, разбила, размягчила, вытоптала. Сейчас вот дров принесу, огонь разведу, воды в серебряный котелок налью, и буду подогревать да помешивать, как по книгам велено — семь раз налево и один раз направо, — донеслось от нее. Пока ты ко второму монстру сходишь и с ним разберешься, огонь свое дело сделает, — пообещала она.

— И что это будет за монстр? — Я сосредоточился, собираясь запомнить каждое ее слово.

— Тоже, скажу я тебе, ничего особенного. — Я сразу почувствовал, как из голоса ведьмы исчезло все наносное — передо мной опять оказалась расчётливая бабка. — Тоже сидит себе такая тварь на болотах, травы собирать не дает и нужную живность распугивает. Он такой непременно нужно избавиться. Я бы сама смогла, будь я на двадцать лет помоложе и имей я в своих руках арбалет. — Она тяжело вздохнула. — Может та тварь слегка поопасней будет. Но, если ты справился с первой, значит, победишь и вторую.

"Хорошо если так", — тут же подумалось мне.

— Найти ее тоже просто — вон за теми камнями начинается тропка. — Ведьма дернула головой, и, двигаясь взглядом по направлению движения, и правда увидел кучу больших серых камней. — Первая тропа вывела вас почти к началу болота. Вторая поведет вас по кругу, и вы выйдете к тому берегу, что напротив трясины. Там вы ее и найдете, — пообещала она.

— А у той твари есть какое-нибудь отличие? Вроде длинного языка или чего-то подобного? — сразу спросил ее я.

— Я точно не уверенна, но... Думаю, что эта мерзость любит собирать скарб. А скарб обычно таскают на своем горбу. В этом и будет подсказка, — объявила она.

"Тварь, что таскает скарб на своем горбу? Тоже мне подсказка", — возмутился я, но вслух ничего не сказал.

— Премного благодарен, — поблагодарил ее я, но не успел сделать и шагу, как тут же был остановлен.

— Стой. А как же история? — искренне возмутилась она.

— А это необходимо? — Слушать ее историю я не горел желанием. Я до сих пор не понял, зачем мне нужна была первая история, а потому слушать вторую я совсем не хотел.

— Конечно, необходимо, — уверенно сказала она.

Что ж — пришлось подчиниться.

— Было это, как я правильно помню, прошлым летом, — заговорило старушка из квадрата окна. — Жарко тогда было, помню, как сейчас. Я в тот год посадила на огород баклажаны и тыкву, и они так быстро наливались соками, что только и поспевай из срезать. — Старушка улыбнулась, явно довольная собой. — В один из таких жарких дней он ко мне и пожаловал. Мужчина. Высокий такой, статный. Только серый лицом. Болезнь у него какая-то была — такую в наших землях я еще не видывала. Пришел ко мне и попросил сделать какое-нибудь любовное зелье. Я и согласилась — чего ж не помочь человеку, когда с таким лицом о любви только мечтать и остается. Ну, или с зельем моим можно ласки женской отведать. — Она бросила на меня быстрый изучающий взгляд, но, видя, что от всего этого я мысленно далек, тут же продолжила. — Так вот, я согласилась и назначила цену и срок. В нужный день все прошло чин по чину — я получила деньги, а он получил свое зелье.

Ведьма замолчала, а я еще больше напрягся. "Все прошло чин по чину..." Это ведь только начало? Если бы все в этой жизни происходило так беззаботно, то никаких историй ни у кого бы не было.

— Прошло десять дней, и он снова появился. На этот раз его просьба была еще более дерзкой: "Сделай мне, ведьма, такое зелье, чтобы женщина была от меня без ума, да так, чтобы это продлилось не просто несколько дней!" Сурово так попросил, почти что приказал. — Я увидел, как ведьма презрительно хмыкнула. — Только я, как ты понял, совсем не из пугливых. Сказала, что такое возможно. Назвала свою цену и срок. Мужчина дал добро и согласился ждать.

Ведьма замолчала, а я терпеливо ждал, зная, что придет время и она продолжит.

Так и получилось.

— Мужчина вернулся, выкупил у меня зелье и куда-то ушел. Десять дней его не было, двадцать. Я уже решила, что он больше не придёт. Но сероликий вернулся. И с новой просьбой о зелье. "Дай-ка, говорит он мне, такое зелье любви, чтобы с ним до осени смог кувыркаться. И не одно, а сразу десять зелий."

Я слегка призадумалась, а потом решила — почему бы и нет? Десять сильных любовных зелий ему надолго хватит. Видно, что ему надо. Деньги у него есть. И меня деньгами он обижать не намерен — платит всегда в срок и никогда не торгуется. Словом — я согласилась, заломила цену и отодвинула срок. А тот на все согласился.

Женщина тяжко вздохнула, и поэтому я сразу понял, что конец истории уже не за горами.

— Пришлось хорошо поработать, — продолжила свой рассказ ведьма. — Сами собой только стены мхом обрастают. — Она стрельнула взглядом на зеленую оконную раму. — А для хорошего зелья надо хорошо потрудиться: достать нужные корешки да грибочки, и не какие-нибудь, а, чтобы самый сок. Хорошо измельчить да размять, да настоять в хлебном вине. Парку капелек волшебства добавить, да не когда угодно, а только в нужный час. Я так скажу — потрудилась я так, что любо-дорого вспомнить, — заявила она. — Гость мой пришел, да не один. С ним был молодой юноша. " Послушай вначале его беду, а я посижу, обожду" — предложил он мне. Я сдуру и согласилась, не ожидая беды. Пока слушала бредни молодого, с его пустую тоску-печаль, здоровяк и ушел. А вместе с ним пропали и мои отличные зелья.

Вот оно что...Я многозначительно переглянулся с Трезором. Десятник в ответ лишь пожал плечами. Я же в ответ не знал, что мне сказать. Обидненько. Очень даже обидненько. Как в том случае, с историей про обман.

— И что же ты? — спросил я ее напоследок.

— А что я? — Во взгляде ведьмы полыхнула неприкрытая злость. Еще бы мгновение, и от нее, возможно, мог загореться дом. — Я взяла в оборот молодого и, настращав разными сказками, велела ему отнести серолицему зелье, да пригрозила, чтоб он то зелье выпил. С едой или с вином — без разницы. Тот мне и подчинился. Деньги я тогда себе так и не вернула. Зато отомстила. — Женщина засмеялась, и этот зловещий смех пронял меня до мурашек.

— Как? — спросил я ее, не удержавшись.

— Тебе о таком знать не положено. Может быть, когда-то, со временем, — пообещала она.

Я помотал головой, прогоняя наваждение. Вот еще одна, вторая история. И зачем не она? Посочувствовать ведьме? Но, похоже, в чем в чем, а в сочувствии, болотница нисколечко не нуждалась. Научиться чему-то? Возможно. Но станет ли ведьма в чем-то меня назидать? Надо ей это? Навряд ли. Но, тогда, для чего?

— Благодарю за историю. И, хм, обещаю, что ничего у вас красть не буду, — закончил я, как смог. И опять ко мне пришло чувство, что я услышал эту историю совсем не для этого.

*

— И все-таки я лучше отсек бы ей голову, — уверенно заявил Родовит, когда наша команда зашла за груду камней и ведьма уже точно не могла нас слышать.

— Опять ты за свое? — со вздохом ответит толстяк, идущий с ним бок обок.

— Ну, а чего? — Черноволосый скривился, явно показывая свое отношение к ведьме. Командир тварь убил? Убил. А она ему — "ты принес доказательства"? Прям как сборщик податей. Не люблю я таких людей. — Воин пренебрежительно сплюнул на лист зеленой крапивы. — Еще и истории какие-то дурацкие рассказывает. Зачем? К чему? — Он пожал плечами. — Нужны ему эти истории, как баклажан между ног.

— Все тебе не так, — слегка пожурил Игнац.

— А я что? Я не прав? — тут же взвился мужчина. — Ты ведьма? Ведьма. Вот и веди себя, как заправская ведьма — делай свои зелья, бери справедливую плату, и не делай вид, что ты королева болот. Вот если бы на месте Шедана был я, если бы был я, то я не захотел бы ее зелья не за какие коврижки, — смело заявил он, решительно махнув мускулистой рукой для большего эффекта.

— Это еще почему? — спросил рыжеволосый мечник.

— Потому что ещё большой вопрос, что она туда вообще добавит. Какие грибы она туда покрошит, в какой жиже всё это будет вариться, и что из этого в итоге получится — никто не знает, — здраво заметил он.

— Что, думаешь, она рискнет опоить командира? Опоить того, на чьих землях она живет? — подал голос впереди идущий Трезор.

— Думаю, что может. — Родовит упрямо стоял на своем.

— Думаешь? — переспросил Трезор в расчёте на более решительный ответ.

— Думаю. Я даже более чем уверен в этом, — поднял ставки красавец.

— Уверен?

— Ха-ха! Уверен? Я знаю, о чем говорю! Да я настолько уверен, что готов поспорить на что угодно! — с вызовом произнес он, снова подчеркивая свою непоколебимую уверенность.

— И почему же? — Трезор повернул к нему требовательное лицо с вопросительно поднятой левой бровью.

-Да потому что не может нормальный человек, сидящий на краю вонючего болота, говорить всем о том, какова воля богов, — гневно заметил он и снова резко махнул рукой, случайно задев висящую над ним ветку плакучей ивы. — Не может она знать о воле богов. Ничего не может. Ведьма она и все. Самая обычная ведьма. Да, травница. Да, зельевар. Возможно, проводник по этим болотам. Но никак не знаток воли всего мирозданья.

— Уверен?

— Еще как уверен! — с блеском в глазах сказал красавец. — Просто старуха наелась каких-то грибов. Вот и несет всякую околесицу. А еще... — Его лицо скривилось от напряжения, словно он боролся с внутренними сомнениями. — А еще я уверен, что нет никакой воли богов и никакой божественной справедливости, — выдал он с явным напряжением в голосе.

Едва услышав такое, взгляды всей нашей команды скрестись на Родовите. Оно и понятно — заявить такое!

— Ой, ли? — переспросил его толстяк Торсон и на его лице впервые отразилась что-то кроме привычного равнодушия.

— В самом деле? — подал свой голос Трезор.

— Да неужто? — воскликнул рыжеволосый.

— Ужели? — искренне удивился Игнац.

— Вот так-так, — удивился и я, и сразу добавил: — Откуда такая уверенность? Или ты тоже объелся каких-нибудь грибов?

Я думал обратить его заявление в шутку, потому что считал, что его слова — это очередная вспышка привычного "всемнедовольства". Родовит долго хранить молчание, молча идя по лесной дорожке, а когда он снова заговорил, голос его был непривычно тихим.

— Мне было пятнадцать, когда я впервые влюбился, — начал он, и в его голосе прозвучала какая-то неловкость, будто он уже жалел о сказанном. — Это было такое яркое чувство... всё вокруг, казалось, сияло каким-то особенным светом. — Он тяжело вздохнул, словно вспоминая что-то важное, и продолжил: — И, как любой пацан в том возрасте, я очень хотел произвести впечатление на свою избранницу. Хотел чем-то потрясти, чем-то поразить, чтобы она меня запомнила. — В его голосе послышалась глубокая тоска. — Хотя, чем я мог её поразить? Чем потрясти? Я же рос в деревне. Кроме цветущих лужаек и чистого, как хрусталь, пруда, мне было нечего ей показать.